— Святой Георгий! — крикнул он, всеми жилами чувствуя поток божественной силы.

В глазах француза с копьем, глядевшего на короля сквозь открытое забрало, Генрих увидел страх, затем — когда копье вырвали из рук — молчаливую мольбу о пощаде, но врагам короля Бог не судил милосердия, и Генрих полоснул француза мечом по лицу, взрезав оба глаза. Кто-то из телохранителей молотом пробил шлем ослепленного врага, прибавив еще одно тело к груде тех, что не давали французам подойти к английскому строю.

Англичане выдерживали натиск. Местами тяжелые французские латники оттеснили шеренги назад, однако строй не рассыпался, и теперь его защищал целый вал убитых и раненых французов. Кое-где линия выгибалась дугой — там англичане, тесня врага, шли в наступление.

И тогда французы, которым не оставалось пути вперед, начали растекаться к флангам.

Где у лучников кончились стрелы.

— Хочешь умирай, а хочешь сражайся.

Далекий голос звучал беззаботно, словно говорящего совершенно не волновала судьба Николаса Хука.

— Черт бы их побрал, Ник, они подходят, — дернулся Том Скарлет.

Лучники, отойдя за самый дальний ряд кольев, смотрели, как французы сминают английский строй. Когда угрожающе тонкая линия англичан выдержала натиск и остановила врага, лучники разразились радостными криками. Зато теперь враг повернул туда, где стояли колья.

— Либо биться, либо умирать, — сказал Ник, бросая лук наземь: стрелы кончились, а без стрел лук бесполезен.

— Значит, биться, — отозвался голос, и Хук узнал грубый голос святого Криспина.

— Ты здесь! — с облегчением воскликнул он вслух.

— Здесь, здесь, — откликнулся Том Скарлет. — Рад бы куда-нибудь деться, да некуда.

— Еще бы нам здесь не быть, — хрипло бросил святой Криспин. — Самое время для мести. Так что бейся, мерзавец! Чего ждешь?

Хук следил за французами. Они расползались к флангам не ради того, чтобы обойти английский строй и нагрянуть с тыла, а просто чтобы сбежать подальше от кровавой бойни, шум которой доносился слева. Однако вскоре кому-нибудь из французов придет в голову напасть на легковооруженных лучников и все-таки зайти в тыл королевскому отряду.

— Чего ждешь? — требовательно спросил святой. — Исполняй Божью волю! Убивай выродков!

Хука от страха пробрала дрожь. К кольям неверной походкой приближался француз с окровавленным наплечником и бессильно болтающейся левой рукой.

— Что делать, Ник? — спросил Скарлет.

Хук снял с плеча алебарду.

— Убивать! — крикнул он. — Бить проклятых выродков! Святой Криспин! Убивать!

Крик Хука словно развязал руки лучникам, которые с боевыми кличами кинулись между кольев на французский фланг. Стрелки, вооруженные алебардами, мечами и боевыми молотами, шли на врага по большей части босыми, ни у кого не было ножных доспехов, мало кто мог позволить себе панцирь, зато в грязи они двигались быстрее французов.

— Бей! — взревел Эвелголд, и лучники подхватили клич.

Серый воздух вдруг словно наполнился боевым азартом, внезапной жаждой истребить людей, обещавших отрубить лучникам пальцы. И англичане с валлийцами, чья сила закалялась долгими годами стрельбы из лука, двинулись убивать французских дворян.

Не отвлекаясь на раненого француза, Хук бросился на здоровяка в ярко-красном налатнике, замахнувшись мечом так, что сэр Джон при виде этого не преминул бы презрительно поморщиться. Здоровяк уклонился от удара и ринулся на Хука с копьем наперевес, но Хука инерцией пронесло мимо. Здоровяк обернулся вслед, Уилл из Дейла сзади оглушил его ударом молота по шлему, и француз свалился в грязь. Джефри Хоррокс, склонившись над здоровяком, поднял его забрало и ударил в глаз длинным тонким ножом. Хук рубанул алебардой латника в черно-белой накидке, тот свалился на спину, и Хук двинул обухом по руке, держащей меч, тут же кто-то из стрелков огрел латника по шлему свинцовым боевым молотом. Французы, увязая в раскисшей земле, не могли толком уходить из-под ударов, зато лучники, подвижные и легкие, без труда увертывались от французских мечей и копий, бивших в пустой воздух. Стрелы на врагов уже не сыпались, и французы подняли забрала. Хук быстро выяснил, что наконечником алебарды легко попасть в глаза и отбросить врага в сторону, под молот кого-нибудь из стрелков. В руках лучников утяжеленные свинцом алебарды, булавы и молоты имели силу поистине убойную и с легкостью сминали шлемы и крушили кости под латами. Стрелки, кому не досталось молотов, хватали вражеские алебарды и булавы и уже понимали, что дело пойдет легко. Другие лучники, подтягиваясь от дальних рядов кольев, присоединялись к драке.

Это была драка. Трактирная потасовка, рождественская футбольная игра, куда две деревни сходятся оттаскать, вздуть и отдубасить друг друга, только на этот раз игру вели свинцом, железом и сталью. Два-три лучника наваливались на латника, сбивали с ног или оглушали молотом, кто-то один наклонялся докончить дело и всаживал нож врагу в лицо. Быстрее всего получалось убить ударом в глаз, и французы, увидев занесенный клинок, молили о пощаде, но острие ножа, на миг упруго запнувшись у глазного яблока, пронзало глазницу, и вопль жертвы постепенно стихал — клинок входил в мозг, выплескивая лишь толику крови. Не переставая звенели английские трубы. В центре строя, где бились латники, сталь грохотала о сталь, с флангов доносились крики лучников, добивающих врага.

Месть свершилась. У Хука не выходил из головы Суассон, и он знал, что оба святых его не оставляют: нынче их праздник и они отплатят Франции за резню, учиненную в их городе. Хук бил наконечником алебарды в лица французам, и если враг уклонялся — Хук лезвием цеплял врага за плечо и тянул на себя, пока француз, увязший ногами в грязи, не падал вперед. Тогда молот на обухе алебарды опускался на шлем, одним французом становилось меньше. Сотни лучников сейчас занимались тем же, и распаханное поле между лесами превращалось в сплошное месиво тел, засеянные пшеницей борозды напитывались кровью.

Убитых и раненых французов набралось так много, что Хуку, чтобы добраться до врага, приходилось карабкаться по трупам. Том Скарлет, крепыш Уилл Склейт, Уилл из Дейла и остальные лучники шли за ним, воя как стая демонов. В Хука ткнули мечом, но кольчуга погасила удар, и огромный злобный Склейт пристукнул напавшего обухом топора. Еще одного ударом алебарды уложил Хук, Уилл из Дейла тут же топором рассек врагу латный набедренник, из разрубленной ноги хлынула кровь. Кто-то из лучников гвоздил шлемы булавой, одним ударом сокрушая сталь вместе с черепом. Какой-то француз, которому раздробили молотом ногу, стоял на коленях, вопя, что сдается и предлагает выкуп. Но его никто не слушал, и ближайший лучник прикончил его ударом ножа в глаз. Хук кричал, не замечая собственного крика, страх в нем сменился яростью, как и у остальных: заляпанные грязью и кровью босые стрелки с ревом наступали на врагов.

Французский рыцарь в богатом парчовом налатнике отбил удар Тома Скарлета и отвел назад булаву, чтобы раскроить череп дерзкому лучнику, однако топор Хука вонзился ему в затылок, прорубив стальной нашейник. Стоило лишь Хуку высвободить топор — и рыцарь свалился на землю, а Хук уже всаживал копейное жало в бок следующему латнику, которому деревенский крепыш Склейт тут же всадил молот между ног, и вопль француза разнесся над всем кровавым полем Азенкура.

Латник в заляпанной грязью кольчуге и с голубой лентой вокруг шеи упал на колено, сорвал с правой руки латную перчатку и протянул ее Хуку. До латника оставалось четыре или пять шагов, и Хук уже примерялся поудобнее раздробить его шлем с сияющим серебряным львом, как вдруг до него дошло желание латника.

— Пленники! — крикнул Хук. — Пленники!

Он вырвал перчатку из руки француза и велел ему снять шлем. Приказа брать пленных никто не давал, а сэр Джон перед битвой настойчиво предупредил всех, что захватывать пленников можно лишь после того, как король объявит о победе, но Хука это не заботило. Враг сдавался.