— Это было великолепно, но ведь долго это не могло тянуться.

— И вот Танье, изнемогая в борьбе с нуждой или, вернее, страшась держать в бедности очаровательную женщину, осаждаемую богатыми мужчинами, которые убеждали ее прогнать этого нищего Танье…

— Что она и сама бы сделала через две недели или через месяц.

— …и принять их богатство, решил покинуть ее и попытать счастья в далеких странах. Он хлопочет и получает право проезда на королевском корабле. Наступила минута разлуки. Он прощается с госпожой Реймер.

«Друг мой, — говорит он ей, — я не хочу более злоупотреблять вашей любовью. Я решился, я уезжаю». — «Вы уезжаете?» — «Да». — «Куда же вы едете?» — «На Антильские острова… Вы достойны лучшей участи, и я не хочу больше быть вам помехой».

— Добряк Танье!

«А что же будет со мной?» — «Ах, предательница!»— «Вы окружены людьми, которые жаждут вам понравиться. Я возвращаю вам ваши обеты и клятвы. Выберите из ваших поклонников того, кто вам больше по нраву, примите его предложение, я сам молю вас об этом…» — «Ах, Танье, вы сами мне предлагаете!..»

— Избавляю вас от описания сцены, которую разыграла госпожа Реймер. Я ее вижу, я ее представляю…

«Перед отъездом я требую от вас только одной милости. Не делайте ничего такого, что могло бы разлучить нас навеки. Поклянитесь мне, мой прекрасный друг. Где бы я ни находился, мне должно очень уж не повезти, чтобы я не дал вам в течение целого года доказательств моей нежной привязанности. Не плачьте…»

— Они все плачут, когда захотят.

«…и не противьтесь решению, подсказанному мне упреками моего сердца, которое никогда не дало бы мне покоя».

И вот Танье уехал в Сан-Доминго.^{224}

— И уехал как раз вовремя для госпожи Реймер и для себя самого.

— Как, вы и об этом знаете?

— Кто-кто, а я-то уж знаю, что когда Танье посоветовал ей сделать выбор, он был уже сделан.

— Как!

— Продолжайте ваш рассказ.

— Танье был очень умен и отличался большими способностями в делах. Он вскоре приобрел известность и сделался членом государственного совета в Сан-Доминго. Там он отличился своими знаниями и неподкупностью. Он вовсе не гнался за огромным богатством, он только хотел быстро и честно добиться благосостояния. Каждый год он посылал часть своих доходов госпоже Реймер. Он возвратился лет через девять-десять (не думаю, чтобы его отсутствие длилось дольше), чтобы поднести своей подруге маленький бумажник, содержавший в себе плоды его талантов и трудов… И к счастью для Танье, это было как раз, когда она только что рассталась с последним из его преемников.

— Последним?

— Да.

— Разве у него их было несколько?

— Разумеется.

— Продолжайте, продолжайте…

— Но я ничего не могу сообщить вам такого, чего бы вы не знали лучше меня.

— Не беда, все-таки продолжайте.

— Госпожа Реймер и Танье занимали прекрасное помещение на улице святой Маргариты, неподалеку от меня. Я был очень расположен к Танье и посещал его дом, который не был богатым, но вполне зажиточным.

— Хоть я и не считал вместе с Реймер, могу вас уверить, что у нее было больше пятнадцати тысяч ливров ренты до возвращения Танье.

— От которого она скрывала свое состояние?

— Да.

— А почему?

— Потому что она была скупа и жадна.

— Допускаю, что жадна. Но скупа!.. Скупая куртизанка!.. Несколько лет любовники прожили в полном согласии.

— Благодаря чрезвычайной хитрости одной и безграничному доверию другого.

— О! По правде сказать, и тень подозрения не могла проникнуть в такую чистую душу, как у Танье. Иногда лишь я замечал, что госпожа Реймер вскоре забыла свою прежнюю бедность, что ее томила любовь к роскоши и богатству и унижало то, что такая красавица должна ходить пешком…

— Почему же она не ездила в карете?

— …и что блеск порока скрывал от нее его низость… Вы смеетесь?.. В ту пору господин де Морепа^{225} задумал проект создания торгового дома на севере. Для успеха этого предприятия был необходим деятельный и умный человек. Он обратил внимание на Танье, ибо поручал ему ведение нескольких важных дел еще во время пребывания его на Гаити, и Танье всегда доводил их до конца к полному удовольствию министра.

