– На этот раз нисколько, миссис Талли, – ответил я. – Я предполагаю, вы – миссис Талли?

– Ах, оставили бы вы меня в покое! – произнес тот же голос. – Мистера Талли здесь нет. И не было. И не будет!

Я прижался носом к оконцу и попытался заглянуть внутрь. Неясно виднелась какая-то мебель. В той стороне, откуда доносился голос, угадывалась кушетка, на которой лежала женщина. Казалось, она лежала на спине и смотрела в потолок. И не шевелилась.

– Я больна, – сказал голос. – У меня было много горя. Уходите, оставьте меня в покое. Я сказал:

– Ваш адрес мне сообщили Грейсоны, я сейчас прямо от них.

Возникла небольшая пауза. Потом послышался вздох.

– Никогда о таких не слышала.

Я прислонился к дверному косяку и оглянулся на дорожку, которая вела на улицу. Напротив, у обочины, стояла машина с незажженными фарами. Впрочем, вдоль квартала стояло еще несколько машин. Я сказал:

– Нет, вы о них слышали. Я работаю по поручению Грейсонов, миссис Талли. Они все еще не оправились от горя. А как вы, миссис Талли? Вы не хотите вернуться к прежней жизни?

– Покоя я хочу! – закричала она.

– Мне нужна всего лишь справка, – сказал я, – и я ее получу. Мирным путем, если удастся. А придется – так менее мирным.

Голос снова зазвучал плаксиво:

– Опять полицейский?

– Вы прекрасно понимаете, что я – не полицейский, миссис Талли.

Грейсоны не доверились бы никакому полицейскому. Позвоните им и убедитесь.

– Не знаю я никаких Грейсонов, а если бы и знала... все равно, у меня нет телефона. Убирайтесь, полицейский. Я больна, уже целый месяц больна.

– Моя фамилия Марлоу, – сказал я. – Филип Марлоу. Я частный детектив из Лос-Анджелеса. Я говорил с Грейсонами. Мне многое известно, но я хочу поговорить с вашим мужем.

Женщина истерически захохотала.

– Вам многое известно! Слышала я это выражение. Господи, те же самые слова! Вам многое известно! Джорджу Талли тоже было многое известно... когда-то.

– Он может снова найти свой шанс, – сказал я. – Если только пойдет с правильной карты.

– Ах, вот вы на что рассчитываете! – воскликнула она. – Нет уж, лучше вычеркните его из своего списка.

Я прислонился к косяку и потер подбородок. На улице кто-то зажег сильный карманный фонарь. Зачем – не было видно.

Светлое пятно ее лица над кушеткой пошевелилось и исчезло. Лишь были неясно видны волосы. Женщина повернулась лицом к стене.

– Я устала, – сказала она, и голос ее звучал теперь совсем глухо. – Я бесконечно устала. Оставьте, молодой человек. Будьте так добры – уходите!

– Может быть, вам пригодилось бы немного денег?

– Вы что, не чувствуете сигарного дыма?

Я принюхался, запаха сигар я не почувствовал.

– Нет.

– Они были здесь. Ваши дружки из полиции. Приходили два часа назад.

Господи боже мой, я сыта этим по горло! Уходите же наконец!

– Что вы хотите этим сказать...

Она резко повернулась на кушетке, и я снова увидел светлое пятно ее лица.

– Что я хочу сказать? Я вас не знаю. И знать не хочу! Мне нечего вам сказать. И ничего не сказала бы, даже если было бы что. Я здесь живу, молодой человек, если это можно назвать жизнью. Во всяком случае, живу как могу. Я ничего не хочу, лишь немножко мира и покоя. А теперь ступайте и оставьте меня!

– Пожалуйста, откройте мне дверь, – сказал я. – Нам надо поговорить. Я убежден, что смогу вам доказать...

Внезапно она вскочила с кушетки, и ее босые ноги зашлепали по полу. В ее голосе была еле сдерживаемая ярость.

– Если вы немедленно не уберетесь, я позову на помощь! Я буду кричать!

Убирайтесь! Немедленно!

– Хорошо, хорошо, – быстро ответил я. – Я подсуну вам под дверь мою визитную карточку, чтобы вы не забыли мою фамилию. Может быть, вы передумаете.

Я вытащил из кармана карточку и сунул ее в щель под дверью.

– Доброй вам ночи, миссис Талли.

Ответа не последовало. Ее глаза, смотревшие на меня из темноты, были матовыми, лишенными блеска. Я спустился с терраски и по дорожке вышел на улицу.

На противоположной стороне, у машины, стоявшей с погашенными фарами, тихо заурчал мотор. Ну и что? Моторы работают у тысячи машин на тысячах улиц, что же в этом особенного?

Эта улица, Уэстмор-стрит, находилась в богом забытой части города и вела с севера на юг. Я поехал на север. На следующем углу я пересек старые трамвайные рельсы и оказался на автомобильном кладбище. За деревянными решетками лежали трупы бесчисленных старых автомобилей. Они громоздились кучами, словно на поле боя. Штабели проржавевших деталей казались в лунном свете какими-то диковинными строениями. Оставленные между ними проходы были широкими, как улицы.

Внезапно в зеркале над приборным щитком вынырнули светящиеся фары. Они становились все больше и больше. Нажав на газ, я одновременно отпер перчаточный ящик на приборном щитке и достал свой револьвер 38-го калибра.

Положил его рядом на сиденье.

За кладбищем находился кирпичный завод. Высокая дымовая труба резко выделялась на фоне темных груд кирпича и мрачных деревянных строений.

Пустота: ни движения, ни людей, ни огонька.

Машина приближалась. Тихое завывание сирены, словно ее еле тронули, прорезало ночь. Звук раскатился по пустырю справа, по двору кирпичного завода слева. Я еще сильней нажал на газ, но бесполезно. Они двигались быстрее. Улицу осветил яркий свет красного прожектора: приказ остановиться.

Полицейская машина поравнялась со мной и попыталась преградить мне путь. Я, уклоняясь, резко повернул свой «крайслер» и круто развернулся: какой-нибудь дюйм – и у меня ничего бы не получилось. Я выровнял машину и помчался в противоположном направлении со всей скоростью, на какую она была способна. За собой я слышал визг тормозов, звук переключаемых скоростей, яростное завывание мотора. Свет от красного прожектора, словно гигантская метла, прошелся по двору кирпичного завода.

Бессмысленно. Они опять быстро догоняли меня. Я не видел выхода. Мне лишь хотелось скорей оказаться среди жилых домов, среди людей, которые, может быть, выйдут, может быть, потом вспомнят...

Делать было нечего. Полицейский автомобиль прижался сбоку к моему «крайслеру», и грубый голос прокричал:

– Стой – или будем стрелять!

Я подъехал к обочине и остановился. Убрав револьвер на место, я запер ящик. Полицейская машина покачивалась на рессорах рядом с моим левым передним крылом. Из нее выскочил толстый человек в полицейской форме.

– Вы что, никогда сирены не слышали? Вон из машины!

Я вылез и стал рядом со своим «крайслером» в свете луны. У толстого в руке был револьвер.

– Ваши водительские права! – пролаял он голосом жестким, как сталь.

Я молча вытащил права и протянул ему. Второй полицейский вылез из-за руля, подошел ко мне с другой стороны и взял их. Включив карманный фонарь, он просмотрел документы.

– Так, фамилия Марлоу, – сказал он. – Черт побери, этот тип – частный сыщик. Можешь себе представить, Конни?

Конни сказал:

– И больше ничего? Ну тогда это не понадобится. – Он сунул револьвер в кобуру и застегнул ее. – Я с ним и так справлюсь. Без оружия.

Второй осклабился:

– Еще бы! Мчится со скоростью пятьдесят пять миль, да еще пьян! Ничего удивительного!

Второй наклонился ко мне, все еще издевательски ухмыляясь, и вежливо произнес:

– Вы позволите, мистер частный детектив?

Он принюхался.

– Гм, – сказал он. – Вроде не пахнет, это надо признать.

– Довольно прохладно для летней ночи. Угостите парня хорошим глоточком, лейтенант Добс.

– Идея недурна, – сказал Добс. Он пошел к своей машине и вытащил полулитровую бутылку. Поднял ее. Жидкости в ней было на треть. – Это всего лишь легкий коктейль, – сказал он, протянув мне бутылку. – Выпейте! За свое собственное здоровье!

– А если я откажусь?

– Только не говорите так, – ухмыльнулся Конни. – Иначе мы можем подумать, что вы предпочитаете пару пинков в живот!