Несколько раз он навестил могилу Джеральдины, принес свежие цветы, даже всплакнул немного: когда пришло в голову, что, будь она жива, ему не было бы так одиноко сейчас, стало совершенно невыносимо. Она, наверное, таким жарким летом загорела бы, посвежела, похорошела. Они гуляли бы по полям, он рассказывал ей о друзьях в Хогвартсе, о беспалочковой магии, о чудовищах в Буковом доме… А ее серые глаза, как прежде, лучились бы вниманием и добротой. Он и теперь, присев рядом с могильной плитой, рассказывал ей обо всем и представлял ее рядом, но что-то пустое припадало к сердцу и высасывало кровь.
Однажды он застал на могиле Анджелу. Она, не замечая его, гладила плиту и жаловалась сестре, что ей страшно, что Сириус Блэк бесцеремонно обращается с ней и говорит бесстыдные вещи, а Оскар не решается приструнить его. Малкольм и Патрик пытались угрожать Блэку, но их обвинили в каком-то нарушении и выпороли, и теперь Глэдис Фадж всячески ей пакостит.
Альбус хотел было предложить помощь, но сообразил: Анджела только рассердится, что он подслушивал. Ругани ему и так хватало с лихвой. Девушка ушла, а он долго, понурившись, стоял под дубом.
Собственно, за два месяца он толком ни с кем не поговорил. На следующий день после возвращения пришел в комнату к Ариане, но та, услышав его голос, едва обернулась и снова углубилась в работу: она штопала рубашку Аберфорта. Альбус пока не мог сидеть и просто встал рядом.
— Ари, тебе часто бывало плохо? Ну, за эти месяцы?
Она слегка дернула плечами.
— Да так… Не очень.
«Значит, часто».
— Он приходил?
Личико сестры вытянулось.
— Да. Я делала, как ты писал. Было немного больно, и дышать трудно… Но он не брал меня с собой.
Альбус вспомнил, как во время последнего припадка у нее посинело лицо. Ну конечно, больно только «немного»… Вот чем еще его раздражала Ариана — привычкой преуменьшать собственные неудобства. И что прикажете делать? Наверное, ей придется терпеть: он не забирает ее с собой, это уже хорошо. Но как же ее жалко.
— Ари, а хочешь, я тебе про Хогвартс расскажу? У нашего завхоза есть такая большая собака, выше тебя, наверное. Просто чудовище, но…
— Не надо, Альбус, у меня голова побаливает.
Потоптавшись еще чуть-чуть, он вышел.
К концу августа Кендра обнаружила, что старшему сыну сделались малы рубашки и брюки, а школьная мантия стала неприлично короткая, здесь надставка дело не спасет. Пришлось им вдвоем выбираться в Косой переулок. Мать оставила Альбуса у порога магазина мантий, а сама отправилась в магазин подержанных вещей закупать остальное.
Мантии покупать пришло довольно много народу, так что мальчик даже не сразу заметил продавщицу. Зато его внимание привлек комок золотистой шерсти, перебирающий лапками и тоненько тявкающий на каждого, кто проходил мимо. Поводок собачки был привязан ручке на каком-то шкафу. Альбус, засмеявшись, попробовал погладить песика, но тот чуть не вцепился в его руку, а когда мальчик отступил, подскочил, чтобы повторить попытку.
— Геллерт, фу, — спокойно и мягко сказали рядом. — Привет, Альбус.
Рядом стояла Виктория, за два месяца ставшая выше ростом и странно повзрослевшая. Ее золотистые волосы немного выгорели, а личико покрывал тонкий кремовый загар, будто она вволю гуляла по южному солнцу, пренебрегая не только зонтиком, но и шляпкой. Сейчас, правда, шляпка на ней была — соломенная, с матовой ленточкой — а кончиком кружевного зонтика она слегка тыкала пса.
— Геллерт, сидеть! Лежать! Умри! Померанский шпиц, — снисходительно улыбнулась она Альбусу. — Папа привез его мне из Санкт-Петербурга. Он оставил нас с мамой в Ницце, мы там отдыхали, а сам отправился в Россию, его срочно вызвали. Я мечтала поехать с ним, посмотреть фонтаны в Петергофе, но папа сказал, что в России неспокойно и он не может мной рисковать. Жаль. Я еще хотела бы посмотреть на танцующих медведей. И вот он привес мне подарок. Геллерт, голос!
— Геллерт? — удивился Альбус. — Это в честь того мальчишки в Вене?
— Да. Моя маленькая месть. Ведь так приятно командовать… Жаль, в Хогвартс собак брать нельзя. А как провел лето ты? Хорошо отдохнул?
