— Драться бесчестно?

— Драться подло. Драться зверски, забыв к дьяволу всю рыцарственность. Он не дурак.

— Дьявол?

Сэр Джон покачал головой.

— Нет, Рауль де Гокур. Командующий гарнизоном. — Сэр Джон кивнул на Гарфлёр. — Он не только джентльмен, Хук, он еще и боец. Будь я Раулем де Гокуром, я бы вытряс из нас дерьмо, не задумываясь.

На следующий же день Рауль де Гокур принялся за дело.

— Ник, проснись! — орал сентенар Томас Эвелголд, колотя в стену хижины так, что на Хука с Мелисандой сыпались сухие листья и клочья дерна. — Просыпайся, нелегкая тебя побери!

Хук, открыв глаза, уставился в темноту.

— Том! — крикнул он, но Эвелголд уже умчался будить остальных лучников.

Другой голос уже сзывал всех на сбор:

— Доспехи! Оружие! Скорее! Проклятье, скорее же! Шевелитесь!

— Что случилось? — спросила Мелисанда.

— Не знаю. — Хук ощупью нашел кольчугу с резко пахнущей кожаной подкладкой и теперь натягивал ее через голову. — Где пояс с ножнами?

— Держи. — Мелисанда привстала на коленях, в ее широко раскрытых глазах отражалось пламя зажженных снаружи костров.

Хук накинул короткий налатник с крестом святого Георгия — отличительным знаком английского войска — и натянул сапоги, купленные еще в Суассоне. Когда-то крепкие, теперь они начали разъезжаться по швам. Застегнув пояс, он расчехлил лук, подхватил мешок со стрелами и закинул за плечо алебарду на кожаном ремне.

— Я вернусь, — бросил он Мелисанде, ныряя в темноту.

— Casque![83] — крикнула она вслед. — Casque!

Он взял из ее рук шлем и, подчиняясь внезапному порыву, обернулся было сказать «я тебя люблю», однако Мелисанда уже исчезла в хижине, и он промолчал.

Ночь близилась к концу, звезды на предрассветном небе бледнели. У непокорного города царила суматоха — костры у осадных сооружений вспыхивали ярче обычного, отбрасывая на искореженную землю гигантские тени.

— Ко мне! Ко мне! — сзывал воинов сэр Джон, стоящий у самого большого костра.

Стрелки собрались почти все, латники только начинали подтягиваться: надевать доспехи — дело долгое. Сэр Джон, чтобы не возиться с латами, накинул на себя лишь кольчугу и налатник, как лучники.

— Эвелголд! Хук! Мэгот! Канделер! Брютт! — выкликал командующий.

Уолтер Мэгот, Пирс Канделер и Томас Брютт тоже были винтенарами, как и Хук.

— Здесь, сэр Джон! — откликнулся Эвелголд.

— Мерзавцы затеяли вылазку, — рявкнул сэр Джон. Вот почему от передних траншей неслись крики и звон стали: гарнизон Гарфлёра решил напасть на укрытие и орудийные окопы. — Перебьем выродков! Вперед, на укрытие! Все, кроме Хука! Хук, «Дикарку» знаешь?

— Знаю, сэр Джон! — ответил Хук, подтягивая пряжку на поясе.

«Дикаркой» называли катапульту, монструозное деревянное сооружение, швыряющее камни в Гарфлёр с правого фланга английских войск — из осадных орудий она стояла ближе всех к морю.

— Бери свой отряд и вперед к «Дикарке», — распорядился сэр Джон. — Оттуда к укрытию. Понял?

— Да, сэр Джон, — кивнул Ник.

Уперев лук в землю, он набросил петлю тетивы на верхний наконечник.

— Тогда ступай! Немедленно! — прорычал командующий. — Поубивать чертовых выродков! Где мое знамя? Почему нет знамени? Проклятье, дайте сюда знамя!

Из двадцати трех лучников, отданных под начало Хуку, в строю оставались шестнадцать, остальных семерых свалила либо смерть, либо болезнь. Теперь отряду в семнадцать человек предстояло пробиться сквозь траншеи и окопы, кишащие вражескими солдатами. Французы, наступавшие со стороны Лёрских ворот, захватили изрядную долю осадных сооружений, и по пути к южным укреплениям Хук замечал все новые костры, которые вспыхивали у английских орудийных окопов, в их свете мелькали человеческие фигуры. Дорогу то и дело пересекали отряды лучников и латников, бегущих к месту битвы, от окопов долетал звон мечей.

— Что надо делать, Ник? — спросил Уилл из Дейла.

— Выполнять приказ сэра Джона. Начать с «Дикарки» и пробиваться к укрытию.

Хук удивился собственному уверенному тону. Слов сэра Джона, невразумительных и поспешных, он толком не понял и слепо повел людей к «Дикарке», однако лишь теперь начал соображать, что же от него требуется. Сэр Джон собрал латников и оставил при себе почти всех стрелков — видимо, для нападения на укрытие, отбитое неприятелем. Но зачем отделять Хука? Очевидно, для защиты с фланга. Отряд сэра Джона, как загонщики на охоте, погонит дичь мимо Хука, и лучники ее расстреляют… Придя в восторг от простоты плана, Хук преисполнился гордостью: вместо того чтобы послать на дело Тома Эвелголда или кого-то из старших винтенаров, сэр Джон выбрал именно его!

Рядом с «Дикаркой» тоже горели костры, но не вражеские — обычные походные костры, у которых грелись стражники, охраняющие катапульту. Языки пламени освещали циклопический остов орудия и дюжину стрелков с натянутыми луками — ночных караульных. Едва завидев спускающихся по склону людей, они разом обернули луки против Никова отряда.

— Святой Георгий! — прокричал Хук. — Святой Георгий!

Луки опустились.

— Что происходит? — спросил кто-то из часовых.

Стража явно нервничала.

— Французы вырвались.

— Я видел, а сейчас-то что?

— Не знаю! — бросил Хук и обернулся пересчитать свой отряд.

Считал он старинным способом, называя числа давно забытыми словами, какими до сих пор исчисляют овец на севере Англии. Дойдя до полутора десятков, он огляделся в поисках последнего лучника — и вместо одного увидел двоих. Семнадцать? Семнадцатый, правда, оказался невысоким, хрупким и с арбалетом вместо лука.

— Бога ради, детка, уходи! — воскликнул Ник, однако тут же забыл про Мелисанду: по широкой траншее, которая вилась от «Дикарки» к ближайшему орудийному окопу, неслась толпа людей — факелы в их руках сыпали искрами, от шлемов, мечей и топоров отражались сполохи огня.

— Без крестов! — предупреждающе крикнул Том Скарлет: на одежде бегущих не было креста святого Георгия.

При виде англичан, чьи силуэты вырисовывались на фоне горящих у «Дикарки» костров, французы разразились криками:

— Сен-Дени! Гарфлёр!

— Луки к бою! — скомандовал Ник, и лучники привычно расступились, давая друг другу место для выстрела. — Бить насмерть!

На пятидесяти шагах, да еще замкнутые в траншее, французы становились легкой мишенью. Первые же стрелы попали в цель, при звуке выстрелов кличи смолкли. Пела тетива, стрелы с шумом вспарывали воздух, раз за разом мелькало в темноте белое оперение, вмиг становясь едва различимым пятнышком, которое резко замирало, когда стрела ударяла в тело. Время для Хука словно замедлилось: достать стрелу, наложить на цевье, вскинуть лук, натянуть тетиву, отпустить — ни беспокойства, ни азарта, ни страха. Он выбирал цель еще прежде, чем вытягивал стрелу из мешка, и знал, что выстрел придется в живот, и каждый раз выбранная жертва неминуемо сгибалась пополам, корчась в свете ночных костров.

Вражеский натиск разом иссяк, словно разбившись о каменную стену. Траншея, где могли пройти шестеро в ряд, вмиг оказалась перекрыта телами тех, кто шел впереди. Задние, спотыкаясь об упавших, точно так же попадали под град стрел. Тяжелые наконечники, даже если им не хватало силы пробить латы, ударом о доспехи опрокидывали воина на спину. Сумей враг развернуть строй в ширину, он уже добрался бы до «Дикарки», но французам, зажатым в траншее, некуда было деться от сыплющихся на них стрел, и враг, отчаявшись пробиться, повернул вспять, оставив за собой темную и местами шевелящуюся массу тел.

— Дентон! Фернейз! Кобболд! — выкликнул Хук. — Добить выродков. Остальные со мной!

Трое названных, спрыгнув в траншею, вытащили мечи и двинулись к раненым французам. Стоя наверху, Хук не снимал стрелу с лука. Вдали, вокруг укрытия, кипел бой. В широком окопе у самой большой пушки — огромной бомбарды, которую звали «Королевской дочерью», — полыхал костер, однако Хука это не касалось. Его дело — прикрывать сэра Джона с фланга.