– Твой мальчик что-то натворил? – спросила она, когда они уже знатно набрались и, перебравшись в гостиную, вальяжно расположились на диване. Хейли устроилась у него под боком, не выпуская из руки бокала, и иногда отпивала из него, прикрывая глаза.

– Он ничего не сделал, – выступил Доминик в его защиту. – Что-то сделал я, но понятия не имею, что именно.

– О чём вы говорили в последний раз? Рассказывай, мой дорогой, иначе я буду держать тебя в захвате, пока ты не выложишь всё сам.

– Знаю, – он отобрал у неё бокал и поставил его на столик рядом. – Мы не говорили последние полтора часа нашего совместного времяпрепровождения… А после и вовсе заснули на пару часов. По пробуждению его уже не было рядом, и я не думаю, что дело в том, чем мы занимались в течение…

– Слишком много информации, стоп-стоп, – она хоть оборвала его довольно грубо, но всё же рассмеялась. – Я пока что не готова принять такие подробности. Ты обидел его?

– Ты хочешь знать, что случилось, но всё время одёргиваешь меня, как же прикажешь рассказывать?

– Просто скажи, что именно ты сделал, без этих подробностей… – она села и посмотрела Доминику в глаза. – Прости меня, Дом, но я до сих пор не понимаю, как это могло случиться между вами. Он очаровательный молодой человек, но он ведь… ещё мальчик, понимаешь?

– Как никто другой, – об этом говорить совсем не хотелось, и причиной была не возможность разругаться в пух и прах непонятно из-за чего, а постоянное напоминание самому себе о том, сколько Мэттью лет. – Если бы я знал, что натворил, не пытался бы искать ответы там, где их, предположительно, может и не оказаться. Пол – его брат, если помнишь, – сказал, чтобы я убирался восвояси, потому что Мэттью не хочет меня видеть.

– Ты ведь знаешь этих подростков, они могут увидеть глобальную проблему даже там, где её не может быть по определению, – она снова потянулась к бокалу и прилегла обратно. Голова у обоих кружилась неимоверно, но это не мешало им вести околопраздную беседу.

– Я перебрал все возможные варианты, переворошил в памяти диалоги, состоявшиеся между нами за день, но даже предположить не могу, что могло вызвать подобную реакцию.

– Однажды ты тоже повёл себя как идиот, – напомнила Хейли, прикуривая сигарету и предлагая одну Доминику; тот с радостью принял её, прикуривая и себе, и Хейли. – Не отвечал на его сообщения, звонки и отказывался наведать Мэттью, когда твоё внимание было ему очень нужно.

Доминик, конечно же, помнил. Тогда Пол впервые прямо сказал ему о том, что он прекрасно осведомлён об их отношениях, и даже больше – он видел их на набережной под навесом заиндевевших деревьев, которые всё же не смогли скрыть их от любопытных глаз. Тогда он не знал, как поступить, и попросту выключил телефон, боясь разговаривать с Мэттью, чтобы хоть как-то себя выдать, чего ему делать было никак нельзя. И в этот раз – тоже, но теперь была очередь младшего Беллами чудить и на что-то обижаться. Оставалось только надеяться, что это что-то не связано с чем-либо серьёзно-непоправимым.

– Я вёл себя как дурак, – признал он, стыдясь воспоминаний.

– Тогда чего ты хочешь от мальчишки, сознанием которого управляют гормоны? Каким бы он ни был разумным для своих лет, он всё равно ещё ребёнок, не способный переварить некоторые ситуации так быстро, как вам обоим хотелось бы.

– Быть может, дело всё же в том, чем мы занимались… Ох, Хей, прости, – он вскинул руки и прикрыл ими лицо, начиная потирать ладонями покрасневшее от выпитого лицо.

– Знаешь, ещё немного, и я сама начну выпрашивать подробности, потому что ты ведёшь себя так мило и по-идиотски одновременно, стоит только об этом заговорить… Он и в самом деле стал для тебя чертовски важен, да?

– Ты даже не представляешь насколько, – вздохнул Ховард. – Не могу представить и дня без него.

