- Бороться сейчас – означает идти против Суллы. Представь, каково это. Думаю, она примет верное решение и будет счастлива. Точнее... Я хочу так думать.

- Но это не так... Не так! – Луциан замолчал, понимая, каким жалким выглядит в этот момент. Словно ребёнок, пытаясь отрицать очевидное, не принимая то, что уже произошло, он продолжает упрямо спрашивать у взрослых: может, ещё не поздно всё исправить?

И он понял, наконец, что своими вопросами, гневными упрёками и тщетными словами лишь делает собеседнику ещё больнее, а Император сидит, глядя на него своим мудрым взглядом, до ужаса, до недоумения становясь похожим на старшего брата Айрона, и прощает эти детские выходки. Его спокойствие, глубокое и ровное, должно быть, давалось огромным трудом и под гладкой поверхностью зеркала могли таиться нешуточные страсти, однако всё, что мог позволить себе Император Галактики, – мягкую улыбку.

- Ах, теперь я понимаю, зачем ты пришёл. Уж конечно не ради того, чтобы поддержать меня в трудную минуту. Тебе нужен совет, верно?

Луциан устало отвернулся, уставившись на сцепленные в замок пальцы, которые слегка подрагивали от волнения. Золотой свет мешался с багровыми, зловещими отсветами, и эти краски ложились на его бледное, грустное лицо с безупречными, тонкими чертами. Он медленно снял очки и принялся механически протирать стёкла.

- Как это ни забавно, но мы в похожей ситуации, Лорд Лордов.

- Имеешь в виду ваши отношения с Иллой?

- Давно знаешь?

- Брось, после случая с Фабио, об этом знаю не только я, но и вся Столица!

Луциан мучительно покраснел, покрывшись неровными пятнами. Совсем не так планировал он разговор с отцом своей возлюбленной. Миг смущения прошёл и, вскинув голову, вампир прямо встретил взгляд Императора.

- Да, я люблю твою дочь. Она – самое чистое, светлое и нежное создание из тех, что мне доводилось встречать, поэтому, ради неё и только, я готов терпеть твоё существование. Но я не могу сделать её счастливой. Моя родина, долг и положение в обществе мешают нам быть вместе. Илла никогда этого не скажет, она слишком добра, но мне не нужно слов, чтобы понять, как это ранит и мучает её! Поэтому я так горячо надеялся, что вы с Суллой сможете преодолеть ту пропасть, но, видимо, не к чести мужчины пользоваться шпаргалками.

- Как это верно, Луциан. Могу дать лишь один совет, если желаешь. Когда поймёшь, что не сможешь жить без неё, долг и обязанности покажутся такими ничтожными перед тем, что действительно важно! Тогда не стоит колебаться.

- Что же вы с Суллой?

Тимо наклонился и помешал поленья в камине стальной спицей.

- Я старше тебя, Луциан, когда-то я был таким же эгоистом, как ты, поэтому легко могу понять твои мучения. Но мне хватит сил признать поражение и не пытаться удерживать женщину против её воли. А Сулла не выберет меня, я знаю это.

- Но я не хочу... – Луциан запнулся, не закончив фразу. Однако Тимо его прекрасно понял.

- Нет ничего плохого в том, чтобы бояться одиночества. Это чувство одинаково и для смертных, и для вампиров и даже для таких, как я. Всё, что мне остаётся – издали смотреть за тем, как Сулла будет строить своё будущее и надеяться, что не смотря на все твои неутешительные прогнозы, всё же найдётся смельчак, который без колебаний положит к её ногам сердце. И тогда у Суллы будет такая свадьба, о которой она мечтала – с подружками невесты, цветами, подарками и белоснежным платьем.

- А ты? Что будет с тобой?

- Ничего, – устало усмехнувшись, Тимо посмотрел на герцога, и во тьме его взгляда нельзя было прочитать истинных мыслей Императора. – Я буду здесь, как и всегда.

Луциан допил вино, со стуком поставив бокал на столик, располагавшийся между кресел.

- Знаешь, я почему-то не могу с этим согласиться.

- Просто ты ещё слишком молод и не понимаешь одной простой истины. Иногда нужно отпускать тех, кого любишь, ради их блага.

- Даже если от этого очень больно?

- Все женщины, которых я знал, оставались со мной ради богатства, власти, положения в обществе и красивых титулов. Я привык, мне не может причинить страдание разрыв деловой сделки.

- Но Сулла не такая, как ты можешь?!