— Лучше всех, — отрапортовал он бодро, и тут открылась дверь — в магазин заглянула Кендра.
— Ты еще не готов? Поторопись.
— Bonjour, madame, — Викки сделала реверанс. — Nous avons parlé un peu avec votre fils.
Мать осмотрела ее с недоумением, быстро переросшим в отвращение.
— Очень мило, учитывая, что я не знаю французского. Альбус, у тебя пять минут.
Она исчезла в дверном проеме, и Виктория, еще раз улыбнувшись и отвязав Геллерта, тоже ушла.
Оставшиеся до отъезда в Хогвартс дни прошли тяжело. У Арианы вдруг начались кошмары по ночам, и пару раз они заканчивались припадками. После она, плача, рассказывала домашним, что видит во сне отца и «чудищ, которые его едят». Альбус, признаться, испугался: видения мог насылать Часовщик.
— А больше тебе никто не снится? — осторожно спросил он. Ариана покачала головой. После, когда мать и Аберфорт отлучились из дому, Альбус попросил сестру нарисовать чудищ, которые ей снятся, и она весьма похоже изобразила дементоров. «Но откуда ей знать? Она их не видела, и книжки про волшебные существа мать запрещала ей давать».
— Ари, он точно не приходит во сне?
— Нет, Альбус, нет! — глаза Арианы расширились, и брат с тревогой заметил, что они становятся все темнее. — Он тут не при чем. Просто мне страшно за папу. Он так долго не приходит… Мама говорила, что он уехал в другую страну. Он что, никогда не вернется?
Альбус вздохнул: понял вдруг, что образ отца совсем стерся из памяти и что возвращения Персиваля он не желает совсем.
— Ну, наверное, вернется… Если ничего не случится.
— А что может случиться?
— Со всеми нами может что-нибудь… Ари, пойдем на чердак: я тебе открою слуховое окно, и ты подышишь свежим воздухом, идет? А я ласточкино гнездо поищу…
— Там больше нет ласточкиного гнезда. Аберфорт его нашел для меня еще в июне. Но на чердак пойдем.
…Когда наступил день отъезда и мать, аппарировав с ним на вокзал, подтолкнула к барьеру, на сей раз ничего не сказав на прощание, Альбус почувствовал себя человеком, вышедшим из тюрьмы после долгих лет заключения. На платформу он влетел, точно на крыльях, с радостью вливаясь в толчею. Школьники тянули тележки, кто-то прощался с родителями, кто-то рассказывал друзьям о каникулах.
— Альбус, иди сюда! — весело крикнули с подножки. Розалин, румяная, как пион, с блестящими глазами и горевшими на солнце рыжими кудрями, выглядывала из тамбура; на ее форме мальчик заметил значок старосты.
— Поздравляю, — пробормотал он, влезая в вагон.
— Спасибо, — она довольно улыбнулась. — Малкольм сказал, что гордится мной. Будь осторожен, кстати: старостами школы выбрали Сириуса Блэка и Айрис Булстроуд — видел ее, такая злобная? Да, а у тебя все нормально? Ты какой-то странный.
— Все нормально — Альбус деланно вздернул брови.
— Ну хорошо. Твои друзья вон в том купе. Скажу продавщице сладостей, что вы ее очень ждете.
— Обяжешь, — Альбус кивнул ей и потащил тележку, куда указала Розалин.
Друзья встретили его радостно. Клеменси и Лэм бросились на шею, Айла предложила какао: ей дали в дорогу заколдованный кувшинчик, сохранявший тепло. Викки отвлеклась от чтения (она зачем-то — не иначе, как для важности — нацепила пенсне в золотой оправе и теперь то и дело с комическим видом его поправляла) и передала привет от Геллерта. Гораций и Финеас, на сей раз отправившийся с ними, пожали Альбусу руки. Элфиас кивнул из угла: пройти ему было труднее, чем остальным.
— Ты слышал? — осведомился Слагхорн. — Летом в Англию приезжал Николас Фламель. Была конференция алхимиков в Лондоне, и его тоже пригласили.
— И что они обсуждали? — живо спросил Альбус, сморщившись от невольной досады: ну почему он дал себя поймать, почему его не оказалось летом в Лондоне?
— Либациус Бораго вступал с докладом: возможно ли лечение ликантропии при помощи зелий, — Гораций аккуратно откусил лапку у шоколадной лягушки. — По-моему, это полный бред. Вылечить ликантропию нельзя. Можно разве что одурманить оборотня, чтобы он не был агрессивен во время превращений.
