«Ну что ж, не всякому дано принять смерть от руки ангела», - спокойно, почти с восторгом подумал я и глубоко вздохнул.

Он, без сомнения тут же прочел мои мысли – лед в его глазах слегка оттаял, как будто на покрытых снеговой шапкой горных вершинах вдруг расцвели фиалки.

- Перед смертью скажите: вы хотя бы знаете, что такое инкуб? – очень тихо, с непередаваемой словами грустью спросил он.

- Нет, - сильно покраснев, признался я.

- Я так и думал. Не нужно бросаться словами, смысла которых вы не понимаете.

Он сделал паузу и вздохнул – еще более грустно и, как мне показалось, слегка устало, словно отбывая тяжелую повинность.

- Так что же мне с вами, милый юноша, прикажете сделать?.. Вы-бить ваши глупые щенячьи мозги и размазать их по стене? Или, может быть, вырезать ваше сердце и скормить его Флер? Она не любительница сырого мяса, но ради такого случая… Или – полакомиться вашей кровью? Меня ведь называют и вампиром, не так ли?

- Поцеловать, - вдруг неожиданно для себя самого тихо и внятно сказал я.

- Что?! – он вздрогнул так, что меч в его руке, скользнув вниз по моей коже, сделал глубокую царапину прямо под сердцем.

- Вы… Да вы хоть сами понимаете, о чем сейчас попросили?.. Глупый маленький щенок. Господи, и откуда вы только взялись на мою голову в моем саду?! Вам ведь не вишен захотелось отведать, а проверить, так ли сладок на вкус поцелуй вампира, как об этом рассказывают. Я прав? Отвечайте немедленно!

- Да, - еще более упавшим голосом, покраснев до корней волос, ответил я.

- Черт бы вас побрал! – в его голосе прозвучало столько страсти и столько отчаяния, что я испугался.

Отбросив меч, он придвинулся ко мне вплотную. Мгновение – и аромат сирени ударил в голову, обволакивая и опьяняя, словно ставя завесу между нами и внешним миром.

- Хотите узнать, что такое инкуб, юноша?..

Его глаза были совсем близко – глубокие, как океан, и далекие, как истина. И сейчас, в эту минуту в них было столько душеубийственной тоски или даже отчаяния – самого что ни на есть горького человеческого отчаяния, что я вдруг моментально прозрел. Господи, да ведь он же несчастен! – вдруг понял я. Он безумно, безмерно несчастен, и сейчас, в эту самую минуту он страдает, точнее сказать – его просто сжигает боль, душевная или физическая, кто знает?.. Как же я сразу-то не понял, не догадался по этому его лихорадочно-невозмутимому, страстно-отчужденному взгляду? Эти его расширенные черные вишни-зрачки, которые так и пышут болью! Развлекаясь сейчас со мной, он просто на какую-то минуту пытался сделать паузу, отойти в сторону, отвлечься от этого страдания. Но развлечение окончено – и пытка продолжается…

…Отче наш, отец наш небесный, пожалей его хоть немного – ведь нельзя же карать за красоту, даже если не ты приложил руку к ее созданию!..

Он вдруг отшатнулся – неожиданно и резко, будто я его ударил.

- Не нужно меня жалеть. Уходите, я не трону вас.

Схватив мое плечо, так что рубашка на моей спине треснула по швам, он, как котенка, отшвырнул меня прочь. Видимо, сейчас он плохо контролировал свои силы, и я, потеряв равновесие, кубарем покатился по земле.

- Убирайтесь отсюда немедленно и никогда, никогда более не смейте попадаться мне на глаза! А еще благодарите бога за то, что я не исполнил вашу просьбу.

Он отвернулся и трижды негромко свистнул.

- Виктор, где вы?

- Я здесь, монсеньор.

Из- за черных ночных деревьев бесшумно, словно призрак, появился всадник. Это был молодой человек высокого роста, настоящий гигант, с огромными ручищами и детски простодушным лицом.

- Что-то случилось, монсеньор?

Великий магистр заложил за спину свои прекрасные руки и решительно сдвинул брови.

- Это я должен у вас спросить, Виктор. Вы – начальник моей охраны или кто?.. Почему в саду посторонние?

Он, не глядя, небрежно кивнул в мою сторону.

- Ах, этот! – гигант так же, как и его г-н, пренебрежительно пере-дернул плечами, пряча в усах улыбку. – И там еще двое, у ограды. Флер их караулит. Мальчишки воровали вишни и едва не наложили в штаны от страха, увидев собаку.

- А почему вы не пришли раньше?

- Не хотел мешать. Я же видел, что монсеньор развлекается.

- Вытолкайте их к чертовой матери за ворота, я не желаю больше слышать о них.

- Конечно, монсеньор. Если вы пожелаете, можем даже розгой угостить напоследок.

Я, по-прежнему лежа на земле между ними, издал какой-то протестующе полузадушенный вопль. Сил подняться на ноги не было: все тело болело и ныло, как будто бы по мне проехал обоз с оружием…Ну и хватка же у вас, г-н великий магистр!

- Нет. Пожалуй, розог не надо, - усмехнувшись, сжалился юный красавец, которого у меня по-прежнему язык не поворачивался назвать магистром. – Они и вправду мало смахивают на папских шпионов. Как управитесь, поднимитесь ко мне, Виктор – я буду в изумрудной башне.

И, не удостоив меня более взглядом, словно я был пустым местом, и вовсе не я 10-ть минут назад дрался с ним на поединке, упражняясь в острословии, он поднял меч, намотал на руку белый плащ и пошел между деревьями к замку. Его белоснежная рубашка долго еще колыхалась в темноте, а потом растворилась – нырнула в ночь и больше уже не вынырнула.

Капитан проводил его жадным и каким-то словно бы тоскующим взглядом. А затем, спешившись, поднял меня за шкирку, словно нашкодившего кутенка.

- Ну что, мил друг, вишенок захотелось покушать? – беззлобно осклабившись, спросил он. – Эх, была бы моя воля, я б тебе таких вишен всыпал – неделю б сидеть не смог. Ну да ладно, пойдем, я тебя проведу, чтоб по дороге не заблудился.

Через несколько минут нас, всех троих, с позором выставили за ворота. Лошади наши разбежались, и нам пришлось вплавь переправляться через речку, а потом еще почти час идти лесом.

Полил мелкий противный дождь, и мы, дожидаясь, покуда в поселке все улягутся спать, спрятались на сеновале. Ведь, не дай бог, было попасться кому-нибудь на глаза в таком виде – мокрые, чумазые, как попрошайки под мостом, в перепачканной вишневым соком одежде, а у Филиппа еще и штаны порваны – не скажу где!.. В общем, если бы нас в таком виде заметила какая-нибудь из местных языкастых девиц, мы б всю жизнь потом позора не обобрались!..

Однако, не смотря на то, что нас все еще трясло, как мокрых бобиков, от холода и пережитых волнений, мы мало-помалу стали приходить в себя.

- Проклятущая собака! – возбужденно и чуть ли не радостно рассматривая дыру на штанах, смеялся Филипп. – Нет, ну вы когда-нибудь видели таких огромных, злющих собак?! Это точно какая-нибудь заколдованная драконша или, на худой конец, медведица.

- Да, кабы не собака! – мечтательно глядя в потолок, вторил ему Гийом. – А колдун-то каков, а?.. Один голос продирает до печенок!

- А глаза?.. А волосы? Точно шелковое покрывало! Даже не верится, что такой может убить поцелуем. Скорее, напротив – мертвого воскресит!.. Что он тебе говорил, Вольдемар? Ты ведь с ним разговаривал.

- Не только, - усмехнулся я. – Еще я с ним дрался. На поединке.

- Тогда почему же ты еще жив?!

- Он пощадил меня.

Оба посмотрели на меня – завистливо и ревниво. Они мне не поверили! Но я больше им ничего не сказал. То, что произошло сегодня вечером в саду Монсегюра, их не касалось.

Тем временем на улице совсем стемнело, и в деревне прекратилось всякое движение. Только где-то лаяли собаки. Все так же молча, не глядя друг на друга, мы разошлись по домам. Филипп был задумчив, Гийом мрачен, а я глубоко и жадно, с какой-то горячечной настойчивостью все вдыхал и вдыхал теплый вечерний воздух – мне казалось, будто он пропитан сиренью.

-

========== Глава 2. ==========

Более я никогда не видел своих приятелей живыми.

Через три дня Гийома выловили из реки, а Филиппа вынули из петли – он повесился на ветвях того самого дуба, с которого когда-то целую вечность секунд и мгновений назад до встречи со своим ослепительным убийцей еще юным и беззаботным мальчишкой прыгал в седло. Я же - смертельно раненый, но каким-то чудом выживший, бледный, как смерть и равнодушный ко всему, как прошлогодняя солома – возвратился назад в Монс, в университет.