Скрипнула, отворившись, створка двери и Ваако Фетт тихо произнёс:

- Владыка, милорд герцог…

Мимо телохранителя прошла Сулла. Безупречная осанка, гордо вздёрнутый подбородок… и только заплаканные покрасневшие глаза выдавали истинную цену её надменного спокойствия. Не глядя в сторону мужа, она сказала бесконечно ледяным, безжизненным голосом:

- Герцог де Виже Лебрун. Я готова вернуться в Эргон.

====== Глава 17. Революция. Инструкция по эксплуатации. Часть 3 ======

Араши Йонен стремительно шёл по стальному коридору, ведущему в жилой комплекс «Завоевателя». Встречные люди и хсаши почтительно замирали, склоняя перед ним головы, а он отпускал их небрежным жестом или ковком. Каблуки его сапог оглушительно грохотали, порождая в тихих, узких переходах громогласное эхо. Наконец, Воплощение Великого Дракона достиг цели своего путешествия – каюты, отведённой под нужды самого необычного на военном корабле пассажира. По обе стороны от пневматической двери застыли на вытяжку юный Хайзе и строгая Мелджан. Араши позволил себе милостиво улыбнуться молодым хсаши, тем самым вознаграждая их за верную службу. Юноша и девушка буквально светились от гордости за доверенную им честь, в их открытых лицах читалось религиозное рвение и почитание. Несомненно, Гюссхе ничего не грозило рядом с такими охранниками. Разве что, умереть от скуки.

Положив ладонь на панель терминала и с видимым нетерпением дождавшись окончания обязательного сканирования, Араши вошёл в просторную каюту в сопровождении тихого шелеста раздвигаемых створок дверей, которые, спустя пару секунд, вновь сомкнулись, отрезая от внешнего мира.

Оглядевшись, герцог Йонен еле слышно хмыкнул. Он опрометчиво позволил Гюссхе изменить интерьер, чтобы она не чувствовала себя запертой пленницей и даже выделил на её нужды довольно большую сумму. В результате стены каюты покрылись драпировками, несомненно, выписанными с «Эгиды», в воздухе плавали незнакомые ароматы, и создавалось впечатление, будто он шагнул в другой мир.

«Мир, которым я скоро буду править», – напомнил себе Араши.

Сама же хозяйка этого маленького царства сидела в кресле, в руках её была книга, которую женщина неторопливо отложила в сторону при появлении гостя. Глаза их встретились: сочная зелень весенней листвы и потускневший аквамарин. Три удара сердца, за которые всё внутри успевает сладко сжаться от невыносимой нежности, кровь бешено стучит в висках, отдаваясь в сознании барабанной дробью. Мгновение, длившееся вечность, и она первой опускает взгляд, страшась того, что выдержка ей изменит и Хаффиз узнает, почувствует то, что сама Гюссхе не желает принимать. Она отворачивается, стараясь казаться равнодушной, но даже не видя его красивого, умного лица, чувствует буквально кожей, всеми хэле, отражающими серебристый свет ночника – Араши улыбается. Не той дежурной улыбкой, что заготовлена для других, а особенной, принадлежащей только ей, Гюссхе. Так странно… Раньше она не думала о том, сколько значений может быть у улыбки, но, встретив Араши, поняла, что даже этот невинный, обыденный жест может стать оружием – ядовитым, если Дракон саркастичен, острее клинка, если он желает продемонстрировать презрение… однако для Гюссхе он улыбается совсем иначе и суровые черты лица его смягчаются, словно озарённые внутренним светом. Так мягко, немного смущённо, будто с трудом вспоминая, как это следует делать по-настоящему.

Гюссхе не понимала. Порой это приводило её в отчаяние, и каждый раз она говорила себе: «в следующую встречу я обязательно раскрою его тайну!». Но вот она, эта встреча, а женщина даже не может найти в себе достаточно сил для того, чтобы просто приветствовать его, поднявшись и склонившись в поклоне, как и подобает благовоспитанной благородной эссе. Вместо этого Гюссхе неподвижно сидит, словно обратившись в ледяную статую, а в груди её мечется беспокойное пламя. Чувства к Хаффизу выматывали её своими противоречиями и она вновь и вновь вступала в битву с собственными убеждениями. Почему же ненавидеть и презирать его было так легко, когда он находился где-то далеко, но стоило Араши встать рядом и Гюссхе не знала, как усмирить дыхание, как успокоить торопливо бьющееся сердце…