- Скоро будем дома, хафес.
В глазах отца было радостное предвкушение, казалось, будь у него крылья, он уже сорвался бы в полёт. Таким счастливым С’хленн его ещё не видел, хотя догадывался, как сильно болят помятые в последнем бою рёбра Хаффи, а повязку вокруг головы он снял, несмотря на запреты целителей лишь для того, чтобы не выглядеть слабым в глазах подчинённых.
С’хленн ещё плохо умел скрывать свои чувства, но он напомнил себе, что является сильным, взрослым воином, ятаган которого украшают целых пять зарубок – символы отнятых жизней. Поэтому и только поэтому он смог загнать свою тревогу подальше и безмятежно кивнуть, вернув светлую улыбку отцу. Он ни за что и никогда не покажет, как сильно боится встречи Хаффи с его настоящими детьми.
Мальчик сжал поручни платформы, устремив взгляд туда, где уже показались величественные шпили и ажурные башни дворца. Совсем скоро, как и предсказывала сестра Гюссхе, он станет не нужен хьону, однако понимая это, С’хленн намеревался запечатлеть глубоко в душе те последние мгновения, когда он был единственным и любимым сыном Хаффи.
Всю церемонию, организованную царедворцами для Воплощения Великого Дракона, С’хленн скромно простоял в стороне, а когда Гюссхе, просто светящаяся гордостью, с помощью верной подруги официально представила будущему супругу испуганных, ревущих малышей, мальчик осторожно и тихо протиснулся к краю толпы и, убедившись, что на него никто не смотрит, совершенно неподобающим прославленному в боях хафесу образом рванул прочь, ощущая внутри ужасающую, звенящую пустоту. Ему хотелось остаться наедине со своими горестями и не вспоминать, каким неимоверным счастьем и благодарностью осветилось лицо хьона при виде неуклюжих детёнышей.
Непрошенные слёзы вскипали в глазах, жгли, точно раскалённое железо и солнечные лучи дробились радугой на мокрых ресницах, многоцветным сиянием затмевая дорогу. С’хленн остановился в уединённом дворике с чашей фонтана в центре. Из скульптурной композиции, изображающей некое мифологическое чудище, изливалась тонкими струйками прозрачная вода. Мелодичное журчание и хрустальный звон разбивающихся о водную гладь капель должно было успокоить, принести покой измученной сомнениями душе, но легче почему-то не стало. Мальчик вгляделся в своё отражение, то и дело покрываемое зыбкой рябью. Конечно, он знал, что рано или поздно это случится. В конце концов, родная кровь дороже. Знал и не осуждал хьона, даже нашёл в себе силы порадоваться за него совершенно искренне, хоть и с долей горечи.
Воины не должны плакать, даже когда рушатся самые сокровенные мечты и надежды. Ревность – недостойное чувство. С’хленн должен победить её и отнестись к детёнышам хьона как к родным братьям и сёстрам. Это именно то, чего отец желал бы от него. Попытаться полюбить их, найти в защите маленьких жизней новый смысл своего существования…
Тяжёлые мысли настолько завладели мальчиком, что он даже не услышал, как кто-то вошёл следом за ним во дворик.
- Почему ты покинул меня, шохей? Мне не хватало твоего присутствия.
С’хленн испуганно развернулся, натолкнувшись на золотой взгляд. Араши испытующе смотрел на сына и тот, не выдержав, опустил голову, сгорая от стыда. Не зная, как выразить свои мысли так, чтобы хьон понял и простил за эту слабость, С’хленн безуспешно пытался начать, жалко твердя:
- Я… мне… наверное не…
- Что за нерешительные речи для хафеса? – Араши сел на скамейку у фонтана, жестом предложив сыну сделать то же самое. Окончательно сконфуженный собственным косноязычием мальчик сел рядом, старательно отводя взгляд.
- Я всё ещё слушаю, – напомнил Араши. В голосе его не было осуждения или недовольства. Скорее – участие, желание понять и помочь и вот тогда С’хленна прорвало. Он на едином дыхании выпалил все свои тревоги, словно боялся, что стоит ему остановиться, подыскивая более куртуазное слово, и внезапно вспыхнувшее желание поделиться своими сомнениями вдруг исчезнет, вновь закрывая его в раковине отчуждённости, а хьон так и не узнает, что на самом деле происходит в душе сына.
