Несколько движений – уверенных, даже властных, и Мэттью оказался вновь прижат к постели, только теперь полностью обнажённый. Намеренно играя в молчанку, он не стесняясь стонал, распахнув рот, и Ховард не спешил давать ему передышку. Подобное можно было со всей уверенностью назвать занятием любовью, самой естественной из всех вещей, которой могли заниматься два человека. Они были влюблены друг в друга без оглядки и испытав тысячу и одно сомнение, но оказавшись в конечном счёте здесь и сейчас – уверенные в своих чувствах и в самих себе. Все беспокойства словно выброшены за борт, оставлены за закрытыми дверями, смыты тёплым весенним дождём, распаляющим ещё больше. Доминик знал, что слова сегодня не нужны, а Мэттью принял это негласное правило с удовольствием, раздвигая ноги и жмурясь от накатывающих эмоций. Ховард отстранился и, дождавшись внимания, принялся раздеваться сам. Рубашка, ремень из петелек, брюки и бельё – всё отправилось на пол; он снова вернулся на постель. Разглядывая красивое тело под ним, он не испытывал ничего, кроме жажды продолжать. Мэттью был откровенен в жестах и желаниях, и Доминик застал его лежащим на спине и облокотившимся на локти, ноги согнуты в коленях, а бёдра раздвинуты… Кажется, возбуждение, и без того сильное, увеличилось в сто крат. Он подобрался к подростку осторожно, улыбаясь и стараясь не демонстрировать нетерпение. Казалось, что лето наступило раньше срока, но они оба знали, что этот вечер не станет тем самым днём. У каждого события есть своё место во времени, и промедление, ровно как и торопливость, может иметь неприятные последствия.

Доминик опустился вниз и, ухватив Мэттью под бёдра, поцеловал в чувствительное местечко под коленкой, о котором помнил и думал чаще положенного. Получив в ответ смущённое хихиканье, двинулся дальше и, оглаживая пальцами гладкую и светлую кожу, прильнул к ней губами, наслаждаясь реакцией. Беллами замолк, задышал чаще и опустил нерешительно руки на голову Доминика, перебирая пальцами светлые спутавшиеся от ветра прядки.

– В такие моменты мне хочется сказать о том, как красиво ты выглядишь, – прошептал подросток, облизывая губы.

– Такие моменты? – беззлобно усмехнулся Ховард. – Их было так мало.

– Все три раза запомнились мне достаточно… отчётливо, – игриво двинув бровями, Беллами попытался притянуть учителя к себе, но тот махнул головой и улыбнулся многозначительной улыбкой.

– Ты должен обещать, что будешь откровенен со мной, – сказал он, касаясь щекой внутренней стороны бёдра подростка.

Возбуждение обоим было игнорировать довольно сложно, и Доминик сдерживался из последних сил. Рука скользнула Мэттью в пах и, пройдясь дразнящим касанием, сжалась пальцами вокруг возбуждённого члена.

– Я обещаю… это, – выдохнул тот и всхлипнул, зажмуриваясь и напрягая бёдра, между которыми расположился Доминик. – Если ты пообещаешь не прятаться от меня до июня.

– Обещаю, детка, – произнёс Ховард и ухватил Мэттью под колени, переворачиваясь вместе с ним. – Давай же, делай что хочешь.

Беллами растерянно заморгал, покраснев ещё больше. Но, кажется, его руки ничуть не смущались подобного открытого во всех смыслах положения – он ухватил плечи учителя пальцами, вздохнул глубоко и, склонившись к самому уху, прошептал:

– Я хочу снова почувствовать твой язык там, – он прижался теснее, елозя обнажённым телом, и Доминик мог чувствовать всё и сразу, тоже оставшись без одежды. – Вернуться в ту парижскую ночь, когда…

– Нам не нужно прошлое, мой мальчик, – прервал его Ховард, оглаживая выступающие позвонки и лопатки кончиками пальцев. – У нас есть настоящее.

– Только… – Мэттью смутился окончательно, сделавшись пунцово-красным. – Мне нужно в душ.

Доминик рассмеялся и выпустил его из объятий.