Танье был в отчаянии от этого чрезмерного внимания. Он был так доволен, так счастлив возле своей прекрасной подруги! Он любил; он был любим или считал себя любимым.

— Хорошо сказано.

— Что могли прибавить деньги к его счастью? Ничего. Между тем министр настаивал. Надо было решиться, надо было переговорить с госпожой Реймер. Я пришел как раз к концу этой прискорбной сцены. Бедный Танье заливался слезами.

«Что это с вами, мой друг?» — спросил я. Он ответил мне, рыдая: «Эта женщина!»

Госпожа Реймер спокойно сидела за пяльцами. Танье порывисто встал и вышел. Я остался один с его подругой, которая рассказала мне о том, что она называла безрассудством Танье. Она постаралась преувеличить передо мной скромность своих средств и вложила в свою защитительную речь все искусство, которым бойкий ум умеет маскировать софизмы тщеславия:

«Подумаешь, какая важность: он уезжает на два, самое большее на три года». — «Это немало для мужчины, которого вы любите и который любит вас, как самого себя». — «Он меня любит? Если бы он меня любил, разве бы он колебался исполнить мое желание?»

«Но, сударыня, почему вы не последуете за ним?» — «Я? Я туда не поеду! Несмотря на все его безрассудство, он даже не осмелился мне предложить это. Разве он мне не доверяет?» — «Я вовсе этого не думаю». — «После того как я прождала его двенадцать лет, он в течение двух-трех лет вполне может положиться на мое слово! Сударь, ведь это один из тех редких случаев, которые представляются лишь раз в жизни, и я не хочу, чтобы он потом раскаивался и упрекал себя в том, что, может быть, упустил этот случай из-за меня». — «Танье ни о чем не будет жалеть, пока он имеет счастье быть любимым вами…» — «Все это прекрасно, но уверяю вас, что он будет очень рад богатству, когда я состарюсь. Женщины грешат тем, что никогда не думают о будущем; я не такая».

Министр был в Париже. Его особняк находился совсем рядом. От улицы святой Маргариты до него было очень близко. Танье пошел к министру и дал свое согласие. Он вернулся с сухими глазами, но со стесненным сердцем.

«Сударыня, — сказал он ей, — я видел господина Морепа и дал ему слово. Я уеду, уеду, и вы будете довольны». — «Ах, мой друг!..»

Госпожа Реймер отодвигает пяльцы, бросается на шею к Танье, осыпает его ласками и нежными словами: «Ах, теперь я вижу, что я вам дорога».

Танье холодно ей ответил: «Вы хотите стать богатой…»

— Негодяйка, она была в десять раз богаче, чем того заслуживала!..

«…вы будете богаты. Раз вы любите золото, я поеду искать для вас золото».

Это было во вторник, а министр назначил его отъезд на пятницу, без всякой отмены. Я пришел к ним проститься, когда он боролся с самим собой и старался вырвать из своего сердца образ красивой, недостойной и жестокой Реймер. Это было такое смятение мыслей, такое отчаяние, такая скорбь, каких я никогда больше не видел. Он не жаловался, у него исходила болью душа. Госпожа Реймер лежала еще в постели. Он держал ее за руку, беспрестанно повторяя:

«Жестокая женщина! Какая жестокая! Что тебе еще нужно, кроме достатка, который у тебя есть, друга, любовника — такого, как я? Я ездил добывать для нее богатство в палящие страны Америки; теперь она хочет, чтобы я отправился за ним на ледяной север. Друг мой, я чувствую, что эта женщина безумна, что я глупец, но мне легче умереть, чем ее огорчить! Ты хочешь, чтобы я тебя оставил, я тебя оставлю».

Он стоял на коленях у ее кровати, припав губами к ее руке и зарыв лицо в одеяло, и его заглушенный голос становился от этого еще печальнее и страшнее. Дверь комнаты отворилась, он быстро поднял голову и увидел входившего почтаря, который сообщил, что лошади уже поданы. Танье вскрикнул и снова спрятал лицо в одеяло. После минутного молчания он встал и сказал своей подруге: