Где следует искать отзвуки воспоминаний об этом проповеднике?
Разумеется, в первую очередь надо обратиться к тому древнему писателю, который должен был больше всех знать об этом предмете. Речь идет о еврейском историке I в. н. э. Иосифе Флавии. Он родился в Иерусалиме в 37 г. н. э., т. е. как раз в том десятилетии, когда по евангельской традиции происходят основные события «биографии» Христа. Он хорошо знал религиозную жизнь Иудеи своей эпохи, и кумранские открытия в общем подтвердили достоверность его сведений об эссенах. Некоторое время Иосиф играл видную роль в общественной и политической жизни страны и в ходе антиримского восстания в Иудее в 66 г. н. э. занимал важный пост военачальника одной из областей.
Сообщает ли что-нибудь Иосиф Флавий об Иисусе Христе?
В восемнадцатой книге его «Иудейских древностей» содержится абзац, ставший предметом беспрестанных дискуссий.
«Около этого времени, — пишет он, — жил Иисус, человек мудрый, если его вообще можно- назвать человеком. Он совершил изумительные деяния и стал наставником тех людей, которые охотно воспринимали истину. Он привлек к себе многих иудеев и эллинов. То был Христос. По настоянию наших влиятельных лиц Пилат приговорил его к распятию на кресте. Но те, кто раньше любил его, не прекращали этого и теперь. На третий день он вновь явился им живой, как об этом и о многих других его чудесных делах предсказали боговдохновенные пророки. И до нынешнего дня существует еще секта христиан, которые от него получили свое имя»[124].
Не требуется особой прозорливости, чтобы заметить, что иудей Иосиф, примкнувший в бытность свою в Иудее к фарисеям, самым закоренелым врагам Иисуса, по свидетельству евангелия, не станет петь ему дифирамбы. Поэтому все сколько-нибудь серьезные ученые признали этот отрывок за грубейшую христианскую подделку или интерполяцию (вставку), которая была сделана благочестивым христианским переписчиком. Удается уловить и время появления этой вставки. Крупнейший христианский писатель Ориген, создававший свои произведения в первой половине III в. н. э. и основательно изучивший сочинения Иосифа, не знает еще этой апологетической тирады. Он трижды упоминает куда менее важное место из «Иудейских древностей», где говорится о казни брата Иисуса; он знаком с местом, где упоминается Иоанн Креститель, но приведенной выше цитаты он не нашел. Более того, он говорит, что Иосиф «не верит в Иисуса как в Христа»[125], т. е. нечто диаметрально противоположное тому, что говорится в указанной вставке. Но христианский писатель начала IV в. н. э. Евсевий ссылается уже на этот отрывок из «Иудейских древностей». Следовательно, подделка была совершена во второй половине III — начале IV в. н. э.
Если этот вопрос решается сравнительно легко, то другая часть абзаца сложнее. Как понимать утверждение интерполятора, что «до нынешнего дня» существует еще секта христиан, получивших свое название «от него» — Христа? Если речь идет о времени интерполяции, то очевидно, что вторая половина III и начало IV в. не нуждались в такой справке. В 325 г. состоялся первый вселенский Никейский собор, оформивший признанную императором широко разветвленную и всем известную вселенскую церковь; вряд ли о христианах стали бы тогда говорить, как о «еще» существующей секте. Но такая фраза вполне уместна для второй половины I в. н. э. — того времени, когда Иосиф Флавий писал «Иудейские древности». Быть может, эта заключительная фраза является осколком первоначального текста, в остальном фальсифицированного неизвестным христианским переписчиком. Бесполезно гадать, каково содержание этого первоначального текста. Но он мог быть только враждебен христианству. Иисус не признается мессией, Христом— свидетельствует Ориген. Отсюда можно заключить, что у Иосифа фигурировал некто, претендовавший на такое звание.
