========== Глава 22 ==========

Под конец марта Доминик растерял всякое терпение, пресекая приставания Мэттью, который, вдохновлённый весенним солнцем, разжигающим гормоны в крови, начинал провоцировать его с каждым днём всё больше. Ховард мужественно терпел, уворачивался и исчезал, стоило Беллами только глянуть в его сторону.

– Перестаньте прятаться от меня, – спустя пару дней сказал он, обиженно надувшись.

Они сидели в машине, собираясь отъезжать от школы. Пятничный вечер мог стать каким угодно – тихим и по-семейному уютным, активным, полным новых впечатлений и открытий, или же… Таким, каким ему никак нельзя было становиться.

– О чём ты?

– Не пытайтесь делать вид, что не понимаете, – Мэттью скользнул рукой на рычаг переключения скорости и коснулся бедра учителя. – Что не знаете, чего я хочу. Что не ведёте отсчёт до дня моего рождения… – пальцы двинулись дальше, пока он невозмутимо смотрел перед собой, даже не повернувшись в сторону Доминика.

Он улыбнулся, будто бы невзначай двинув пальцами дальше.

– Вы не касались меня целый месяц. Почему?

У Ховарда был ответ на этот вопрос. Но столь жалкий и ни в коем разе его не оправдывающий, что и вовсе не хотелось ничего говорить. Он боялся. Самого себя и своих чувств, которые овладевали им с каждым днём всё сильнее. Того желания, что разжигало в душе огонь, и его уже ничем нельзя было потушить, и тех мыслей – смелых, даже грязных, но наполненных нескончаемой нежностью к Мэттью, и её хотелось излить на него вместе со словами и ласками.

– Месяц назад ты озвучил причину самостоятельно.

– Вы боитесь не сдержаться? – пальцы Мэттью замерли, прекратив свои игривые поглаживания. Доминик прикрыл глаза, не решаясь даже дышать.

– Очень боюсь, детка, – выдохнул он вместе со всем напряжением, скопившимся в груди. – Сердце может слушаться зова разума, капризно и избирательно решая, как поступить, но стоит мне сделать хоть один неверный шаг…

Замолкнув, Доминик ощутил смертельное желание курить; казалось, что даже стёкла в машине запотели от накала страстей. Рука Беллами исчезла, вернувшись на его же колени, которые он согнул, поменяв положение на сидении.

– …и я сделаю то, чего мы оба так сильно хотим. Иногда ошибки совершать так приятно.

– Вы дурак, сэр, – кажется, это фразу можно было отнести в разряд любимых у подростка.

– Допустим, – Доминик начал веселиться.

– Вам немало лет, но вы иногда говорите такие глупости, что даже Морган бы позавидовал.

– Пожалуй, – он улыбнулся ещё шире.

– Мы ведь обсуждали это, – Мэттью сделал паузу. – Доминик.

Сердце пропустило пару лишних ударов.

– Именно. Не сэр, не мистер, – он запрокинул голову и рассмеялся. – Доминик, мой Доминик.

– Мэттью… – слова отказывались формироваться во фразы и предложения, словно пристыв к нёбу.

– Вот так – Мэттью и Доминик. Полным именем называешь меня только ты, даже остальные учителя сокращают его.

– Я мог бы…

– Ты не мог бы, – Беллами подмигнул ему, – потому что мне это нравится.

– Хейли называет меня «Дом», – он завёл мотор машины, поняв, что дальнейший разговор вряд ли будет серьёзным. – А я её – Хей.

– Прямо как приветствие. Хей, Хей?

– И так бывает. Когда-то, лет десять назад, это было шикарным поводом для шуток. Она, вращаясь в кругах помешанных на языках лингвистов-недоучек, выяснила, что сокращение моего имени тоже значит в некоторых языках кое-какое слово.

– Какое? – Мэттью начал канючить, но Ховард лишь отмахнулся.

– Ничего интересного.

По приезде домой, Доминик почувствовал непреодолимое желание сказать Мэттью о том, что занимало его мысли. Между ними почти не было секретов – лишь те вещи, которые попросту не принято затрагивать. Он ощутил себя по-новому странно, едва услышав своё имя, произносимое Мэттью на выдохе. До-ми-ник, – тянул тот, заведомо зная, как это подействует на учителя; он умел быть очаровательно соблазнительным, но не пересекать грань, когда детская непосредственность начинала казаться расчётливой игрой.

