В контексте рассматриваемой проблемы следует остановиться на таком крупнейшем событии крестьянского движения в Поволжье в годы Гражданской войны как мятеж Сапожкова. Это был второй — после выступления Миронова — мятеж крупного воинского соединения в Поволжье в указанный период. Кроме него в 1919–1921 гг. в регионе происходили и другие выступления частей Красной армии против политики большевиков. Но ни одно из них не могло сравниться по своим масштабам с сапожковским^{624}. На примере мятежа Сапожкова можно понять причины провала попытки Миронова заручиться поддержкой крестьян. Движение Сапожкова, в отличие от выступления Миронова, оказалось продолжительным и эффективным с точки зрения противодействия военной силе карателей благодаря поддержке, которую ему оказало местное население. Эта поддержка объяснялась тем, что основной контингент дивизии Сапожкова составляли крестьяне — выходцы из тех мест, где действовал мятежный отряд. По своему социальному статусу он был однородным — крестьянским. Точно такой же была окружающая его среда — мужицкие селения. Отсюда и та помощь — материальная и моральная, которую получили сапожковцы от местного населения. Ничего подобного мы не наблюдали в ходе мироновского выступления. Мятеж Сапожкова, так же как и другие выступления дислоцированных на территории региона частей Красной армии, имел важные последствия для последующего хода событий. Именно из среды мятежных красных командиров вышли вожаки крестьянских повстанческих отрядов 1921 г. Среди них, например, сподвижник Сапожкова В.А. Серов — легендарная фигура в истории крестьянского движения в Поволжье в 1921–1922 гг.

В 1921–1922 гг. дезертирство и «зеленое движение» обретут новое качество и сольются в массовом повстанческом движении крестьянства.

Подводя итог, можно заключить, что анализ взаимоотношений крестьянства и Красной армии позволяет глубже понять как причины крестьянского движения в Поволжском регионе в годы Гражданской войны, так и его результаты. Пацифистские настроения крестьян не были следствием их антипатриотичности или антигосударственного поведения, они определялись вполне рациональными, здравыми соображениями, диктовались логикой жизни в условиях «военного коммунизма». В принципиальный для судьбы советской власти [так же как и для самих крестьян. — В. К.] момент эти соображения отошли на задний план, и крестьянство сделало выбор в пользу Советов.

Качественным отличием третьего этапа крестьянского движения стало его превращение в настоящую войну против действующего режима. В это время движение достигает своей кульминации. Если раньше стихия крестьянского протеста была неравномерной по времени и территории охвата, развивалась волнообразно, то со второй половины 1920 г. и всю первую половину 1921 г. она захватывает все районы Поволжья, развивается по нарастающей, приобретает форму массового партизанского повстанческого движения. Почти в каждом уголке действует вооруженный отряд («банда»), пользующийся поддержкой местного населения. На территории региона оперируют многочисленные вооруженные повстанческие соединения; они совершают глубокие рейды, стимулируя массовые волнения крестьян, страдающих от голода и хозяйственной разрухи. Среди наиболее значимых событий данного периода следует назвать: восстание Сапожкова на территории Самарской, Саратовской губерний, Уральской области (13 июля — 15 сентября 1920 г.); «Чебоксарское восстание» в Чувашской автономной области (18 января — 2 февраля 1921 г.); рейд повстанческого отряда Вакулина-Попова (январь-март 1921 г.) и др. Основными лозунгами движения являются: «Долой продразверстку, гражданскую войну», «Да здравствует вольная торговля, советы без коммунистов». Движение носит общекрестьянский характер. В нем активно участвуют все социальные группы крестьянства, в равной степени пострадавшие от политики «военного коммунизма». В этот период как никогда отчетливо проявился общекрестьянский характер протеста^{625}.

Объективной основой превращения крестьянского движения в крестьянскую войну стало катастрофическое ухудшение состояния крестьянского хозяйства. В 1920–1921 гг. оно переживало глубочайший кризис. О его глубине можно судить по статистическим показателям, характеризующим основные параметры аграрного сектора экономики региона в указанный период, по сравнению с предшествующим (табл. 1–12 приложения 4).

