Понятия не имея, куда девать руки, Доминик осторожно коснулся обеими ладонями спины подростка.

– Ты пьян?

– Разве что немного. Настолько, чтобы решиться сделать какую-нибудь глупость.

И если главной глупостью вечера был подобный осторожный поцелуй, то Доминик согласился бы всю оставшуюся жизнь заниматься исключительно этим. Краем зрения он заприметил две удаляющиеся фигуры, и спустя несколько секунд они исчезли в палатке, прикрыв за собой импровизированную дверь.

– Теперь мы одни, – прошептал Мэттью. – Я хочу искупаться в озере.

Внезапное предложение ничуть не обескуражило, а напротив – грозило стать достойным завершением чудесного вечера. Изжарив на костре всё, что можно, и выпив всё с градусом выше, чем у сладкой газировки, оставалось только предаться прохладной воде и залечь отдыхать в мягкую траву.

На берегу они молча скинули с себя одежду и под конец раздевания Мэттью стыдливо отвернулся, чтобы стащить оставшуюся часть гардероба. Его смущение только умиляло и даже в какой-то мере забавляло, хотя бы потому, что в следующие полчаса подросток вёл себя так, словно целовался в последний раз в жизни.

– Мне уже нечем дышать, – смеялся он, цепляясь за Доминика руками, то и дело соскальзывая обратно в воду.

– Тогда мы должны прекратить, – бездумно отвечал Ховард, даже не собираясь выпускать того из объятий.

– Нет, мы не должны. В такие моменты мне кажется, что весь мир был бы не против того, что мы вместе.

– По крайней мере, несколько человек точно не против, этого достаточно?

– Нет, не достаточно, – упрямо твердил Мэттью, совсем обезумев от одолевавших его эмоций.

– Может быть, в ближайшем будущем узнает кто-нибудь ещё и нам за это ничего не будет, кто знает? – попробовал ободрить его Доминик, ухватив на руки. Беллами обвил его руками и ногами, как плющ, и отказывался отстраняться до того момента, когда его уложили на одеяло в палатке.

– Мне всё равно, – противореча самому себе, выдохнул тот.

Обнажённый, раскрасневшийся, с мокрыми волосами, облепившими лицо в хаотичном порядке. Только Доминик порадовался тому, что успел включить крошечный ночник, приделанный к основанию палатки, в этот момент его утянули на себя.

– Я и не подумал взять с собой ничего из… вспомогательных вещей, – стыдливо признался он, почувствовав себя подростком, лишающимся невинности в день летнего солнцестояния. Он и в самом деле даже не смел думать о том, что Мэттью решится на подобное, покуда его друзья будут в паре метров от них; должно быть, внимательно вслушивающиеся в тишину жаркой летней ночи, нарушаемую стрекотанием насекомых и взволнованными криками птиц.

Вместо ответа Мэттью продолжил активные действия. Его маленькие руки были везде, как и губы, оставлявшие поцелуй то здесь, то там. Эта возня могла продолжаться сколь угодно долго, если бы не внезапно вклинившаяся в их движения настойчивость с обеих сторон и один единственный стон подростка, разорвавший тишину.

– Чего ты хочешь, детка? – усадив Мэттью к себе на колени, Ховард прижал его к себе и стал водить пальцами по выступающим позвонкам, соскальзывая между ягодиц только на секунду, чтобы вновь вернуться к шее, обхваченной неизменной цепочкой.

– Тебя, – последовал предсказуемый ответ с совсем незапланированным дополнением: – Внутри.

– Дождись завтрашнего дня, и мы сможем сделать всё, что пожелаешь.

– Я хочу сейчас.

Мэттью принялся целовать его, не давая сказать ни слова: в щеки, в нос, с подбородок и наконец в губы, сжимая колени от нетерпения.

– Хочу, чтобы ты был внутри меня, без… каких-либо вспомогательных вещей.