– Ты манипулируешь мной, сам того не подозревая, – сказал Ховард, аккуратно прикрывая за собой дверь.

– Правда? – в глазах подростка вспыхнул нешуточный интерес.

– Спрашиваешь о совершенно невинных вещах, имея в виду нечто совсем иное, – Доминик резко шагнул к нему и заключил в объятья, тут же прижав к стене. Нависая над ним и тяжело дыша, он чувствовал, как уходит беспокойство относительно собственного контроля, а точнее – возможности его потерять. – А потом смотришь этим вот взглядом, будто бы не понимая, о чём я.

Он провёл ладонью по щеке Мэттью, и тот подался на это касание, ведя плечами. Они оказались совсем вплотную друг к другу – подросток раздвинул ноги, жадно хватая воздух распахнутым ртом и тяжело задышал, заполняя тишину прихожей этими волнующими сознание звуками.

– Я могу сделать для тебя что угодно, – начал Ховард, склоняясь ниже и касаясь губами скул подростка, на которых начали красочно расцветать розоватые пятна. – Всё, чего ты попросишь, едва осмелев. Но ты не делаешь этого, а только дуешься на меня, как девчонка.

– Эй! – Мэттью пихнул его локтем в живот и рассмеялся.

– У тебя хватает духу признаться в том, что ты смотришь порно до конца, но нет смелости сказать о том, чего бы ты хотел получить от меня.

– Мне… – он запнулся, краснея как в их самый первый раз, – так стыдно. Я хочу слишком многого, и понятия не имею, делают ли это настоящие… пары.

– Мы настоящая пара, – охотно подхватил Ховард, увлекая его к себе. – И я хочу донести тебя до спальни прямо сейчас, детка.

Беллами выдохнул потрясённо, и в следующую же секунду его подхватили на руки и сделали пару неуверенных шагов вглубь дома.

– Ты стал тяжелее, – шутливо произнёс Доминик. – Кажется, пора переставить вазочку со сладостями в другое место.

– Очень смешно, – Мэттью фыркнул и обнял учителя за шею, касаясь его щеки губами. – Отнеси меня наверх, Доминик.

Это и стало той самой последней каплей, которая однажды должна была переполнить озеро терпения.

***

– Я хочу, чтобы ты называл меня так всегда, – сказал Доминик, уложив Мэттью на постель и нависнув сверху. – Везде, кроме школы и родительского дома.

– А ты будешь называть меня полным именем?

– Столько, сколько ты захочешь, – он поцеловал его, ощущая то самое тепло в животе, по которому успел смертельно соскучиться.

Запрещая себе самую малость, Доминик лишний раз дразнил собственное либидо, которое изо дня в день не слишком вежливо напоминало о себе. Во снах, приходя в компании сладких воспоминаний; в учебном классе с образом Мэттью, задумчиво закусывающего кончик ручки зубами и глазеющего в окно; дома, когда свитер сползал с его плеча, обнажая светлую – нежную наощупь – кожу. Он умел быть соблазнительным, сам того не подозревая, а вздумав пококетничать, как в этот раз, выдавал себя с головой, но всё же… получая то, чего хотел.

– Доминик, – шепнул Мэттью, запрокидывая голову и выставляя шею, обхваченную серебряной цепочкой, – Доминик…

Он словно пробовал имя на вкус, произнося его по слогам, глотая первую букву и выдыхая последнюю в поцелуй. Тоска по тому, кто всегда был рядом, невозможность коснуться – так, как хочется, до дрожи и судорог. И желание, ощущающееся не только в воздухе, и растекающееся по венам, но и горячо упирающееся в бедро. Доминик отстранился и потянул с Мэттью школьную рубашку, оглаживая кожу и оставляя поцелуй в шею, задыхаясь от страсти и не смея решить, чего же он хочет больше; его мальчик был готов к чему угодно – заранее согласен на любой эксперимент. Он лежал на постели и отвечал на поцелуи, стенал совсем несдержанно, и в какой-то момент оказался на Доминике верхом, хватая за руку, пальцами направляя захваченную в плен ладонь к своему паху, и не говоря ни слова, второй рукой расстегнул ширинку на своих брюках и закрыл глаза. Всё происходило в молчании, и его таинство нарушалось лишь звуками, доносящимися из открытого окна, и стонами – тихими или же высокими, с надрывом.