— Сирли, а у воробьёв тоже есть язык? — спросил Сийм.

Сирли нравилось, когда брат задает подобные вопросы ей, мудрой старшей сестре.

— Сейчас я тебе объясню, — начала она любезным тоном. — Слушай. У птиц есть свой язык, только мы его не понимаем. Щебет и попискивание — это и есть их язык.

— Я разве спрашивал тебя про щебет? — недовольно воскликнул Сийм. — Я спрашивал, есть ли у них язык. Такая розовая штука, которая болтается во рту. — Сийм разинул рот, чтобы непонятливая сестра сообразила, наконец, что он имеет в виду. — Вот что я спрашивал!

— Такого языка у них в самом деле нет, — ответила Сирли склочным голосом. Ей было обидно, что она не сразу поняла, о чём спрашивал Сийм. — Он у них во рту не поместился бы. Посмотри, какие у них маленькие клювики.

— Значит, они не могут лизать, — заключил Сийм. — Жаль. Подумай только, как здорово было бы, если бы к нам подошёл голубь и облизал бы нас.

— Чего тут хорошего?

— Ну как же! Посмотри, как дедушкина собака лижется — это так здорово! Так щекотно!

— Когда собака лижется — здорово, а когда голубь — нет! — возразила Сирли. — Дедушкина собака одна, а голубей посмотри сколько! Представь себе, что они все подойдут и оближут тебя. Противно!

— Не знаю, — заколебался Сийм. Но тут к нему пришла новая идея: — Но голубь мог бы лизать и на лету. Пролетит над тобой, язык высунет и оближет тебе голову!

Сирли сморщила нос и собиралась сказать, как бы голубь не сделал чего похуже, но тут из дому вышел их сосед господин Баранн. Господин Баранн был строгий пожилой мужчина, жил один, и мама с папой говорили, что господин Баранн — писатель.

— Опять всюду полно отбросов, — сердито сказал он. — Дворника надо уволить, а перед этим ещё и оштрафовать. Мусорный контейнер набит под завязку, а ему и дела нет. Где он торчит сутки напролёт и чем, в конце концов, занимается?

Господин Баранн отогнал голубей, подобрал выпавшие обёртки от мороженого и сунул их обратно в контейнер.

— Скорее уж люди могли бы облизывать бумажки, у них ведь есть язык, — сказал Сийм, задумчиво наблюдая за действиями господина Баранна.

Господин Баранн бросил на него суровый взгляд.

— Ты бы держал язык за зубами, мальчишка! — сказал он. — Вчера утром ты опять кричал в комнате — до меня все шумы доносятся. А мне работать надо. Вот так-то!

Сийм и Сирли промолчали. По правде говоря, они побаивались господина Баранна, тот всегда был таким сердитым.

— Вот я выскажу этому дворнику, что я о нём думаю, — заявил господин Баранн в заключение и с достоинством удалился.

Вместо него перед домом появилась мама. Её щеки пылали. Она казалась очень довольной собой и какой-то озорной.

— Ты намного симпатичнее, чем господин Баранн, — сказал Сийм.

— Это замечательно! — ответила мама, довольная похвалой.

И вместе с детьми ушла домой.

— Ох ты, времени-то сколько! — ужаснулся отец. — Мне нужно срочно заскочить на работу!

Он с сожалением выключил телевизор.

— Всегда самые интересные финалы оставляют напоследок, и мне всякий раз не удаётся досмотреть их до конца, — сокрушался отец.

Отец был ярым поклонником спорта, ему нравилось смотреть спортивные соревнования. Сам-то он спортом никогда не занимался; у него не было ни лыж, ни коньков, ни велосипеда, ни гантелей. Плавать он тоже не умел; на пляже вместо того, чтобы лезть в воду, валялся на песочке и слушал по радио спортивные репортажи.

— Это так естественно, — объяснял он. — Мне нравятся и фильмы из жизни животных, но это ещё не значит, что я должен быть диким зверем и скитаться по лесу.

Но никто не знал, что на самом деле отец всю жизнь мечтал о карьере спортсмена. Маленьким мальчиком он сидел у окна, смотрел, как одноклассники гоняют во дворе мяч, и думал: «Если бы я играл с ними, я так пробил бы по воротам, что вратарь вверх тормашками полетел бы!» Но так как вратарём был его близкий друг, он все-таки не присоединялся к футболистам, а ставил тарелку с супом на подоконник, смотрел игру и ел.