– Возвращайся ко мне скорее.

***

Мэттью мог быть ласковым и отзывчивым, смущающимся собственных желаний и тех действий, которые с ним совершали. А мог быть и совсем другим – принимающим с едва скрываемым желанием, жадным до откровенных касаний и будто бы почти развязным. Доминик не разделял для себя две его ипостаси, прекрасно зная, что тот мог задыхаться от ощущений и направлять в нужном положении, нахально орудуя руками, а в следующее же мгновение прятать пылающее лицо в ладонях, смущённо выдыхая и кусая губы.

– Я люблю, когда ты такой, – прошептал Доминик, целуя Мэттью в живот, не прекращая двигать рукой по его члену.

– Какой? – не отнимая рук от пылающих щёк, спросил Беллами.

– Настоящий. Не пытаешься делать вид, что знаешь о том, что будет в следующее мгновение; смущаешься так же, как в первый раз, гладишь меня по волосам, не зная, куда деть руки.

– Я… и в самом деле не знаю, – он опустил ладони Ховарду на голову и повёл ими ниже, соскальзывая кончиками пальцев на шею. – Но мне нравится касаться тебя, когда ты делаешь это.

– Это? – Доминик игриво приподнял брови, облизывая и без того влажные губы. – У всех вещей есть свои имена.

– Пускай и так, – за эту улыбку можно было отдать что угодно, особенно когда Мэттью не желал смотреть в глаза тому, кто, вальяжно расположившись между его бёдер, ласкал его между ног.

Он скользнул языком к головке, прикрыл глаза и позволил себе отдаться ощущениям именно так, как хотел несколько недель подряд. Втягивая щёки, сжимая губы плотным кольцом, не забывая оглаживать Мэттью везде, куда могли добраться пальцы – к соскам, подрагивающему от удовольствия животу, между ягодиц, проходясь дразнящим касанием, но тут же исчезая. Растягивать прелюдию нравилось им обоим – Беллами отталкивал его иногда, тяжело дышал и одними только жестами просил дать передышку, чтобы продлить то, что происходило, как можно дольше. Доминик послушно подтягивался наверх, целовал его до изнеможения, стараясь не наследить, кусал в шею, посасывая чистую до скрипа кожу, и снова возвращался пальцами вниз, раздвигая ягодицы и надавливая указательным пальцем между них.

– Сделай что-нибудь, – требовательно захныкал Мэттью, когда в очередной раз Ховард убрал руку, подхватывая ею его под коленкой.

– Что, детка?

– Ты уже делал это, почти проникал в меня, я хочу… Мне нужно, Доминик.

– Неужели? – тот улыбнулся широкой, почти безумной улыбкой, ощущая, что ещё немного, и он сам потеряет голову от желания, плавящего сознание.

– Ты хочешь пальцы – внутри? – спросил он, выдыхая последнее слово Беллами в губы. Тот распахнул глаза, покраснев, кажется, сильнее, хотя это и не было возможным. – Почувствовать их, смазанные, растягивающие, подготавливающие к самому главному?

– К самому главному? – Мэттью распахнул рот, непонимающе глядя перед собой.

– Я могу показать тебе то, что буду делать совсем скоро. Ласкать тебя языком, смазывая слюной, а после – проникать пальцами, добавляя один за другим и сводя тебя с ума только этим.

Мэттью ничего не ответил, только всхлипнул, когда почувствовал снова то самое давление. Доминик хотел получить разрешение, несмотря на то, что его несло так, что остановиться он бы не смог, даже если бы сильно захотел.

– Ты позволишь мне? – вкрадчиво спросил он, обнимая подростка за плечи и переворачивая на живот. Он прижался к нему сзади и для пущего эффекта навалился сверху, касаясь возбуждённым членом его ягодиц.

– Да, – прошептал почти неслышно Мэттью.

– Ты хочешь этого?

– Боже… – он вытянул руки вперёд и ухватил подушку пальцами, утыкаясь носом в светлую ткань. – Ты знаешь ответ, я хочу этого с Рождества… когда ты гладил меня там, а я не знал, как буду смотреть тебе в глаза наутро…