(Берлин, Берлинский Городской дворец. Июнь 1509 года)

Катерина решилась сообщить о трэлле Густаву лишь в начале лета. Она не боялась Сира, как это делали Вильгельм и Клаус. Старшие сыновья Принца уверяли Катерину, что за подобное своеволье ее казнят. Густав никому не позволял передавать витэ. Никаких Уз, никаких рабов. Никому. Все его дети пили кровь своего создателя и все они пользовались его трэллами, что давало Принцу безграничный контроль над своими Потомками.

Катерина верила, что Густав правитель справедливый и добрый, но, когда она явилась к нему с повинной, Густав, казалось, рассвирепел.

Принцу, конечно же, было известно о проступке дочери, но он ждал этих слов от нее лично, именно для того чтобы выразить свое негодование в полную силу.

Его глубокий сухой голос наполнял всю залу, дребезжал и носился по коридорам склепа под строящимся дворцом Берлина. Густав снова и снова повторял дочери, что она ослушалась, нарушила его законы и за это должна быть наказана. Вильгельм и Ульрик лишь одобрительно кивали, поддерживая своего создателя, а несчастной вампирше ничего не оставалось, как просить о милости.

Велико же было удивление старших Отпрысков, когда Густав внезапно дал ей позволение на слугу и велел доставать его следующей ночью для представления. После все посторонние зрители были выгнаны, и Густав продолжил беседу с вампиршей наедине.

— Я никогда не делаю ничего за просто так, — голос Принца был вкрадчивым и угрожающим.

— Ты будешь наказана, как я и говорил. Сегодня тебе будут отсечены руки, а после того, как явится твой пасынок, ты будешь лишена голоса. И я запрещаю тебе восстанавливаться месяц. — Наказание было не настолько уж суровым, сколько унизительным. — И по истечении месяца ты будешь приходить ко мне каждую ночь, помогая мне обучаться наивысшей дисциплине Контроля над мыслями. Никому не должно быть об этом известно, и ты не должна пропускать ни одной ночи, пока я не добьюсь успеха. Это твоя плата.

— Да, мой господин. — Катерина глубоко поклонилась. В глубине души она была уверена, что Густав сделал ей одолжение и то, что ей придется оказать ему помощь, это лишь великая честь, которую она может оказать своему любимому создателю.

Но потом Катерину отвели в одну из небольших камер. В комнате присутствовали все Каиниты Бранденбурга – дети Густава, Бруджа Мазель, Малкавиан Суе, а так же большинство трэллей Густава. Наказание было показательное, чтобы никто не смел более ослушаться приказов Принца, Ульрик отсек ей обе руки когтями. Это было невыносимо болезненно и Катерина, крича и плача, каталась по полу под презрительными взглядами братьев.

Вернувшись к своему слуге, Катерина соврала Бэнджамину о причине отсутствия кистей. Она не знала и не понимала почему, но ей не хотелось травмировать юношу своими проблемами. Несмотря на то, что воспоминания о смертном были смутными и расплывчатыми, она чувствовал сильную тягу к нему, и вела себя с ним, не как хозяйка, а как равная.

(Берлин. Весна 1509 года) Бэнджамин Груневальд

После того как Катерина вернулась на тренировки к Вильгельму, она объяснила, что голод и плохое самочувствие вызывается отсутствием ее крови в теле смертного и стала давать Бэну полпинты в неделю. Переносить жажду стало легче, а вот встречи с Вильгельмом и его постоянные насмешки и угрозы были невыносимы. Так же Катерина обмолвилась, что Бэну предстоит представиться Принцу, она стала больше рассказывать про мир бессмертных, объясняла правила. Готовила…

Но подготовка оказалась ни чем по сравнению с настоящей встречей с древним Каинитом.

Катерина велела слуге не поднимать головы, не смотреть на Принца, лишь на его ступни. Не приближаться к владыке домена и не говорить с ним без приказа. Сотни раз заставляла повторять фразу приветствия, правила и законы домена и также Традиции Камарильи, на которых стоились взаимоотношения бессмертных.

В день представления, перед стоящимся Берлинским дворцом, Катерина вдруг сообщила, что Принц вправе казнить Бэнджамина без особых причин. Юноша посмотрел на госпожу – она была необычайно бледна и лишилась кистей после последней встречи с Густавом. Его сердце обволок страх, но отступать было некуда – отступать было невозможно. По утверждению Катерины Принц мог отыскать их где угодно и призвать к ответу дисциплинами.

