Скороходы ученого побежали доложить о нем. И тотчас же толпа молодых баядерок вышла из одного из садов и пошла к нему навстречу с пением и плясками под звуки бубна. Вместо ожерелий на них были венки из цветов, а вместо поясов — гирлянды. Ученый, овеянный ароматами их благовоний, сопровождаемый их плясками и музыкой, подошел к дверям пагоды, в глубине которой при свете нескольких золотых и серебряных лампад он увидел изображение Джагернаута, седьмое воплощение Брамы, в виде пирамиды, без ног и без рук, которые он потерял, желая унести мир, дабы спасти его. У подножия его лежали, распростершись ничком, кающиеся: одни громко произносили обеты дать в день его праздника привязать себя за плечи к его колеснице, другие — задавить себя ее колесами. Хотя вид этих фанатиков, которые испускали глубокие стоны, произнося свои ужасные клятвы, внушал некоторый страх, ученый был уже готов войти в пагоду. Но тут старый брамин, охранявший двери, остановил его и спросил, что привело его сюда. Получив ответ, он сказал ученому, что в качестве франги, то есть нечистого, он не может предстать ни перед Джагернаутом, ни перед его верховным жрецом, прежде чем не будет трижды омыт в одной из купелей храма и пока на нем будет какое-либо изделие из шкуры животных, особенно же — из кожи коровы, ибо корова чтится браминами как священная, или же из кожи свиньи, ибо свинья считается ими мерзостной. «Как же мне быть? — спросил ученый. — Я привез в подарок главе браминов персидский ковер, шерсть ангорской козы и китайские шелковые ткани». — «Все вещи, — возразил брамин, — принесенные в дар храму Джагернаута или его верховному жрецу, очищаются самой жертвой, но это не относится к вашим вещам». Ученому пришлось снять с себя сюртук из английской шерсти, башмаки из козлиной кожи и касторовую шляпу. Затем старый брамин, трижды омыв его, одел в бумажные ткани цвета сандалового дерева и подвел ко входу в помещение главы браминов. Ученый хотел уже войти туда, держа под мышкой книгу Королевского общества, когда проводник спросил, во что переплетена его книга. «Она переплетена в телячью кожу», — ответил ученый. «Как! — воскликнул брамин, вне себя от возмущения. — Разве я не предупредил вас, что корова чтится браминами? Вы же осмеливаетесь предстать перед их главой с книгой, переплетенной в телячью кожу». Ученому пришлось бы пойти очиститься в Ганге, если бы он не устранил всех помех, дав несколько пагодэ, или золотых монет, своему проводнику. Книгу же с вопросами он оставил в носилках. Впрочем, он утешился, сказав себе: «В конце концов, я должен задать всего лишь три вопроса этому индийскому ученому. Я буду счастлив, если он научит меня, как искать истину, где можно найти ее и нужно ли сообщать ее людям».
Итак, старый брамин ввел английского ученого, одетого в бумажные ткани, с непокрытой головой и босыми ногами, к верховному жрецу Джагернаута, в обширный зал, поддерживаемый колоннами из сандалового дерева. Стены зала, обмазанные глиной, смешанной с коровьим пометом, были зеленого цвета и такие блестящие и гладкие, что в них можно было смотреться, как в зеркало. Пол был покрыт очень тонкими циновками шести шагов в длину, и стольких же — в ширину. В глубине зала находилось возвышение, окруженное балюстрадой из черного дерева; на этом возвышении сквозь решетку из индийского тростника, выкрашенного в красный цвет, можно было разглядеть почтенного главу пандитов, с длинной седой бородой и тремя лентами из бумажной материи, переброшенными через плечо, по обычаю браминов. Скрестив ноги, он сидел на желтом ковре в такой совершенной неподвижности, что даже не поводил глазами. Одни из его учеников отгоняли от него мух опахалами из павлиньих хвостов, другие жгли в серебряных курильницах благовонное алоэ, а третьи очень мягко ударяли в тимпаны. Большинство остальных, среди которых были факиры, йоги и санты,{269} выстроилось в несколько рядов по обеим сторонам зала в глубоком молчании, устремив глаза в землю и скрестив на груди руки.
