Таким образом, за какие-то шестьдесят лет поволжская деревня прошла путь от выступлений под лозунгом «Жизнь за царя» до признания республики как наиболее целесообразной формы государственного устройства. И в ходе «чапанной войны», и в «вилочном восстании», и в массовом повстанческом движении 1921 г. в программных документах восставших крестьян государственное устройство России определялось как республиканское. Подобная ситуация была характерна и для других регионов (например, Тамбовской губернии)^{799}.

Преодоление крестьянством монархических иллюзий в первые десятилетия XX века было объективным процессом, связанным с экономическим, демографическим и моральным кризисом, с проникновением рыночных отношений в крестьянские общества. Крестьянский антимонархизм явился вполне закономерной реакцией на неэффективность аграрной политики самодержавия начала XX века. Царское правительство оказалось неспособным справиться с нарастающим валом острых крестьянских проблем. Поистине роковым для судеб монархии стали неудачи России в русско-японской и Первой мировой войнах. Они окончательно подорвали авторитет царя в глазах крестьянства. В связи с этим можно напомнить, насколько вырос в стране авторитет И.В. Сталина после победы СССР над фашистской Германией. И поддерживался он в деревне прежде всего колхозниками фронтовиками, списавшими все прежние грехи и преступления генералиссимуса. Ничего подобного в рассматриваемый период в России не наблюдалось. Именно фронтовики, вернувшиеся с германской войны к своим разоренным хозяйствам, стали в 1917 г. застрельщиками и проводниками аграрной революции, затем, как уже указывалось, многие из них влились в повстанческое движение в качестве не только рядовых участников, но и командиров крестьянских отрядов. Естественно, что о последнем царе и монархии в целом у них оставались не самые лучшие воспоминания. Отсюда становится понятным антимонархизм поволжского повстанчества в 1918–1922 гг. Отдельные всплески монархических настроений наблюдались лишь среди сельского духовенства, иногда в ходе проповедей сетовавшего на отсутствие в России царя-батюшки, дескать, по этой причине и свалились на нее все беды.

Если Гражданская война и сложная продовольственная ситуация, как уже указывалось, были факторами объективного плана, стимулирующими крестьянское движение, то причиной, чисто субъективной, стала религиозная политика Советского государства. Принудительная передача светской власти традиционных институтов гражданского права, находившихся в ведении церкви, сопровождавшаяся нетактичными и оскорбительными действиями советских работников в адрес верующих, вызывала крестьянский протест. Крестьян возмущали насильственные действия власти по отношению к сельским священникам, пренебрежение к извечным традициям. Их недовольство религиозной политикой властей было постоянно действующим фактором. Крестьянские выступления на религиозной почве были распространенным явлением в истории крестьянского движения в Поволжье в рассматриваемый период. Лозунг «за веру христианскую и ислам» в той или иной форме звучал практически в ходе всех крупных крестьянский выступлений в регионе. Так, например, в ходе «чапанной войны» крестьяне требовали прекратить снятие икон в школах и возобновить преподавание там Закона Божьего^{800}. На эту тему составлялись специальные приговоры сельских сходов^{801}. И делали они это не случайно, поскольку столкнулись с крайним произволом представителей местной власти. Например, в докладе председателя Особой комиссии ВЦИК по ревизии Поволжья П.Г. Смидовича на заседании Сызранского укома РКП(б) 15 апреля 1919 г. приводились следующие факты: «Часто в уезде коммунисты входят в школу и начинают сами снимать с руганью иконы, так нельзя, пусть сами крестьяне снимут, а так вы ничего не добьетесь. Или входят в шапке и с папироской в зубах в церковь во время службы и требуют попа»^{802}.

Крестьян возмущали самоуправные действия представителей местной власти в отношении сельских священников, а также традиционно сложившейся системы обучения сельских ребятишек, которая предусматривала знание «Закона Божьего» и соблюдение детьми религиозных традиций. Очень емко крестьянское недовольство «на религиозной почве» оказалось выражено в период «чапанной войны» в воззвании коменданта Ставропольского повстанческого исполкома Долинина «К православным гражданам России». Воззвание гласило: «Граждане! Настало время, православная Русь проснулась. Восстали крестьяне, мужики. Православные граждане, призываю к всеобщему восстанию, наш враг, который надругался над нашей православной верой, бежит. Откликнетесь и восставайте. Яко с нами Бог»^{803}.

Аналогичные факты наблюдались и в ходе другого крупнейшего восстания — «вилочного». Особое возмущение крестьян вызвали действия местной власти по мобилизации сельских священников для выполнения трудовой повинности. Кроме того, в мусульманских селах крайне отрицательно была воспринята трудовая мобилизация женщин, поскольку, согласно магометанским канонам, женщины «без мужей не должны ходить в лес». Крестьяне возмущались передачей метрических книг из ведения церкви гражданской власти, вследствие чего регистрация их детей в советах нередко происходила так, как заблагорассудится активистам. Например, в одном из мусульманских селений Уфимской губернии новорожденный, которого родители назвали Харис, был зарегистрирован в совете как Борис^{804}. Подобные факты нервировали крестьян и, как это было отмечено на состоявшемся 13 марта 1920 г. заседании ответственных работников Уфимской губернии, посвященном «вилочному восстанию», явились одной из его причин^{805}.

В целом лозунги и программные документы крестьянского движения в Поволжье в указанный период и само движение можно, скорее, рассматривать как проявление антигосударственной позиции, обусловленной объективными условиями Гражданской войны и особенностями крестьянского менталитета. Будучи антигосударственным по своей объективной направленности, это движение никогда не было антисоветским, контрреволюционным и антикоммунистическим в смысле борьбы с данной идеологией. Главной его целью являлась борьба против разорявшей крестьянские хозяйства «военно-коммунистической политики» Советского государства. Именно таким увидели мы крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. глазами самих крестьян.

Как уже отмечалось, долгое время в отечественной историографии держался миф о «кулацком характере» крестьянских восстаний в Советской России в 1918–1921 гг. и безоговорочной поддержке беднотой политики большевиков. В работах советских историков доказывалось, что «кулацкие восстания» инспирировались антибольшевистскими силами (эсерами и агентами белых), опиравшимися на зажиточные слои деревни. Кулаки представали руководителями восстаний, а беднота — жертвой «кулацкого террора». Общепризнанным считался факт колебаний среднего крестьянства под влиянием «кулацкой пропаганды» и ошибок местных органов советской власти.

В данном контексте особый интерес представляет проблема движущих сил крестьянской революции, соотношение в них различных социальных групп крестьянства. В какой мере в рассматриваемый период крестьянство выступало единой, монолитной силой, и насколько были сильны в его среде противоречия, обусловленные идущим с пореформенного времени процессом раскрестьянивания? Какова была роль «сильных» (т. е. зажиточных крестьян — кулаков) и «слабых» (т. е. бедняцко-батрацкой части деревни) в происходивших тогда в деревне событиях? Попытаемся ответить на эти вопросы в рамках взятой для исследования темы и доказать общекрестьянский характер крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг.