– Зато я знал, – усмехнулся Доминик, целуя его в шею и чувствуя касание волос ко лбу. Отросшие прядки щекотали кожу, а запах сводил с ума ещё больше. – Знал, что буду думать об этом каждый день, даже тогда, когда убеждал себя почти окончательно, что больше не позволю себе подобного до определённого момента.

– Какого момента? – Мэттью, кажется, успокоился, повернул голову вбок и даже улыбнулся.

– Когда ты захочешь сам, и поймёшь, что готов.

– Я готов, и хочу, и…

– Тсс.

Доминик резко отстранился и ухватил его под живот, ставя на колени. Мэттью удивлённо обернулся, но тут же свесил голову, смущённо стеная, когда Доминик поцеловал его в копчик и раздвинул ладонями ягодицы. Он любовался тем, что видел, представлял и запоминал этот момент вновь и вновь, прекрасно зная, что вряд ли позволит себе ещё раз подобное до начала лета. Впереди были два месяца томительного ожидания, и эти воспоминания должны были стать лучшими спутниками одиноких вечеров.

– Не шевелись, – сказал он и слез с постели. Мэттью кивнул и уткнулся носом в согнутые локти.

Доминик в три шага добрался до шкафа, распахнул его и оглядел полку, пытаясь вспомнить, где может лежать то, что ему, несомненно, сегодня понадобится. Находка обнаружилась не сразу, но возбуждение вряд ли можно было чем-либо унять. Мэттью послушно стоял на коленях, отказываясь смотреть по сторонам и что-либо спрашивать. Он ждал и доверял Ховарду, и тот, оказавшись вновь позади него, прижался сверху, целуя в плечи и успокаивающе поглаживая по спине.

– Я не сделаю ничего из тех вещей, которые тебе не понравятся.

– Я знаю, – Мэттью кивнул. – Но понятия не имею, что мне нравится, а что нет.

– Ты правда так думаешь? – Доминик усмехнулся. – Думаю, тебе определённо нравится это.

Он ухватил Беллами за бёдра, притянул к себе и без каких-либо церемоний провёл языком между ягодиц, задержавшись ненадолго там, где горячая плоть принялась пульсировать, требуя продолжения. Подросток застонал, раздвинул ноги шире и выгнул спину, демонстрируя абсолютную покорность и согласие на что угодно. Движения рождались словно сами по себе – Доминик ласкал его языком, успокаивающе гладил по спине, а после проскользнул к его животу и, пройдясь дразнящим касанием, обхватил уже влажный горячий член; капелька смазки тянулась от головки до самой постели. Доминик ухватил его под бёдра и уложил на спину, незамедлительно беря член в рот и сходя с ума от обилия ощущений. Вкус Мэттью, его пальцы в волосах, бёдра, сжимающие шею, стоны и всхлипы, перемешивающиеся с тяжёлым дыханием… Всё складывалось в невыносимо порочную картину, лишая рассудка и вежливо намекая, что это – только начало. Доминик не прекращал работать губами, прикрыв глаза, и вслепую нашарил крохотную бутылочку смазки, взяв её в руку. Он боялся нарушить созданную идиллию, поэтому действовал незаметно и тихо; выдавил слишком много, пролил на одеяло – но ему было плевать, пока Мэттью так отзывался на лёгкое поглаживание между ягодиц и поцелуи в живот. Аккуратно надавив сразу двумя влажными пальцами, он поднял голову, чтобы проследить за реакцией, которая не заставила себя долго ждать – подросток встрепенулся, свёл ноги вместе и удивлённо уставился на Доминика.

– Что? – тот улыбнулся, не делая никаких движений. Ему вновь нужно было согласие на продолжение.

– Ты не предупредил меня, – ответил Беллами так серьёзно, что Ховард бы испугался, если не заметил улыбки, которую он так старательно прятал.

– Иди ко мне, – он уселся на постель и поманил Мэттью к себе, и тот послушно забрался к нему на колени, обнимая за шею и прижимаясь горячими губами к уху, почти шипя на него:

– Я готов.

