– Ты ведь не думаешь, что в списке дел на пятнадцатое июня первым пунктом значилось: «Взять Мэттью в ванной комнате дома его родителей»?

Задохнувшись от возмущения, Беллами оттолкнулся от него и ринулся на лестницу, в несколько резвых прыжков преодолевая это короткое расстояние и продолжая уже со второго этажа:

– Я бы хотел, чтобы подобный пункт значился в твоём списке дел, – он упёрся локтями о перила и устроил подбородок на ладонях, – но ты слишком практичен и осторожен, чтобы оставлять подобные следы.

– Кто сказал, что нужно оставлять следы? – Доминик ступил одной ногой на первую ступеньку. – Самым лучшим устройством, напоминающим о невыполненных делах, остаётся мозг. Если он что-нибудь и забывает, то зачастую подкидывает важную мысль в самый необходимый момент.

– Например, мысль о том, что возню в ванной можно скрыть за шумом воды, – Беллами улыбнулся, а Ховард сделал ещё один шаг наверх, – или о том, что маленькому Мэтти нравится именно так, как ты делал сегодня – быстро и даже немного…

– Грубо? – закончил за него Доминик.

– Наверное, – смутился подросток.

– Если ты ещё пару раз назовёшь себя подобным образом, я буду вынужден перенять данное прозвище для повседневного использования.

Мэттью надул губы и сложил руки на груди, наблюдая за тем, как учитель медленно поднимался по лестнице – шаг за шагом, никуда не торопясь и осторожно касаясь кончиками пальцев гладких перил.

– Даже не думай.

– Тогда не дразни меня, детка, – предельно серьёзно произнёс Ховард, наконец поравнявшись с Беллами. – Иначе я раскрою тебе весь спектр прозвищ, которые иногда подбираю для тебя. Даже придуманное Робертом покажется тебе безобидным.

– Мистер Андерсон тоже любит придумывать нам смешные прозвища, – изрёк Беллами после недолгой паузы.

Доминик прикрыл глаза, пытаясь восстановить сбитое дыхание. Подобные новости, сообщаемые Мэттью раз в пару дней, каждый раз сбивали с толку и изрядно напрягали, но подавать виду никак было нельзя.

– Например?

– Мэгги он называет «раздражающей всезнайкой», а Рози – «вульгарной прорицательницей», потому что она часто предугадывает неприличные подробности чужой личной жизни.

– И никого не смущает подобное?

– Всем весело, – Мэттью пожал плечами. – Глупая пошлость забавляет большинство.

– Хочешь сказать, что ты – не большинство?

– Меня забавляют только те пошлости, которые говоришь мне ты, но не он.

– Мэттью, – Доминик развернул его к себе, вцепившись пальцами ему в плечи. – Почему ты не рассказываешь мне об этом?

– Разве это важно? – отвернув голову, Беллами смотрел куда угодно, но только не на своего бывшего учителя.

– Это очень важно. Если я не могу быть рядом во время твоего обучения, я должен хотя бы знать, что именно происходит в стенах школы. Что он говорит тебе?

– Ничего.

– Посмотри на меня, – осторожно удерживая Мэттью за подбородок, Доминик обхватил его лицо обеими ладонями и заставил последовать собственной просьбе. – Дело не в том, можешь ли ты постоять за себя, – ведь ты можешь, – а в том, что я волнуюсь за тебя и даже, ты будешь удивлён, ревную к другим.

– Ревнуешь?

– Именно. Ты не обязан подчиняться кому-либо, если не желаешь этого. Ты также не обязан быть здесь, но ты ведь этого хочешь?

– Естественно, – он кивнул.

– Вот видишь. Знай свои права – и пользуйся ими, тогда всё будет хорошо. А ещё: рассказывай мне о любых неприятных эпизодах, я обязательно попробую что-нибудь сделать, но так, чтобы об этом никто не узнал. Прежде всего, я забочусь о твоей безопасности.

