— Но сэр…, - снова попытался выразить протест Старбак, в этот раз в его глазах стояли слезы. Он чувствовал горький стыд от этих слез и попытался их смахнуть, но одна капля всё равно вытекла из его правого глаза и пробежала вниз по щеке. — Сэр! Я хочу остаться с Легионом!

Фалконер улыбнулся.

— Очень мило с твоей стороны, Нат, и правда мило. И я очень это ценю. Но нет. Это не твоя драка.

— Северяне могут думать и по-другому, — Теперь Старбак пытался говорить вызывающе, будто полковник наживал себе страшного врага, отсылая его.

— Могут, Нат, могут. И если тебе придется сражаться против нас, я буду молиться, чтобы ты выжил и воссоединился со своими виргинскими друзьями. Не так ли, Адам?

— Именно так, отец, — с теплотой подтвердил Адам, собираясь пожать руку Старбаку.

Старбак не отреагировал. Самым большим оскорблением было не в том, что его выгнали из Легиона, а в том, что полковник был о нём такого низкого мнения, и потому он попытался разъяснить свои расцветающие надежды на то, чтобы стать военным.

— Я и правда думаю, сэр, что военное дело — это та профессия, в которой я смогу преуспеть. Я хочу быть вам полезным. Отплатить вам за гостеприимство и доброту, показав, на что я способен.

— Нат! Нат! — прервал его полковник.

— Ты не военный. Ты студент-теолог, попавший в западню. Разве ты этого не видишь? Но твоя семья и друзья не собираются допустить, чтобы ты разрушил свою жизнь из-за какой-то коварной девицы. Тебе преподали хороший урок, но теперь настало время вернуться в Бостон и принять прощение родителей. И создать новое будущее! Твой отец объявил, что ты можешь оставить надежды стать священником, но у него на тебя другие планы, и чем бы ты не занялся, Нат, я уверен, ты преуспеешь.

— Это правда, Нат, — ободряюще произнес Адам.

— Позвольте мне остаться всего лишь на еще один день, сэр — умолял Старбак.

— Нет, Нат, ни часом дольше. Я не могу сделать тебя предателем в глазах твоей семьи. Это будет не по-христиански, — полковник наклонился к Старбаку. — Отстегни портупею, Нат.

Старбак подчинился. Во всём, что бы он ни предпринимал, он потерпел провал, размышлял он. Теперь, когда его военная карьера превратилась в руины, даже не начавшись, он отстегнул свою неуклюжую саблю и тяжелый пистолет в поношенной кожаной кобуре и протянул их законному владельцу.

— Мне хотелось бы, чтобы вы еще раз подумали, сэр.

— Я обдумал всё это самым тщательным образом, Нат, — нетерпеливо заявил полковник, а потом добавил менее раздраженным тоном: — Ты бостонец, уроженец Массачусетса, и потому отличаешься от нас, южан. Твоя судьба не здесь, Нат, а на Севере. Без сомнения, когда-нибудь ты станешь великим человеком. Ты умен, хотя, может, и не слишком, и не должен растрачивать свой ум на войну. Отправляйся обратно в Массачусетс и следуй планам своего отца.

Старбак не знал, что еще сказать. Он чувствовал себя униженным. Он так отчаянно хотел контролировать собственную жизнь, но всегда нуждался в чьих-то деньгах, чтобы выжить — сначала это были деньги его отца, потом Доминик, а теперь полковника Фалконера.

Адам Фалконер таким же образом зависел от семьи, но с легкостью вписался в общество, в то время как Старбак всегда ощущал неловкость от того, что находится не на своем месте.

И еще он ненавидел свой возраст, разрыв между юностью и зрелостью казался таким огромным, что его невозможно было преодолеть, хотя последние несколько недель он и решил, что сможет стать хорошим военным и тем выковать свою независимость.

Полковник ткнул Покахонтас в морду.

— Здесь нет войск северян, Нат. Следуй по дороге, пока не доберешься до бродов у церкви, пересечешь реку и поезжай по дороге в сторону восходящего солнца. Ты не обнаружишь янки еще добрых несколько миль и зайдешь к ним с тыла, и значит, тебя вряд ли подстрелит какой-нибудь нервный часовой. И сними китель, Нат.

— Это обязательно?

— Обязательно. Ты же не хочешь, чтобы враги решили, что ты южанин? Хочешь, чтобы тебя подстрелили без причины? Сними его, Нат.

