По мнению Трифонова, с началом массовых крестьянских восстаний в 1921 г. наступает новый этап Гражданской войны. Он предложил различать военно-политический бандитизм и «вооруженную кулацкую контрреволюцию»{68}. Говоря о крестьянских восстаниях в Поволжье, Трифонов бездоказательно утверждает, что в 1920–1922 гг. «кулацкий политический бандитизм» в Поволжье развивался под руководством эсеров и меньшевиков{69}. Например, он пишет, что поднятый Сапожковым мятеж пользовался поддержкой правых эсеров, меньшевиков и анархистов{70}. Не приводя никаких фактов, Трифонов заключает, что «по своей ненависти к коммунистам… банды Поволжья не уступали антоновцам»{71}.
Другой крупный исследователь, Ю.А. Поляков, вслед за И.Я. Трифоновым в своих публикациях рассматривает крестьянские восстания как органическое явление Гражданской войны. Характеризуя политические настроения крестьянства в период ее завершения, он делает вывод, получивший впоследствии широкое распространение в советской историографии: главной причиной крестьянского недовольства была не сама продразверстка, а ее чрезмерности, которые допускались на местах отдельными представителями советской власти{72}.
Важным в концептуальном отношении стал вывод Полякова о 1922 г. как времени «кардинального перелома в настроениях крестьянства» под воздействием новой экономической политики. Именно тогда «уже были выработаны основные начала нэпа, завершилась хозяйственная перестройка, определились первые итоги восстановления народного хозяйства, выкристаллизовались основные линии аграрной политики», «выявились новые черты и тенденции социально-экономического развития деревни»{73}. Эти обстоятельства выбили почву из-под ног кулацких банд и сыграли главную роль в ликвидации политического бандитизма.
Тезис Полякова о том, что крестьяне были недовольны не разверсткой вообще, но возникающими трудностями из-за ее чрезмерности, а также ошибками конкретных личностей, приобрел новое звучание в коллективной монографии П.С. Кабытова, Б.Н. Литвака, В.А. Козлова. В ней разногласия крестьян с советской властью из-за продразверстки названы «внутренним, «семейным» делом». А вывод, что в «кулацких мятежах 1920–1921 гг.» принимали участие середняки и даже бедняки, теперь не только не оспаривается, но и как бы дополняется дифференциацией крестьянства еще и по уровню сознательности. Авторы считают, что участие середняков в мятежах чаще всего было «бессознательным»: это «неадекватная реакция не знавшего, «куда пожаловаться», среднего крестьянина». Сознательная же часть крестьян «требовала от своей власти уменьшения продразверстки, упорядочения системы ее взимания, но не допускала и мысли о контрреволюционном восстании»{74}.
Из работ общероссийского уровня 1960–1980-х гг., на наш взгляд, следует выделить монографию Д.Л. Голинкова «Крушение антисоветского подполья в СССР (М., 1986)» и первый том академического издания «История советского крестьянства» (М., 1986).
Книга Голинкова стала своеобразным стандартом в оценке крестьянского протеста. Автор рассматривает его как составную часть антисоветской подпольной контрреволюционной деятельности. По его мнению, во всем была видна «вражеская рука» эсеров, меньшевиков и белогвардейцев{75}.
В упомянутом выше первом томе «Истории советского крестьянства» крестьянское движение в годы Гражданской войны рассматривается сквозь призму утвердившейся в историографии концепции{76}. Данное издание заметно выделяется на общем фоне основательным анализом социально-экономического положения деревни.
В этот период на общероссийском и региональном уровнях выходят в свет документальные издания, в которых публикуются новые и переиздаются уже известные документы о ходе ликвидации крестьянских восстаний в регионе в годы Гражданской воины{77}. Большими тиражами переиздается роман А. Веселого «Россия, кровью умытая», публикуются различные мемуары и воспоминания очевидцев{78}.
Одновременно появляются работы, в которых, несмотря на следование официальным установкам, все же дается объективная характеристика социально-экономического положения деревни, а также крестьянского движения в России в начале XX века, что позволяет понять причины крестьянского протеста в 1918–1921 гг. Это прежде всего работы А.М. Анфимова, В.П. Данилова, П.Н. Першина, Л.Т. Сенчаковой, П.С. Кабытова, Э.М. Щагина и др.{79}. В них доказывается неизбежность революционного взрыва в российской деревне в начале XX века из-за неспособности царского самодержавия, а затем и Временного правительства решить аграрный вопрос в интересах крестьянства.
В 1960–1980-е гг. в СССР появляются и многочисленные исследования о позиции поволжского крестьянства в годы Гражданской войны. Тема затрагивается в исследованиях обобщающего характера о революционных потрясениях в Поволжье в 1917 г. и событиях Гражданской войны{80}. Кроме того, выходят в свет работы, целиком посвященные крестьянскому движению в регионе в рассматриваемый период, чего, как уже отмечалось, не наблюдалось ранее{81}. Среди них следует выделить публикации А.Л. Литвина, Н.Ф. Лысихина, Е.Б. Скобелкиной, Е.И. Медведева, Б.Н. Чистова и других исследователей{82}. Они повторяют сложившиеся в историографии общие оценки крестьянских восстаний 1918–1921 гг. на территории региона, характеризуя их как «контрреволюционные, белогвардейско-эсеровские кулацкие мятежи», подготовленные при активном участии эсеров и агентов белой армии.
Анализируя работы 1960–1980-х гг. по истории крестьянского движения в Поволжье, следует особо остановиться на публикациях А.Л. Литвина. Его монография «Крестьянство Среднего Поволжья в годы гражданской войны» стала вехой в советской историографии проблемы. В книге заметное место уделено крестьянским восстаниям 1919–1920 гг. Автором введен в научный оборот значительный массив новых документов, и впервые в историографии дано достаточно подробное описание общего хода «чапанной войны», восстания «Черного орла» и мятежа Сапожкова. Характеризуя причины восстаний, он попытался в чем-то уйти от утвердившихся штампов, показать негативные аспекты в деятельности большевиков в деревне. Однако в целом работа находится в русле традиционной историографии. Автор пишет о кулацком характере крестьянского движения, руководстве им со стороны правых эсеров и оставленной Колчаком агентуры{83}.
1960–1980-е гг. оставили заметный след в разработке проблемы. Прежде всего тема крестьянского движения в годы Гражданской войны вновь появилась на страницах исторических изданий. В научный оборот был введен значительный комплекс источников по многим ее сюжетам. Много внимания было уделено освещению карательных и профилактических мероприятий советской власти против крестьянского повстанческого движения.
В концептуальном значении исследования рассматриваемого периода мало чем отличаются от предшествующих. Они закрепили, с некоторыми непринципиальными оговорками, сложившиеся ранее оценки о «контрреволюционном», «антисоветском» и «кулацком» характере крестьянских выступлений в Советской России, включая Поволжье, в 1918–1921 гг. Причем сделали это на более высоком профессиональном уровне.
