– Да, меня оглушил кто-то, прятавшийся за портьерой. Я попался в ловушку. Она направила на меня револьвер, и я был занят тем, что старался отнять его. Теперь больше нет сомнений в том, что это она убила Лэвери.

Внезапно Дегамо поднялся.

– Вы тут играете интересную сцену с прекрасной Дамой, – сказал он, – но так мы ни на шаг не продвинемся. Пойдемте, мы уезжаем.

– Подождите минутку, я еще не кончил. Предположим, мисс Фромсет, что у Кингсли есть что-то на совести, что-то очень важное. Вид у него сегодня вечером был именно такой. Предположим, что он знал обо всем гораздо больше, чем нам казалось – или чем мне казалось. Тогда он должен был бы отправиться куда-то, где нашел бы абсолютный покой и мог бы спокойно обдумать, как поступать. Я так представляю себе его характер. Я прав?

Я молчал и ждал ответа, боковым зрением фиксируя растущее нетерпение Дегамо. Секунду спустя девушка сказала:

– Он не стал бы убегать и не стал бы прятаться. Просто потому, что ему не от чего убегать или прятаться. Но в одном вы правы: ему могло понадобиться время для того, чтобы подумать, время и покой.

– В незнакомом городе, может быть, в какой-нибудь гостинице, – сказал я и подумал о женщине, которая искала покоя в «Гренаде», – и нашла его.

Я огляделся в поисках телефона.

– Телефон в спальне, – сказала мисс Фромсет, тотчас поняв, что мне требуется.

Я прошел к двери спальни. Дегамо шел за мной. Спальня была выдержана в цвете слоновой кости. Широкая кровать без спинки стояла в центре, подушка еще хранила след от головы. На стеклянном подзеркальнике поблескивали разные косметические принадлежности. Через открытую дверь виднелась ванная комната, облицованная зеленым кафелем. Телефон стоял на ночном столике, рядом с кроватью. Я присел на край кровати, снял трубку и вызвал межугороднюю. Когда мне ответили, я попросил срочно соединить с шерифом Пума Пойнт Джимом Патроном. Потом я повесил трубку и закурил. Дегамо стоял, широко расставив ноги, и мрачно смотрел на меня.

– Ну что? – проворчал он.

– Ждать и чаи гонять, – сказал я.

– Здесь кто, собственно, распоряжается?

– В вашем вопросе заключен ответ: я. Если только вы не собираетесь передать расследование полиции Лос-Анджелеса.

Он зажег спичку, чиркнув ее о ноготь большого пальца, смотрел, как она горела, а потом попытался задуть ее, держа на расстоянии вытянутой руки. Но пламя лишь изогнулось. Он бросил спичку, достал вторую и принялся ее жевать.

Зазвонил телефон.

– Вы вызывали Пума Пойнт?

Из трубки послышался заспанный голос:

– Паттон слушает.

– Говорит Марлоу из Лос-Анджелеса. Вы меня помните?

– Ну ясно, мой мальчик! Я еще толком не проснулся.

– Сделайте мне одолжение, – сказал я. – Хотя я и не имею права вас об этом просить. Пожалуйста, поезжайте или сейчас же пошлите кого-нибудь – сейчас же – на озеро Маленького фавна и выясните, там ли находится Кингсли.

Может быть, возле дома стоит его машина, либо в доме горит свет. И последите, чтобы он там оставался. Чтобы не уехал! Позвоните, как только выясните. Тогда я сразу приеду. Можете вы это сделать?

Паттон сказал:

– У меня нет оснований его задерживать, если он захочет уехать.

– Со мной приедет полицейский офицер из Бэй-Сити, которому нужно допросить Кингсли по поводу одного убийства. Не того убийства у вас, а другого.

Трубка настороженно молчала. Потом Паттон сказал:

– Мой мальчик, это не какие-нибудь глупые шутки, а?

– Нет. Позвоните по телефону Тунбридж 27-22.

– Потребуется не меньше получаса, – сказал он. Я повесил трубку. Теперь Дегамо улыбался.

– Может, малышка подала вам какой-то знак, которого я не заметил? – спросил он. Я встал с кровати.

– Нет. Просто я пытаюсь представить себе его поведение. Кингсли не является хладнокровным убийцей. Может, когда-то в нем и был огонь, но он давно погас. Я предполагаю, что он захотел забраться в самое тихое и отдаленное место, какое знал, только чтобы побыть наедине с самим собой.