Старбак стащил серый китель с единственной металлической нашивкой, обозначавшей его чин младшего лейтенанта. Он никогда не ощущал себя настоящим офицером, даже скромным младшим лейтенантом, но без мундира он был ни кем иным, как просто неудачником, отправленным домой с поджатым хвостом.

— Где будет происходить сражение, сэр? — спросил он тонким мальчишеским голоском.

— Очень далеко отсюда, — полковник указал на восток, где солнце наконец-то появилось у горизонта, излучая жаркое сияние, как из горнила. Там, очень далеко от правого фланга конфедератов, Вашингтон Фалконер рассчитывал присоединиться к атаке, которая сокрушит янки. — Здесь ничего не произойдет, — сказал Фалконер, — вот почему они поставили этого бесполезного мерзавца Эванса на этот фланг.

— Позвольте мне пожелать вам удачи, сэр, — голос Старбака звучал очень официально, когда он протянул руку.

— Спасибо, Нат, — полковнику удалось придать своему тону искреннюю благодарность за это пожелание. — И окажи мне любезность, прими это, — он протянул ему небольшой полотняный кошелек, но Старбак не принял подарок. Он отчаянно нуждался в деньгах, но был слишком горд, чтобы их взять.

— Я справлюсь, сэр.

— Тебе виднее! — улыбнулся полковник, забирая кошелек обратно.

— И благослови тебя Бог, Нат, — энергично произнес в сторону своего друга Адам. — Я сохраню твои вещи и пришлю их, когда закончится война. К концу года наверняка. В дом твоего отца?

— Полагаю, что да, — Старбак пожал протянутую руку друга, натянул поводья и с силой стукнул каблуками. Он ехал быстро, чтобы Фалконеры не смогли увидеть его слез.

— Он с трудом это перенес, — воскликнул полковник Фалконер, когда Старбак уже не мог его услышать, — чертовски трудно! — с удивлением повторил он. — Он и правда думал, что сможет добиться успехов на военной службе?

— Так он сказал мне этим утром.

Полковник Фалконер печально покачал головой.

— Он северянин, а в нынешние времена можно доверять только себе, а не незнакомцам. И кто знает, кому он на самом деле хранит верность?

— Нам, — печально заявил Адам, наблюдая, как Нат скачет галопом вниз по холму, к дальнему лесу за церковью. — И он честный человек, отец.

— Хотел бы я разделять твою уверенность. У меня нет доказательств, что Нат вольно обращался с нашими деньгами, Адам, но без него мне гораздо лучше. Я знаю, что он твой друг, но мы не оказываем ему услугу, удерживая вдали от дома.

— Думаю, это так, — почтительно подтвердил Адам, потому что действительно полагал, что Старбаку нужно примириться с семьей.

— Я возлагал на него надежды, — нравоучительно заявил полковник, — но все эти дети священников одинаковы. Стоит отпустить их с привязи, Адам, и они начинают вести себя как безумные. Совершают все грехи, которые не могли позволить себе их отцы или не смели позволить. Это как воспитывать ребенка в кондитерской лавке и запрещать ему притрагиваться к сладкому, так что неудивительно, что они ныряют в это с головой, как только становятся свободными, — Фалконер закурил сигару и выдохнул струю дыма в сторону зари.

— Правда в том, Адам, что всё определяет кровь, и боюсь, что у твоего друга она неподходящая. Он не сможет удержать курс. Потому что такова его семья. Каково их происхождение? Они из квакеров Нантакета?

— Полагаю, что так, — сдержанно заметил Адам. Он всё еще страдал из-за того, что произошло со Старбаком, хотя и признавал, что это лучший выход для его друга.

— И отец Ната ушел от квакеров, чтобы стать кальвинистом, а теперь Нат хочет сбежать от кальвинистов, чтобы стать кем? Южанином? — полковник расхохотался.

— Этому не бывать, Адам, просто не бывать. Даю слово, он даже позволил этой шлюхе из труппы «Дяди Тома» оставить его ни с чем! Он слишком слаб. И правда слаб, а хорошие солдаты должны твердо стоять на ногах, — полковник натянул поводья.

— Солнце встало! Время спустить псов войны! — он развернулся на юг и пришпорил коня, туда, где армия конфедератов готовилась к сражению около небольшой речушки под названием Булл-Ран, лежащей в двадцати шести милях к западу от Вашингтона, у города Манассас суверенного штата Виргиния, который когда-то входил в состав Соединенных Штатов Америки, разделенной ныне по воле Господа на два государства и готовящейся вступить в битву.