– Каково это – так долго быть с кем-то? – спросил подросток.

Ещё в начале года он не посмел бы задать подобный вопрос.

– Спустя какое-то время это становится привычкой, – Доминик улыбнулся, погружаясь в воспоминания. – Ты знаешь, что можешь положиться на этого человека, оказавшись в какой угодно ситуации – в том числе и самой абсурдной. Он поддерживал меня во всех начинаниях, даже когда я вздумал начать рисовать картины.

– Ты рисовал картины? – Мэттью приподнял одну бровь в удивлении.

– Не очень долго. Все мои потуги на творчество заканчивались тем, что я выбрасывал накупленные материалы, а Джим потом по полчаса выуживал из мусорного ведра тюбики с краской и склеивал рисунки, над которыми я корпел по несколько дней… Он был по-настоящему терпеливым, а я не отличался этим качеством, прекрасно зная, что смогу положиться на него, когда оно потребуется.

– Мне хотелось бы стать для тебя такой же опорой, но я приношу только проблемы и беспокойства, – Мэттью окончательно повесил нос, во всех смыслах.

– Давай-ка мы съездим куда-нибудь? Может быть, в кино? Давненько мы с тобой туда не ходили.

– Ты так нагло переводишь тему разговора, – он рассмеялся и стрельнул глазами в сторону учителя. – Я согласен.

– Ты ничего не должен мне, я говорил об этом, и скажу хоть тысячу раз, если потребуется. Ты своего рода тот, кто должен брать, а не отдавать – я с радостью дарю тебе внимание, потому что мне нравится это делать. И я готов делать это столько, сколько захочешь именно ты.

– Больше всего мне стыдно за то, что я сказал Полу, что не хочу видеть тебя. Вдруг он что-нибудь заподозрит?

Доминик хотел бы рассказать ему обо всём, что имело место быть в начале января, но не имел на то права. Он сжал руль пальцами и завёл мотор, надеясь, что на этот вопрос Мэттью не требовался ответ. Тот больше не произносил ни слова, уткнувшись в телефон; он набирал то ли сообщения, то ли что-то ещё. Они выехали со стоянки, направившись в центр города, и через несколько минут Беллами начал болтать о прошедших выходных, не выдержав этой гнетущей тишины, нарушаемой только шумом мотора.

– Я включу радио? – между делом спросил он, рассказывая до этого про Кирка, который умудрился получить за день три удовлетворительных оценки; его сарказм по этому поводу и удивлял, и отчего-то восхищал.

– Почему нет? – Доминик сам сделал то, о чём Мэттью спрашивал, и салон незамедлительно наполнили звуки современной песни, в которой смысла было едва ли больше, чем в отстукивании пальцами импровизированного ритма по поверхности руля. – Как твоя песня? Ты дописал её?

Мэттью сжал губы и задрал нос. Это могло значить только одно.

– Я до сих пор не прочь помочь тебе с этим.

– Иногда мне кажется, что единственный дар, которым я обладаю, – это выискивание в книгах цитат об одиночестве. Тетрадь вот-вот закончится.

– Ты должен обратить внимание на что-нибудь другое, Мэттью. Быть может, то, что происходит между нами, найдёт определённый отклик в твоей душе, и рано или поздно ты закончишь песню.

– Она будет о нас, – он улыбнулся. Искренне и даже самодовольно.

========== Глава 24 ==========

Совсем не внезапно Доминик понял, что ему вновь начало доставлять удовольствие учить. Он с радостью оставался на дополнительные занятия, которые господин директор поручил ему вести, вспоминал давно позабытые шутки, связанные с тем или иным художественным произведением, коими беспорядочно сыпал пару лет назад, и получал столь же сильный эмоциональный отклик. Ученики стали слушать внимательней, а самые ленивые и безнадёжные находили в себе силы взяться за книгу, о которой он рассказывал под конец урока, взяв с каждого обещание, что они её всенепременно прочтут. Он приукрашал действительность, понимая, что вряд ли подростков можно заинтересовать сухим пересказом, но не чувствовал себя виноватым – успеваемость обучающихся медленно, но верно росла.

