— Хук! Том и Мэтт! Дейл! Уходите вправо! — Годдингтон махнул рукой, указывая всем четверым на восточный край болота. — И дальше к вершине холма!

Хук, хлюпая по болотной жиже, свернул вправо, за ним близнецы и Уильям из Дейла. На тропе позади них оставались латники. Лунный свет отражался от их стальных поножей белыми бликами, мечи и вовсе казались серебряными. На одежде у всех — лучников, латников, командующих — спереди и сзади был нашит крест святого Георгия.

Из леса никто не стрелял. Если французы и поджидали врага, то не здесь, а выше по склону.

Хук взобрался на невысокий осыпающийся пригорок у северной оконечности болота и обернулся посмотреть на флот — редкие тускло-красные фонари среди целого леса мачт. В лунном свете серебрились волны, звезды сияли ярко и чисто. Повернувшись к непроницаемо-черной кромке леса, Ник снял тетиву с лука.

— Среди деревьев луки не помогут, — объяснил он спутникам, пряча лук в чехол из конской шкуры, который он нес за поясом. Если лук будет натянут слишком долго, он примет привычный изгиб и ослабнет, поэтому Ник предпочитал держать цевье распрямленным. Он накинул на плечо петлю кожаного чехла и вытащил меч. То же сделали и остальные трое, и лучники двинулись в гущу деревьев.

Французы по-прежнему не появлялись. Ни ударов меча, ни жужжания арбалетной стрелы в темноте — лишь дальний шум прибоя, черные тени ветвей и тихие звуки ночного леса.

В лесу — даже во Франции, среди незнакомых деревьев — Хук чувствовал себя как дома. Томас и Мэтью Скарлеты, сыновья сукновала, всю жизнь простояли у огромных, движимых водным потоком вальков, которые вбивали сукновальную глину в ткань, чтобы очистить шерсть от жира, а Уильям из Дейла был плотником — и теперь все трое неосознанно подчинились Хуку, егерю и охотнику, который шел впереди. Слева раздавались голоса солдат, и поэтому Ник взял вправо, чтобы свои не приняли его за француза. Почуяв где-то рядом кабана, Ник вспомнил, как однажды зимой на рассвете он убегал от огромного клыкастого вепря, который гнался за ним, несмотря на пять всаженных в него стрел, каждая из которых легко убила бы человека. Чтобы спастись, Ник тогда запрыгнул на дуб, и вепрь умер под деревом, роя копытами залитую кровью землю.

— Мы куда? — спросил Томас Скарлет.

— На вершину, — коротко ответил Хук.

— А потом что?

— А потом ждать. — Хук и сам не знал ответа. Откуда-то донесся едкий запах древесного дыма — то ли рядом поляна углежогов, то ли где-то у костра греются арбалетчики, дожидаясь появления врагов на вершине холма.

— Так выпустим же кишки из вонючих мерзавцев! — передразнил сэра Джона Уильям из Дейла.

— Тихо! — бросил Хук. — Прибавьте шагу!

Если поблизости засели арбалетчики, незачем изображать из себя легкую мишень: чем быстрее идешь — тем труднее в тебя целиться. Впрочем, Хук чувствовал, что врагов за деревьями нет, лес был безлюдным. Выслеживая браконьеров в угодьях лорда Слейтона, он всегда ощущал их присутствие не зрением или слухом, а каким-то неопределимым чутьем. Оно-то теперь и говорило, что здешний лес пуст. И все же откуда-то шел запах дыма, так что на чутье полагаться не стоило.

Склон сделался пологим, деревья расступились. Хук по-прежнему вел друзей на восток, держась подальше от настороженных английских лучников, как вдруг лес кончился, и они, ступив на вершину, чуть ниже увидели дорогу, бегущую вдоль гребня холма.

— Луки, — скомандовал Ник спутникам, хотя свой доставать пока не стал.

Слева ему послышался звук, который не мог исходить от отряда сэра Джона: где-то рядом стучали копыта.

Четверо лучников, притаившись за деревьями над дорогой, вслушивались в топот, который становился все явственнее. По звуку Ник понял, что конь всего один. Затем на дороге показался всадник, скачущий на восток. Под темным плащом, из-за которого всадник был почти неразличим, оружие не угадывалось, и Хук скомандовал:

— Не стреляйте. Он мой.

Ник подождал, пока всадник приблизится, и, прыгнув из укрытия, вцепился в поводья. Коня развернуло, он встал на дыбы. И Ник, ухватив свободной рукой плащ всадника, рванул его вниз. Заржавший было конь присмирел, почуяв твердую руку. Всадник с глухим вскриком тяжело плюхнулся на дорогу и попытался отползти, но Хук пнул его сапогом в живот. Тут подоспели Томас, Мэтью и Уильям.

— Да он монах! — удивился Уильям из Дейла, поднимая пленника на ноги.

— За помощью поскакал, — высказал Хук нехитрую догадку.

Монах начал возмущаться, лопоча громко и быстро.

— Заткнись, — велел ему Хук, так и не разобравший ни слова.

Монах, словно в ответ на угрозу, начал орать, и Хуку пришлось его ударить. Голова пленника дернулась назад, из носа хлынула кровь, и монах — молодой и отчаянно напуганный — тотчас замолк.

— Сказано — значит, заткнись! — повторил Хук. — Вы трое! Свистите громче!

Уильям, Мэтью и Томас засвистели «Плач по Робин Гуду», и Хук повел коня с пленником обратно по дороге, вскоре свернувшей влево, к большому каменному зданию с башней.

— Une eglise?[74]— спросил монаха Ник.

— Un monastere[75],— глухо ответил тот.

— Свистите, не останавливайтесь! — напомнил Хук спутникам.

— А что он сказал? — встрял Том Скарлет.

— Сказал, что тут монастырь. Свисти!

Из монастырской трубы поднимался дым — вот откуда шел запах, настороживший Хука по пути к вершине. Судя по всему, никто из людей сэра Джона здесь еще не появлялся. Пока Хук вел свой маленький отряд к зданию, открылась калитка, и огонь от фонарей осветил группу монахов, стоящих в воротах.

— Стрелы к бою, — велел Хук. — И свистите, черт бы вас побрал.

Высокий и худой монах с седыми волосами, одетый в черное, вышел к дороге.

— Je suis le prieur[76],— объявил он.

— Что он сказал? — встрял Том Скарлет.

— Что он настоятель. Свисти, тебе говорят!

Приор уже протянул руку, чтобы увести окровавленного монаха, когда Хук угрожающе к нему обернулся, и седой настоятель отступил. Зароптавшим монахам тоже пришлось утихнуть, потому что из леса потянулись другие лучники, а из-за угла монастыря уже выходили сэр Джон Холланд с приемным отцом в сопровождении латников.

— Молодец, Хук! — еще издалека прокричал сэр Джон Корнуолл. — Добыл коня!

— И монаха, сэр Джон, — ответил Ник. — Наверное, скакал за подмогой.

При виде латников, заполонивших дорогу перед монастырем, приор осенил себя крестом и, подойдя к остановившемуся рядом с Хуком сэру Джону, пустился в пространные жалобы, сопровождая их частыми жестами в сторону Хука и окровавленного монаха. Сэр Джон поддел монаха за подбородок и повертел его лицо в лунном свете, оглядывая сломанный нос.

— Вчера их наверняка о нас предупредили, — произнес он. — И они послали гонца рассказать, что мы высадились. Ты его бил, Хук?

— Бил? — по-идиотски переспросил Ник, соображая, какой ответ ему выгоднее.

— Приор говорит, ты ударил монаха, — осуждающе сказал сэр Джон.

Ник хотел было соврать, как обычно в таких случаях, но службу у сэра Джона не хотелось начинать ложью, поэтому он кивнул.

— Да, сэр Джон.

— Очень жаль, Хук, — едва заметно улыбнулся тот. — Король обещал повесить любого, кто поднимет руку на священника или монаха. Наш Генрих ударился в благочестие, так что подумай хорошенько. Ты его бил, Хук?

— Что вы, сэр Джон! Конечно нет! — тут же откликнулся Ник. — Даже и не думал!

— Разумеется, я так и знал, — кивнул сэр Джон. — Он просто свалился с седла, верно? И упал носом в землю.

Командующий любезно изложил настоятелю полученное объяснение и подтолкнул окровавленного монаха к остальной братии.

— Лучники! Все на хребет, вон туда! — Сэр Джон махнул рукой на восток. — И не сходить с дороги! Коня я заберу, Хук.

Дорога, на которой ждали лучники, шла резко вниз и затем поднималась на следующий холм, поросший лесом. На востоке занимался рассвет, начали бледнеть звезды. Питер Годдингтон разрешил сторожить посменно: пока одни стояли в дозоре, другим можно быть поспать. Хука, прилегшего на мшистом пригорке, через час разбудил стук копыт. Освещенные лучами утреннего солнца, пробивающегося сквозь зелень, на дороге показались всадники во главе с сэром Джоном Корнуоллом. Лошади дрожали и выглядели испуганными. Хук догадался, что их только что вплавь подогнали к берегу и твердая земля им непривычна.