Это звучало куда более многообещающе, чем было на самом деле – так, словно они неведомым образом перенеслись на два месяца вперёд, и он просил о чём-то волнительном и не менее приятном. Но Доминик испытывал трепет и сейчас, обнимая Мэттью одной рукой, а второй в последний раз проводя между ягодиц и решительно надавливая одним пальцем на сжавшийся рефлекторно вход. Он успокаивающе погладил подростка по спине, поцеловал в уголок губ и посмотрел в глаза, надеясь не увидеть в них хотя бы самую минимальную боль.

– Всё хорошо? – спросил Доминик, не делая никаких движений и стараясь вообще не шевелиться.

– Не знаю, – ответил Мэттью, цепляясь с силой за Доминика, прижимаясь ближе и шумно дыша ему в ухо. – Продолжай, сделай что-нибудь, ты…

Не позволив ему продолжить, Ховард скользнул пальцем глубже и накрыл его болтливый рот успокаивающим поцелуем. Это продолжалось не слишком долго, и через несколько минут Мэттью требовательно двинул тазом навстречу, наваливаясь на учителя окончательно и расслабляясь, шепча на ухо смущённое «ещё». И Доминик с радостью дал ему то, чего он просил, проскальзывая уже двумя пальцами, глубже и настойчивей, скользя ими в одном медленном темпе, не забывая давать Мэттью передышку, которую тот тратил на жадные поцелуи. Кажется, что даже температура в комнате поднялась до критической отметки – их тела покрылись потом, а влажные от смазки пальцы одной руки удерживали под ягодицы с трудом. Беллами совершал слишком много лишних движений, тёрся всем телом об Доминика и стонал так, словно они уже…

– Мы словно уже занимаемся этим, – сказал он, будто читая мысли.

– Совсем скоро мы сможем заняться всем, чем ты захочешь, – почти привычно выдохнул Ховард, отвечая на поцелуи, вновь обрушившиеся на него.

Он перевернулся вместе с Мэттью, вжимая его в постель и не прекращая движений пальцев внутри. Желание доставить максимальное удовольствие посылало по спине проворную волну мурашек и кружило голову, горяча и возбуждая до предела. Целуя Мэттью в живот, он спустился ниже, облизал губы и взял его в рот, прикрывая глаза. Тот раздвинул ноги шире, позволяя чуть больше, запрокинул голову и выдохнул совсем сумасбродное:

– Ещё!

– Вот так? – спросил Ховард, выскальзывая пальцами и вновь надавливая на покрасневшую дырочку.

– Нет, – Мэттью закусил губу, опустил ладонь себе между ног и коснулся руки учителя. – Добавь ещё один палец.

– Мэттью, может…

– Пожалуйста.

Спорить с таким Беллами не было никакого желания. Он смотрел на Доминика влажными глазами, словно он только что плакал, улыбался и выглядел совершенно восхитительно – с покрасневшими скулами, искусанными губами и растрёпанными волосами. Чуть выше того места, где на его шее болталась цепочка, красовалось почти незаметное красноватое пятнышко; его можно было с лёгкостью окрестить сыпью или чем-нибудь подобным. Но вряд ли хоть кто-нибудь заподозрил бы, как именно оно появилось. Ховард старался изо всех сил, чтобы не наследить ещё больше, прятал зубы, отстранялся тогда, когда чувствовал, что буквально пара секунд, и он не сдержится, прикусив тонкую светлую кожу. Он послушно выполнил полупросьбу-полуприказ Мэттью, задерживая дыхание и боясь шевельнуться лишний раз. Мэттью лежал под ним так же тихо, цеплялся в простыни пальцами до побелевших костяшек и наконец разразился протяжным стоном то ли разочарования, то ли удовольствия. Ховард убрал руки, прильнул к нему и обнял за талию, вновь утягивая на себя.

– Нам незачем делать это, – сказал он, успокаивающе поглаживая Беллами по спине и целуя в солёную от пота щёку. – Всему своё время.

Они пролежали так несколько минут, пока Мэттью не начал ёрзать на нём, ласкаясь словно кот, выпрашивающий внимания у хозяина. Доминик смертельно хотел его, одолеваемый самыми разными желаниями, помешанными с совсем безумными фантазиями предыдущих дней и ночей.