У Иосифа Флавия есть еще одно упоминание о Христе. В двадцатой книге рассказывается о жестоком первосвященнике Анане, принадлежавшем к партии саддукеев, который, выбрав удобный момент, «собрал синедрион и представил ему Иакова, брата Иисуса, именуемого Христом, равно как и нескольких других лиц, обвинил их в нарушении законов и приговорил к побитию камнями»[126]. Это место, как уже отмечалось, трижды упоминается Оригеном. Если отнести указанный эпизод к упоминаемым там же наместникам Иудеи Фесту и Альбину, то его надо датировать 62 г. н. э. Заметка эта по своей сдержанности, краткости и отсутствию апологетических ноток в отношении христианства производит впечатление подлинной. К сожалению, Иосиф не раскрывает мотивов ненависти первосвященника Анана к Якову. Однако названные там лица, в связи с которыми упомянут Иисус, представляются вполне реальными персонажами.
Наконец, еще одна заметка у Иосифа, хотя не называет Христа, имеет касательство к формированию христианства. В восемнадцатой книге «Иудейских древностей» содержится рассказ о так называемом Иоанне Крестителе, «праведном человеке», убитом Иродом за его опасную популярность в народе и из боязни каких-то волнений, связанных с его именем[127]. О деятельности Иоанна пишется в мягких, полных доброжелательности тонах, что могло бы навести на мысль о позднейшем христианском искажении и этого места. Однако Иосиф, в юности примкнувший к эссенам и проведший три года вместе с ними в пустыне, возможно сохранил симпатии к персонажу этой заметки, который, как полагают в связи с кумранскими открытиями некоторые исследователи, имел какие-то связи с кумранакой общиной.
У Тацита в рассказе о грандиозном пожаре Рима в 64 г. н. э., уничтожившем две трети строений столицы, упоминаются христиане. Чтобы погасить распространившийся по Риму слух, будто поджог города был совершен по распоряжению императора, рассказывает Тацит, «…Нерон подставил виновных и применил самые изысканные наказания к ненавистным за их мерзости людям, которых чернь называла христианами. Виновник этого имени Христос был в правление Тиберия казнен прокуратором Понтием Пилатом, и подавленное на первое время пагубное суеверие вырвалось снова наружу и распространилось не только по Иудее, где это зло получило начало, но и по Риму, куда стекаются со всех сторон и где совершаются все гнусности и бесстыдства. Таким образом, сначала были схвачены те, которые признавались, а затем по их указанию огромное множество других, которые были уличены не столько в поджоге, сколько в ненависти к роду человеческому»[128].
Приведенный отрывок является издавна предметом дискуссии, хотя весь его тон, хронологическая близость автора к описываемым событиям (ему было около девяти лет, когда все это произошло) и довольно суровый отзыв о христианском учении, названном «пагубным суеверием», человеконенавистничеством, мерзостью, едва ли дает к этому большие основания.
Сторонники интерполяции открывают в тексте ряд «несуразностей и странностей»[129]. Так, подозрению подвергается сама литературная композиция: абзац о христианах Тацит вкомпоновывает не в раздел, посвященный Тиберию, как следовало бы по мнению его критиков, а в раздел, посвященный событиям в Риме эпохи Нерона. Они считают также странным, что в рассказе Тацита упоминается прокуратор Иудеи Понтий Пилат. Откуда тот вообще мог бы узнать о нем? Аргументом против подлинности этого отрывка считается также выражение «огромное множество», которое Тацит употребляет в отношении христиан.
Однако ряд других исследователей находит эти возражения недостаточно вескими. Не говоря уже о неправомерности самого вопроса, почему тот или иной автор избрал такую, а не другую компоновку материала или почему он включил в свой рассказ данное историческое имя, опустив другое, — не говоря уже о всем этом, неубедительность приведенных возражений заключается и в том, что в общем избранное Тацитом построение имеет свою логику. Для образованного римлянина христиане времени Тиберия — величина ничтожная и, вероятно, даже неизвестная. Историк говорит о них только в связи с пожаром Рима и лишь попутно приводит то, что о них рассказывалось в его время. Среди людей его круга было неизвестно даже их наименование, да едва ли оно и было у них в это время. Тацит приводит прозвище, данное им «чернью» и лишь во II в. н. э. ставшее их самоназванием.