– Но мы не…

– Хочу, чтобы я сам устроился на тебе, чтобы мне было больно, чтобы я двигался так… как… как нравится тебе, – он тяжело задышал и стал запинаться на каждом слове.

– Боже, – Ховард окончательно отдался ситуации.

Возбуждение давало о себе знать, особенно когда об него тёрся разморённый жарой и страстью подросток, желающий получить всё и сразу. Беллами обхватил его член пальцами и принялся двигать ими в одном темпе, не сменяя его так долго, что голова начала кружиться от желания излиться в этот маленький кулак сию секунду. Но почувствовав это, Мэттью убрал руку и вновь навалился на бывшего учителя всем телом, на этот раз желая получить ответную ласку, которую Ховард незамедлительно стал ему дарить. Устроив руки на ягодицах Беллами, Доминик проскользнул между ними и осторожно надавил, не решаясь на большее. Получив судорожный кивок, он повёл пальцами вверх по телу Мэттью и поднёс пальцы к его губам, и тот с готовностью обхватил их, прикрыв глаза.

Настолько порочная картина разрушила в Доминике все оставшиеся преграды, позволяя рукам творить всё то, что они жаждали совершить этой ночью. Спустя несколько минут он убрал руку от горячего рта и опустил её вниз, без каких-либо предупреждений проскальзывая сначала одним, а после и двумя пальцами в горячее и тесное нутро.

– Вот так, – шептал он, двигая ими в том темпе, в каком хотел бы трахать Мэттью уже не пальцами, – поработай бёдрами.

Мэттью застонал и принялся двигаться, насаживаясь на пальцы хоть и с трудом, но с видимым удовольствием. Они целовались как безумные, не прекращая свою прелюдию, которую в другое время расценили бы как нечто совсем непотребное. Но, кажется, этот вечер и некоторое количество алкоголя сделали Мэттью именно таким, каким он и хотел видеть себя рядом с Домиником – страстным и ласковым. Таким он бывал лишь изредка, когда набирался достаточно смелости, чтобы проявить характер не только в быту, но и в постели, которую они делили уже без малого полтора месяца в том самом, глобальном смысле.

Без каких-либо предупреждений и наставлений Беллами отстранился и слез с коленей Доминика. И уже через мгновение он жарко дышал Ховарду в пах, пытаясь, наверное, отыскать в себе ещё немного нахальности.

– Детка, – прошептал Доминик. Он прикрыл глаза, чтобы дать тому больше свободы, и почувствовал на своём члене первое влажное касание, за которым последовала желанная теснота рта.

Безумство ночи распалялось больше и больше с каждой секундой и минутой. Растянувшись на целый час, прелюдия отказывалась заканчиваться, удерживая в своём жарком захвате и мягко наставляя, что делать дальше. Почувствовав, что всё может закончиться раньше необходимого, Доминик мягко направил Мэттью выше, и тот беспрекословно вернулся вместе с поцелуями к его губам, понимающе глядя в глаза.

– Теперь ты можешь сделать это, – сказал он, облизывая губы.

– Мне нравится, когда немного больно, – кажется, Мэттью говорил эту фразу однажды, или дважды, или вовсе раз сто. Смысл от этого не менялся, он хотел чувствовать себя хорошо, но не был против небольших неудобств, которые сегодня, ввиду отсутствия смазки и чего-либо ещё обязательно будут его преследовать. – Когда ты с силой сжимаешь мои бёдра, наваливаясь сверху… когда…

Он замолчал, обхватив рукой член Доминика, и устроился удобнее. Его пальцы подрагивали от волнения, на лбу выступила испарина, а на губах играла немного нервная улыбка.

– Я хочу, чтобы ты кончил в меня, – сбросив последнее смущение, сообщил он.

Вновь потеряв дар речи, Доминик задумался над тем, чем Мэттью будет способен удивить его в будущем или даже этой бесконечной и прекрасной ночью, наводнённой маленькими открытиями для самих себя.