Желание спортивных успехов не оставляло отца никогда. Да и теперь, подъехав на машине к своей конторе, он не сумел противостоять искушению. Он не вышел из машины через ту дверцу, которая была ближе всего, а перелез через рычаг переключения передач на заднее сиденье, что было сделать нелегко, так как машина была маленькой, а папа — довольно толстым, и вышел через заднюю дверцу.

Он уже был не перед своей конторой. Взорам отца открылся огромный стадион. Двое мужчин бросились к нему с криками — это были его тренеры.

— Забег уже начался! — вопили они. — Все уже на дистанции!

— Ничего страшного, — отвечал отец. — Подайте мне шиповки. Времени у нас вагон и маленькая тележка!

Он спокойно сел на газон стадиона и натянул шиповки. Около десятка мужчин во весь дух бежали по дорожке, но отца совершенно не беспокоило, что другие бегуны опережают его на несколько сот метров.

Он встал и приготовился шагнуть на стартовую черту.

— А пиджак! — закричали тренеры. — Пиджак снять ты не собираешься?

— Нет, не собираюсь, — ответил отец и, ожидая стартового выстрела, выскочил на дорожку. Сделал несколько шагов, остановился и попросил: «Кажется, дождик накрапывает. Не одолжите ли мне зонтик?»

— С зонтиком нельзя бежать, — охнули тренеры, но все-таки протянули отцу большой черный зонтик. — Поторопитесь, пожалуйста, другие спортсмены вот-вот финишируют.

— Спокойствие, только спокойствие, — ответил отец, раскрыл зонтик — и теперь-то побежал по-настоящему. Он мчался быстрее лани. В несколько мгновений догнал соперников, обошёл их, затем пробежал ещё круг, и ещё, и всё это время держал зонтик над головой, а порою шутки ради начинал бежать спиной вперед.

Он победил, и ему на шею повесили золотую медаль.

— Вот это мужчина! — вскричали тренеры и от радости запрыгали, как воробьи. — Да здравствует великий спортсмен Хейно Быстроног!

Отец гордо махал рукой сходящей с ума от восторга публике. В первом ряду сидели мама, Сийм и Сирли. Они тоже кричали, гордясь отцом. Отец снял с шеи медаль и метким броском отправил её прямо на колени к маме.

Он снова залез на переднее сиденье и вышел уже из правильной дверцы. Ещё на лестнице он был доволен собой и перепрыгивал через две ступеньки, но на следующий этаж пешком подниматься не стал, а предпочёл лифт.

Сердитый писатель Баранн уладил в городе свои дела и возвращался домой. Перед подъездом по-прежнему было грязно, лестницу неделями не мыли, а в углу коридора валялась старая и совершенно облысевшая новогодняя елка.

— Просто свинство, — решил господин Баранн. — С Нового года прошло почти девять месяцев, а дворник до сих пор не удосужился выбросить ёлку.

Он захотел вызвать лифт, но это оказалось невозможным: лифт был занят, и кнопочка возле двери лифта светилась красным. Господин Баранн ожидал лифт, и недовольство его росло с каждой секундой.

— Лифт испортился, — думал он. — Так долго ездить в лифте не может ни один нормальный человек. Опять прикажете пешком карабкаться на шестой этаж? А во всём этот дворник виноват, за что ему только зарплату платят?

Тут открылась дверь, ведущая в кладовку, в которой дворник держал свои метлы и ведра, и оттуда выглянул сам дворник!

У него были длинные унылые усы, и при ближайшем рассмотрении казалось, что с них капает влага.

— Ах, вот вы где! — рявкнул господин Баранн. — Почему вы не выполняете свои обязанности? Коридор грязен, как прямая кишка, а лифт вечно испорчен!

Дворник поспешно захлопнул дверь. Это, решил господин Баранн, было уже откровенной наглостью!

— Куда вы прячетесь, ведь я говорю с вами! — загремел он, барабаня кулаками по двери кладовки. — Я буду жаловаться! Немедленно выходите!