Но он знал. И эти корявые, неуклюжие признания были нужны, скорее, для самого С’хленна, потому что выплеснув давно гнетущее в едином порыве, мальчик почувствовал странное облегчение, словно исчезли кандалы, сковывающие что-то глубоко внутри его естества.
Араши некоторое время сидел молча, потом повернулся к алеющему от смущения и стыда сыну, мягко спросив:
- Неужели ты был такого дурного мнения обо мне?
- Я?! – С ужасом выдохнул С’хленн внезапно севшим голосом. Он считал, что всё, только что им сказанное, доказывало лишь его глупость, недостойные помыслы и ничтожные порывы души, могущие лишь запятнать его честь, как воина.
Араши поднял лицо к небу, устало прикрыв глаза. По-прежнему тихо произнёс:
- Никогда я не буду делить своих детей на любимых и нелюбимых. Никогда, потому что в вас течёт моя кровь и ты, С’хленн, не исключение. Разве забыл ты, какой ценой я вырвал тебя из тьмы? Почему же с такой готовностью веришь, что я оставлю тебя своей любовью?
- Мне страшно, – выдавил мальчик. – Я боюсь оказаться ненужным.
- Совершенно напрасно.
Ладонь хьона – тяжёлая и непривычно горячая, как у всех хсауров – пригладила непокорные тёмные вихры на макушке мальчика.
- Ты всегда будешь моим С’хленном. Верным другом, первым сыном. Разве что-то может изменить это?
Мальчик доверчиво улыбнулся, прижимаясь к боку отца. Вдруг спросил:
- Скажи, хьон… почему ты ушёл от людей?
Араши помедлил, прежде чем ответить. Причин, побудивших его сделать это, было предостаточно, но как объяснить их подоплеку ребёнку? Поэтому Хаффи сказал:
- Наверное, потому что не понимал их. Я был чужим для тех, кого знал, а они, в свою очередь, никогда не желали обратного. Может, это и было предательством, вот только кто и кого предал первым?
С’хленн с серьёзным выражением лица посмотрел на задумчивого хьона, чей золотой взгляд вдруг стал тусклым и невыразительным. Дотронулся руки Хаффи, этим робким жестом пытаясь исправить ситуацию, но уже в следующее мгновение Араши светло улыбнулся, сказав:
- Идём же! Представлю тебя малышам. Впредь будь им добрым братом и защитником.
- Да, хьон. Я никогда не предам тебя.
====== Глава 19. Миттельшпиль. Часть 6 ======
Араши вошёл в будуар без стука, чем вызвал нешуточный переполох среди фрейлин, заставив их побросать рукоделие и в жесте почтения пред Воплощением Бога, закрыть лица широкими рукавами. Гюссхе, совсем недавно уложившая детёнышей на дневной сон, оставив Хельгу охранять драгоценное потомство, собиралась почитать в тишине и спокойствии, которое было грубо нарушено незапланированным вторжением Хаффи. Он же, казалось, совершенно не обращал внимания на явное раздражение Гюссхе, очевидно, не ощущая за собой вины за нарушенный отдых наречённой. Коротким властным жестом он велел девушкам-фрейлинам выйти из комнаты и пока длился этот процесс неотрывно смотрел на свою женщину. Взгляд его, неожиданно тяжёлый, заставил строптивицу надменно задрать подбородок, за привычной реакцией скрывая свою неуверенность.
Хаффи изменился, – вдруг с какой-то неотвратимостью поняла она. При долгожданной встрече, исполненной радостного, едва ли не восторженного возбуждения, это обстоятельство не так сильно бросалось в глаза, но теперь… Будучи бесправной пленницей на «Немире», Гюссхе обучала тонкостям этикета и наукам человека, чьей силой являлась острота ума и необыкновенная жажда знаний, которые он умел применять со смертоносной точностью. Однако в Араши не было того, что делало бы его в глазах Гюссхе воином в истинном смысле этого слова.
И вот он стоит перед ней – прославленный хафес, познавший на деле собственную мощь и силу, узнавший границы своих возможностей и шагнувший далеко за их пределы. Суровый воитель, отмеченный ранениями, видевший смерть друзей и врагов и сам едва не отправившийся во тьму… В его чертах помимо прежней властности появилось нечто неуловимое, что придавало Араши сходство с мрачными ликами воспетых в древних сказаниях великих героев.