Ученый хотел было подойти поближе, чтобы приветствовать главу пандитов, но проводник удержал его на расстоянии девяти циновок, сказав, что омры, или знатные вельможи Индии, не подходят ближе; что раджи, или государи Индии, приближаются только на шесть циновок; принцы — сыновья Могола — на три, и лишь одному Моголу{270} разрешается приблизиться к почтенному главе настолько, чтобы поцеловать у него ноги.
Тем временем несколько браминов поднесли к самому подножию возвышения телескоп, шелковые ткани и ковры, которые слуги ученого разложили у входа в зал; а как только старый брамин бросил на них взгляд, не высказав ни малейшего признака одобрения, их унесли во внутренние покои.
Английский ученый уже собирался начать превосходную речь на индийском языке, но проводник предупредил его, что он должен ждать, пока верховный жрец задаст ему вопрос. Он заставил его, следуя обычаю страны, сесть на пятки, скрестив ноги, как портной. Ученый в глубине души роптал на все эти формальности. Но чего не сделаешь, чтобы найти истину, приехав за ней в Индию!
Как только ученый сел, музыка смолкла, и после нескольких минут глубокого молчания глава пандитов велел его спросить, зачем прибыл он в Джагернаут.
Хотя верховный жрец Джагернаута говорил на индийском языке достаточно явственно, чтобы быть услышанным участниками собрания, слова его были пересказаны одним цз факиров другому, который повторил их еще одному, а этот — третьему, который и передал их ученому. Последний ответил на том же языке, что он прибыл в Джагернаут спросить у главы браминов, по причине его великой известности, совета и узнать у него, как можно познать истину. Ответ ученого был передан главе пандитов теми же посредниками, через которых был задан вопрос. Таким же путем велась и вся остальная беседа.
Старый глава пандитов, собравшись несколько с мыслями, ответил: «Истина может быть познана лишь с помощью браминов». При этом все собрание склонилось, восхищаясь ответом своего главы.
«Где нужно искать истину?» — с живостью продолжал английский ученый. «Истина, — ответил старый индийский ученый, — вся полностью заключена в четырех бэтах, написанных сто двадцать тысяч лет тому назад на санскритском языке, понимание которого доступно лишь браминам».
При этих словах зал огласился рукоплесканиями.
Ученый, к которому вернулось его обычное хладнокровие, сказал верховному жрецу Джагернаута: «Ежели бог заключил истину в книги, понимание которых доступно только браминам, — следовательно, бог отказал в знании ее большинству людей, не подозревающих даже о существовании браминов. Однако, если бы это было так, бог не был бы справедливым».
«Брама так пожелал, — возразил верховный жрец. — Нельзя ни в чем противоречить желанию Брамы». Рукоплескания собрания усилились. Как только они стихли, англичанин предложил свой третий вопрос: «Нужно ли сообщать людям истину?»
«Часто, — сказал старый пандит, — осторожность требует скрывать ее от всех; но ее должно говорить браминам».
«Как! — воскликнул разгневанный английский ученый. — Нужно говорить истину браминам, которые не говорят ее никому? Поистине брамины очень несправедливы».
При этих словах в собрании поднялся невообразимый шум. Оно безропотно выслушало, как обвиняли бога в несправедливости, но совсем иначе повело себя, услыхав упрек себе. Пандиты, факиры, санты, йоги, брамины и их ученики — все сразу хотели оспаривать английского ученого. Однако верховный жрец Джагернаута прекратил шум, ударив в ладоши и четким голосом заявив: «Брамины не уподобляются ученым Европы, они не спорят!» Потом, встав, он удалился под одобрительные возгласы всего собрания, которое открыто выражало ученому свое недовольство и, быть может, расправилось бы с ним, если бы не страх перед англичанами, чье влияние всемогуще на берегах Ганга. Когда ученый вышел из зала, его проводник сказал: «Наш высокочтимый отец подарил бы вам, согласно обычаю, шербет, бетель и благовония, но вы разгневали его». — «Сердиться надобно мне, а не ему, — возразил ученый, — я потратил напрасно столько сил. На что может пожаловаться ваш глава?» — «Как! — возразил провожатый. — Ведь вы собирались вступить с ним в спор. Разве вы не знаете, что он оракул Индии и что каждое его слово — луч мудрости?» — «Я никогда не сомневался в этом», — ответил ученый, надевая сюртук, башмаки и шляпу.