Мэттью же напротив стал больше лениться, предпочитая дополнительным занятиям лишний час в компании приятелей. Доминик не настаивал на его присутствии, но тщательно следил за выполнением домашней работы, коей под конец года было столько, что времени на что-либо другое у Беллами попросту не оставалось. Ховард довозил его до дома, говорил пару ласковых слов и отпускал из машины, обещая позвонить, когда доедет. Тот поджимал губы, но послушно следовал к двери, исчезая за ней с демонстративно задранным носом. Эта привычка больше веселила, чем имела какую-либо власть над Домиником, но он каждый раз старался держать лицо, стоило ему заметить, что подросток чем-либо обижен. Они много разговаривали по телефону, и за время часового разговора успевали сделать домашнее задание по английскому, литературе и ещё паре предметов, если повезёт. Заканчивался диалог всегда одним и тем же:

– Может быть, ты приедешь? – просил Мэттью с надеждой в голосе. – Ма сегодня работает до позднего вечера, у них какие-то проверки.

Очередной причиной, по которой Доминик не решался проводить много времени с Беллами, было и то, что у Мэрилин выходных бывало так много, что та не знала, чем себя занять. Поэтому, стоило только ему ступить на порог их дома, она окружала его навязчивой заботой, словно они не были почти ровесниками, а она годилась ему в матери. Её желание позаботиться обо всех сразу восхищало, но и по-детски пугало – от столь пристального внимания он попросту сбегал, прикрываясь важными делами, а после получая от Мэттью смс-сообщения с кислыми рожицами.

– Или я могу сам добраться, наверняка зимний сад успел завянуть без меня… – сделал очередную попытку Мэттью и тяжко вздохнул.

– Приезжай, – безвольно произнёс Доминик, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что он хочет видеть его ничуть не меньше.

– Уже выхожу! – весело произнёс Беллами и бросил трубку.

***

Он заявился через минут пятнадцать, нахально позвонив в парадную дверь. Доминик распахнул её и замер, удивлённо оглядывая Мэттью с головы до ног. Тот был в школьной форме, а это значило, что он так и не переоделся после занятий, и из дома помчался на остановку прямо так, даже не подумав сменить эту одежду на что-нибудь попроще.

– Ты слишком выделяешься в своей форме, – сказал медленно и едва ли не по слогам Доминик, стоило Мэттью только шагнуть за порог.

– Почему? – тот прошёл через прихожую, заворачивая уже привычно на кухню, чтобы выпить воды или газировки, которую Ховард не забывал периодически покупать для него.

– Это лишний раз напоминает мне о том, что ты школьник.

– Тебя смущает это? – Беллами хитро улыбнулся и сделал пару глотков из бутылки. Его кадык дёрнулся несколько раз, устремляя на себя всё внимание.

– Так же, как и тебя, что я твой учитель, – Доминик сделал шаг к нему, – что я старше, опытнее и… иногда очень не сдержан.

– Последнее меня ничуть не беспокоит, – тот, кажется, и вовсе ничего не заметил, продолжая прикладываться к узкому горлышку, напоследок облизав его, когда тёмная капля начала грозить упасть на одежду и расползтись неопрятным пятном на белой ткани.

– А всё остальное? – ещё шаг.

– Тем более, – Мэттью наконец оторвался от газировки и посмотрел прямиком на учителя, замершего в полуметре от него. – Что?

– Сними это, – собственный голос узнавался с трудом, но Доминика это мало волновало.

Он неотрывно следил за шеей Мэттью, которой касались кончики чуть завившихся книзу волос, а после взгляд опустился на его ключицы, и он с досадой отметил, что их почти не было видно из-за рубашки и ворота пиджака. Беллами непонимающе глянул ему в лицо, но без лишних уточнений устроил пальцы на верхней пуговице, другой рукой медленно ведя снизу вверх, делая из этого обыденного действия нечто невыносимо завораживающее. Их разница в росте была вполне значительной, и Мэттью при желании мог уткнуться носом в ключицы Доминика, нисколько этого не смущаясь – в этом, напротив, была какая-то изысканная прелесть, особенно, когда они устраивались на диване, и он засыпал на груди Ховарда, удобно устроившись у него между ног. Подобные различия давали повод искать в этом свои плюсы, щекотливым возбуждением одаривающие день за днём.