Может быть, через несколько часов он сам явится с повинной. Но в ваших интересах задержать его до того, как он явится сам.

– Только бы он не пустил себе пулю в висок, – холодно произнес Дегамо. – От такого, как он, всего можно ожидать.

– Этому вы не сможете помешать, пока не заполучите его в руки.

– Это верно.

Мы вернулись в гостиную. Из двери кухни показалась голова мисс Фромсет.

Она сказала, что собирается приготовить кофе, и не захотим ли мы присоединиться. Потом мы сидели втроем и пили кофе с видом людей, которые только что проводили на вокзал своих друзей.

Звонок Паттона последовал через двадцать пять минут:

– В доме Кингсли горит свет, его машина стоит перед дверью.

Мы позавтракали и заправили машину в «Альгамбре». Потом по 70-му шоссе выехали из города. Я вел машину. Дегамо, нахохлившись, сидел в своем углу.

Ярко-зеленые прямые шеренги апельсиновых деревьев мелькали мимо, как спицы старинных колес. Прислушиваясь к шуршанию шин по асфальту, я чувствовал себя усталым и выдохшимся, – слишком мало сна досталось на мою долю и слишком много волнении.

Держа в углу рта изжеванную спичку, Дегамо иронически фыркнул:

– Уэббер меня распек вчера вечером. Сказал, что у него с вами был длинный разговор. И рассказал, о чем.

Я промолчал. Он посмотрел на меня и опять отвел глаза. Потом показал на проносившийся ландшафт:

– В этой проклятой пустыне я и задаром жить бы не стал. Воздух уже по утрам какой-то отработанный!

– Вот мы сейчас доберемся до озера, а там поедем по самым красивым местам в мире!

Мы проехали городок и свернули к северу. Дегамо иронически посматривал по сторонам. Немного погодя он сказал:

– Чтобы вы знали, женщина, которая утонула в озере, раньше была моей женой. Я, наверное, был не в своем уме, когда об этом узнал. До сих пор в глазах темно. Если эта собака, этот Чесс только попадет мне в руки...

– Вы и так немало дел натворили, – сказал я, – тем, что покрыли ее, когда она убила миссис Элмор.

Я сидел неподвижно и смотрел вперед через ветровое стекло. И в то же время ясно ощущал, что он повернул голову и ледяным взглядом смотрит на меня. Я только не знал, какое сейчас у него выражение на лице. Спустя некоторое время он снова обрел дар речи. Слова пробивались сквозь плотно стиснутые зубы, они звучали, как скрип ржавого железа.

– Вы что, с ума сошли, идиот?

– Нет, – сказал я. – Не больше, чем вы. Вы знали точно, так точно, как только можно было знать, что Флоренс Элмор не встала с кровати и не пошла в гараж. Вы знали, что ее туда отнесли. Вы знали, что именно по этой причине Талли украл одну ее туфлю. Новую туфлю, подошва которой никогда не ступала на бетон. Вы знали, что Элмор сделал своей жене в игорном доме Конди инъекцию морфия, не слишком большую дозу, такую, как было нужно. В этих делах он разбирается не хуже, чем вы в задержании каких-нибудь бродяг, не имеющих денег на оплату места в ночлежке. Вы знали, что Элмор не убил свою жену этой инъекцией. Если бы он действительно решил убить ее, то морфий – это последнее средство, к которому он бы прибегнул. Вы знали также, что это сделал кто-то другой, а Элмор потом отнес ее в гараж и положил под машину, практически еще живую, еще достаточно живую, чтобы надышаться окисью углерода, но, с медицинской точки зрения, уже мертвую, как если бы она уже перестала дышать. Все это вы знали, Дегамо. Дегамо спросил тихим голосом:

– Дружок, как это вам удалось так долго прожить на свете?

– Удалось, – ответил я, – потому что я залетаю не во все ловушки и, кроме того, не испытываю страха перед профессиональными убийцами. Только мерзавец мог сделать то, что сделал доктор Элмор, только мерзавец, живущий в постоянном смертельном страхе. Потому что у него на совести делишки, которые боятся дневного света. С технической точки зрения, он может быть также виновен в убийстве. Я полагаю, что этот вопрос еще неясен. По крайней мере, ему было бы чертовски трудно доказать, что ее оглушение и отравление уже исключали возможность спасения. Но если задать вопрос: кто же практически убил Флоренс Элмор, то вы сами точно знаете – это сделала Милдред.