Хейли встала и снова прикурила, прикрыв глаза. Это продолжалось несколько секунд, но и их хватило, чтобы вдоволь налюбоваться её красивым лицом. Длинные тёмные волосы с рыжим отливом, чуть подрагивающие ресницы и в кои-то веки ненакрашенные губы, плотно обхватывающие сигарету. Если бы Доминик не был знаком с ней с юности и не знал о собственных предпочтениях примерно с того же времени, он бы в неё влюбился – без оглядки и желания с кем-либо делиться.

– Знаешь, ты была бы моей женой до сих пор, если бы мы поженились лет в двадцать. А может быть и раньше.

– Ты, кажется, уже перебрал, мой дорогой, – она присела на диван и склонилась к лицу Ховарда, который всё лежал на диване, закинув руки за голову, и смотрел на неё неотрывно. – Давай-ка я унесу вино.

– Почему у тебя до сих пор никого нет, Хей? – прямо спросил он то, о чём должен был узнать уже давно; ему казалось, что она рано или поздно должна была рассказать об этом сама, но этого не случалось. – Прошло столько лет. Ты с каждым годом становишься всё прекраснее.

– Кажется, ты и в самом деле знатно набрался… – она покачнулась вперёд, будто бы желая встать, но Доминик удержал её за руку.

– Не уходи от ответа. Ты всегда это делаешь, скажи мне хоть раз.

Она отвернулась. Её лицо скрыли волосы, растрепавшиеся и спутавшиеся, и нельзя было сказать, какие эмоции она испытывает.

– Какая разница. В любом случае всё заканчивается одним – разводом и разделом имущества.

– Если бы все думали так же, как и ты, то вообще бы никогда не выходили замуж, – он тоже сел и коснулся ладонью её плеча.

– Оставайся на ночь? Всё равно завтра выходной.

– А что если…

– Если что, он всё равно позвонит на мобильный, разве нет? – подхватила тут же Хейли, сбрасывая его руку со своего плеча. – Ты знаешь, где спальное бельё, я пойду к себе, как-то мне нехорошо.

– Спокойной ночи, Хей, – растерянно пробормотал Доминик, глядя ей в след.

Она ничего не ответила, встала и резво скрылась за поворотом, и были слышны только её шаги, пока где-то в конце коридора не захлопнулась дверь. Ховард нахмурился и, оглядевшись по сторонам, зацепился взглядом за плед, лежащий в углу дивана. Наспех стащив с себя пуловер и брюки, он улёгся спать прямо так, не озаботившись поисками одеяла и прочих спальных принадлежностей. Несколько минут поразмышляв над поведением подруги, он провалился в сон, даже в объятьях Морфея пытаясь разгадать все загадки, подкидываемые ему судьбой. Ни одну из них он не мог разрешить самостоятельно, а те, что могли помочь, лишь добавляли неопределённости.

***

Воскресное утро наступило ближе к полудню. Доминик завозился на диване, поморщился от яркого света, проникающего сквозь занавески на окне гостиной, которое некому и незачем было задёргивать плотными шторами, и сел. Протёр сонные глаза, потянулся и побрёл в ванную комнату, надеясь, что Хейли её ещё не успела занять. Он был знаком с её привычкой проводить там по часу и более, поэтому поторопился, заслышав шум в глубине дома. Проскользнув за дверь, он запер её и вгляделся в своё помятое лицо и открыл воду, не забыв заглянуть в висящий над раковиной шкафчик. В нём-то и хранилась та самая, почти памятная зубная щётка, которая, всё же, иногда менялась заботливой Хейли, когда старая приходила в негодность, – она предназначалась исключительно для него и всегда была оранжевого цвета. «Жёлтых почему-то не бывает, – говорила она, пожимая плечами, – она бы подошла тебе больше». Он достал щётку, почистил зубы, умыл лицо и отыскал полотенце в соседнем высоком шкафу. За дверью раздались неторопливые шаги, и он, закончив утренний моцион, вышел из ванной комнаты, встретившись с Хейли нос к носу.

– Доброе утро, – сказал он, улыбнувшись.

– Доброе, – она кивнула, и на её губах тоже появилось подобие улыбки.

– Как ты себя чувствуешь?

– Думаю, так же, как и ты, – она скорчила ему смешную физиономию и протянула стакан с шипящей в нём таблеткой аспирина.