– Мне ничего не угрожает, – устало вздохнув, Беллами полез обниматься. Уткнувшись носом в ключицы Доминика, он зевнул. – Я просто устал и иногда чувствую себя странно, будто бы боюсь всего на свете. И всех.

– Даже меня?

– Даже тебя. Но через пару секунд вспоминаю, что ты никогда не сделаешь мне больно, даже если я буду вести себя ужасно. Я капризничаю и требую невозможного, а ты терпишь меня. Я люблю тебя, знаешь?

Погладив Мэттью по голове, Доминик грустно улыбнулся. От подобного разговора ему стало ещё тоскливее на душе.

– Знаю, детка. И я люблю тебя.

***

Конец учебного года неумолимо приближался, а вместе с ним накатывало ощущение неизвестности. Иногда к Доминику заглядывала Хейли, радовала его собственноручно приготовленными угощеньями или же хорошими новостями, которых у неё значительно прибавилось. Она стала больше времени уделять родственникам, которые пообещали ей львиную долю маячащего на горизонте наследства, а также была не прочь похвастаться успехами на личном фронте.

– Я говорила тебе не раз, и скажу ещё: если бы ты не был увлечён исключительно собственным полом, у меня бы и мысли не возникло искать романтических связей. Мне бы хватило и осознания того, что ты способен любить женщину.

– Способен, – Доминик обхватил ладонью подруги, сидящей напротив него, и прижал к своим губам. – Я люблю тебя.

– Как сестру, – справедливо заметила та.

– Как сестру, как подругу и как женщину. Ты много значишь для меня, Хей, но ты не должна стоять на месте. Я был в оцепенении целый год, пока вновь не обрёл возможность любить, и ты помогала мне в этом. Теперь подумай о себе.

– Что бы ты сказал, если бы я вздумала уехать отсюда? Мои ненормальные родственники обещают многое, но при условии, что я буду навещать их как можно чаще. Стоит ли променять спокойную и столь привычную нам обоим жизнь на неизвестность?

– Я не знаю, – Доминик отпустил её руку и откинулся на спинку стула. – Подобные ситуации могут возникать в последний момент, и мы не всегда готовы с ними справиться. У тебя есть время подумать.

– У тебя тоже есть время подумать, – уклончиво произнесла Хейли и встала.

– Над чем?

– Я, в случае чего, всегда могу стать твоим случайным свидетелем, твоей сестрой или, в конце концов, твоей женой, которая и знать не знает ни о каких юношах, которые иногда бывают в твоей спальне, потому что она сама там спит.

– Только ленивый не знает, что я живу один.

– Думаешь, кому-то есть дело до тебя? – она улыбнулась, несмотря на ситуацию, в которой она собиралась излиться не самыми приятными фактами. – Всем абсолютно плевать до того момента, пока не случится что-нибудь выходящее за рамки обыденности этих самых людей. Я всегда буду рядом с тобой, даже если перееду в соседнее графство. Я всегда буду поддерживать тебя, что бы ты ни натворил. Я всегда буду любить тебя – как друга, как брата и как мужчину.

Доминик соскочил на ноги и, не выдержав наплыва чувств, полез обниматься, получая в ответ не менее тесные объятья.

– Спасибо, дорогая. Я очень ценю это.

***

Доминик мог с трудом назвать себя человеком увлекающимся вождением за нос близких ему людей. Но подобные проделки были хоть и безобидными, но отчего-то всё равно заставляли чувствовать себя грязным предателем. Все его действия чаще всего были понятны и прозрачны не только ему самому, но и тем, перед кем он не хотел иметь секретов.

– Молодец, что позвонил, – сказали почти на ухо, вовремя уворачиваясь от настойчивого толчка, который Доминик всенепременно бы осуществил, опасаясь за собственную неприкосновенность. – Я ждал тебя на следующей неделе.

– Ты не должен ждать, – усмехнувшись, он прикурил от любезно предложенного огня. – Мы договаривались.

– Помню, помню, – мужчина поднял руки в безоружном жесте, – но это не мешает мне отчитывать дни до того момента, когда ты соизволишь набрать мой номер и позвать меня выпить.