Из данных, представленных в табл. 1 и 2, следует, что за период с 1916 г. по 1922 г. включительно численность сельского населения в Поволжье сократилась с 14,5 млн. до 10,3 млн. человек, т. е. более чем на 4 млн. человек, почти на 30%^{626}. Данные табл. 3, 4, 5, 9 и 10 убедительно демонстрируют резкое падение сельскохозяйственного производства в регионе в рассматриваемый период. В частности, как видно из табл. 3, посевные площади в Поволжье, по сравнению с 1916 г., сократились в 1920 г. в среднем по региону на 25%, а в 1922 г. они составили всего 45%. Следует отметить, что сокращение посевных площадей происходило не только в абсолютных значениях, но и на душу населения (см. табл. 4). При этом надо вспомнить, что в 1918 г. крестьянский земельный фонд значительное вырос в результате передела помещичьих и частновладельческих земель (см. табл. 1). И если в 1918 г. регионе на душу сельского населения приходилось в среднем 87,4 десятины посева, то в 1921 г. они сократились до 55,2 десятин, а в 1922 г. — до 47 десятин. Таким образом, обеспеченность посевами на душу населения за указанный период сократилась почти в два раза. Приведенные в табл. 5 данные показывают, что наиболее резкое сокращение посевных площадей яровых культур произошло в зерновых губерниях Поволжья, ее традиционных житницах. Например, в Самарской и Саратовской губерниях за 1920–1921 гг. они уменьшились примерно вдвое.

Катастрофические изменения произошли и в животноводческой отрасли. Прежде всего в крестьянских хозяйствах резко сократилось поголовье рабочего скота. Так, в 1920 г. среднее поголовье рабочего скота в регионе по сравнению с 1916 г. уменьшилось на одну треть, а в 1922 г. оно составило к уровню 1916 г. всего 35%, т. е. упало почти в три раза (см. табл. 3). Особенно резким было сокращение поголовья рабочего скота в Саратовской и Самарской губерниях. Например, согласно данным табл. 8, к 1922 г. убыль рабочего скота, по сравнению с 1916/1917 сельскохозяйственным годом, составила в Саратовской губернии 71%, в Самарской губернии соответственно 68%. Поистине катастрофическим падение поголовья было в период с осени 1920 г. по весну 1922 г. В частности, как видно из данных, представленных в табл. 11, в Самарской губернии за это время вдвое сократилось поголовье рабочих лошадей и верблюдов и почти в три раза — волов. Кроме того, с апреля 1921 г. по начало зимы 1921–1922 гг. в крестьянских хозяйствах почти вдвое уменьшилось поголовье коров. Из таблицы 9 следует, что к началу 1922 г. в регионе почти 41% крестьянских хозяйств не имели рабочего скота.

В 1920 г. в Поволжье урожай зерновых культур был небывало низким (табл. 6–7). Например, в Саратовской губернии он оказался почти в два раза меньше низкого урожая 1917 г., а по сравнению со средними урожаями в губернии — почти в 5 раз. То же самое было характерно и для Самарской губернии, где урожай был собран совершенно мизерный, порядка 17 млн. пудов, в 7–10 раз меньше обычных средних урожаев (см. табл. 10).

Так что огромный дефицит зерна вполне закономерен. Данные об обеспеченности хлебом сельского населения Поволжья (табл. 7) свидетельствуют, что в большинстве губерний и автономий баланс продовольственного зерна был минусовым. В частности, на душу населения чистого остатка этого зерна или вообще не было, или он был смехотворно мал, значительно ниже минимальной нормы потребления. Это прямо указывает на голод, охвативший регион в 1921 г. В Поволжье в 1921–1922 гг., было официально признано голодающими 9 366 476 человек, то есть почти 100% всего сельского населения (табл. 12).