Вампирша подвела его к подземному входу рядом с часовней. Тут располагалась старые склепы, а также строилась подземная тюрьма для особо опасных негодяев. По длинным узким коридорам она провела своего трэлла до большого зала в гробнице Гогенцоллернов и с опаской открыла пред ними дверь.

Принц восседал на огромном каменном троне, одного взгляда на него Бэну было достаточно, чтобы наполнится трепетным страхом. Густав Брайденштайн – древний могущественный старейшина – выглядел как пожилой мужчина лет тридцати пяти с седеющими волосами, гладко выбритым волевым подбородком, широким грузным телосложением и небольшими, но очень прозорливыми глазами.

По указу Катерины Бэн сразу опустил голову и, пройдя на середину зала, упал на колени. Рядом встала его госпожа, и лишь это удерживало его от безудержного желания броситься прочь. Катерина тоже склонила голову, она не позволяла себе смотреть на Сира без его позволения. В такой позе они простояли минут десять, Бэн покрылся холодным потом, постоянно считал про себя до десяти и повторял заученные фразы. Принца окружал ореол значимости и властности. И эта аура давила на бедного смертного.

— Говори, — наконец велел Принц.

— Господин, — Катерина сделала к нему шаг, но не приблизилась более чем на длину вытянутой шпаги. — Я привела своего раба, о котором рассказывала вам. Он готов представиться, прошу, дайте ему позволение служить мне и быть моим трэллем.

— Пусть представится, — голос принца – холодный, бездушный. От его тембра у Бэна пересохло во рту и прежде чем начать говорить, юноша неловко кашлянул.

— Ваше Величество, великий хранитель домена Бранденбурга, Принц объединенного Берлина, создатель Камарильи, Густав Бранденштайн, мое имя Бэнджамин из Грюневальда, я был рожден двадцать лет назад в Шёнеберге. И я прошу вашего величайшего дозволения отдать мою душу, сердце и все жизненные силы на служение госпоже Катерине Кормфилд с сего дня и до скончания моего века.

Принц не ответил, и у Бэна затряслись ноги, напряжение росло, ему стало тяжело дышать, словно в старом склепе не осталось воздуха. Но присутствующие в зале другие слуги Густава чувствовали себя нормально, и как уже объяснила ему Катерина, они тоже были смертными.

— Пусть встанет и подойдет, — указал Густав, и Катерина махнула слуге культяпкой прикрытой плащом.

Бэн резко выпрямился, не поднимая головы, сделал два шага к старейшине и замер. Рядом с ним стоял Вильгельм и второй Отпрыск Густава – Клаус. От этого обстановка казалась еще более напряженной. Бэн чувствовал себя кроликом рядом с этими кровопийцами. Любой из них мог легко убить его в считанные секунды. Осушить или просто свернуть шею.

— Подними голову и посмотри мне в глаза, — приказал Принц и Бэн неуверенно посмотрел на владыку.

Его серые, почти серебряные глаза неприятно блеснули, и Бэн почувствовал легкий толчок, словно его слегка ударили по голове. Перед газами все поплыло, потемнело. Когда же он пришел в себя, Принц казался все таким же суровым, а вот его дети посмеивались.

— Можешь идти. — Принц махнул рукой Бэну в сторону выхода. — Все остальные тоже, оставьте меня с Катериной наедине.

Проходя мимо хозяйки, Бэн заметил, что она покраснела. Вампиры краснеют? Юноша был удивлен, но вместе с тем смущен, так как чувствовал, что это по его вине.

(Берлин. Июнь 1509 года) POV:Записи Бэнджамина Груневальда

Катерина не говорила со мной месяц. Молчала, изредка злобно махала руками, но чаще писала записки на земле, привязывая палочку к культяпке. Мне пришлось срочно освоить немецкую письменность, так как писать на латыни она не хотела. Я решил вести дневник, записывая события со своей встречи с Катериной и о том, как изменилась моя жизнь. Но через год после Обращения Катерина велела мне заняться почтой Густава, и мне пришлось писать так много, что мне не хватало времени ни на дневник, ни на прогулки с Катериной.