Работать нам приходилось очень много. Летом, на исследованиях, начинали работать в 5 утра, а кончали в 7–8 вечера, делая лишь краткий перерыв для обеда, а зимой сверхурочная вечерняя работа длилась иногда месяцами. Такая напряженная работа естественно отбивала охоту от непроизводительных заседаний коллегии. Возникновение частых заседаний в старых, налаженных бюро было плохим признаком: это означало, что в жизни бюро наступил какой-то кризис и подготовляется «конфликт». Ни одно бюро, как бы успешно ни шли его работы, не было гарантировано от периодически возникавших «конфликтов», ибо основной причиной их было не самое дело и его постановка, а мятежный дух статистической вольницы, соединенный с созданным ею же самою бытом узкой кружковщины.
Трудно теперь, через много лет, восстановить совершенно специфическую атмосферу, существовавшую в статистических бюро. Статистики, поселявшиеся большой группой в губернском городе, в редких случаях были местными жителями. Чуждые местной жизни, они и не стремились заводить новые знакомства. Жили обыкновенно своим тесным кружком, как жили политические ссыльные в городах русского Севера и Сибири. Конечно, провинциальная жизнь того времени, ярко изображенная в рассказах Чехова, была убогой, но замкнутая жизнь статистиков содействовала развитию в них нездорового ощущения своего коллективного превосходства. В большинстве случаев это ощущение было обратно пропорционально объективному положению вещей: чем тупее и невежественнее был человек, тем больше, попав в среду статистиков, он проникался чувством самодовольства. Уже проходили времена, когда статистики были своего рода подвижниками и имели некоторое право своим подвижничеством гордиться. Кадры интеллигенции быстро возрастали, а спрос на нее сокращался. Поэтому в конце 90-х годов уже немногим из лиц, шедшим в земскую статистику, приходилось отказываться от более выгодной карьеры. К тому же и оклады статистиков возрастали, а квалификация их, в связи с увеличением на них спроса, падала. Таким образом, мало оставалось от духа жертвенности и подвижничества прежних времен. Но осталось сознание как бы своей избранности и презрительное отношение к окружающей среде. Со статистиками происходила приблизительно та же эволюция, какая более ярко проявилась в среде революционных партий, когда люди, действительно рисковавшие своей жизнью из-за идеи, прошедшие через ссылку и каторгу, продолжали ощущать свою геройскую исключительность в пореволюционной обстановке, никаких жертв от них не требовавшей, и когда даже всякий приклеивший себе ярлык с.-д. или с.-р., не имея в прошлом никаких заслуг, чувствовал свое превосходство над заслуженными общественными деятелями, этих ярлыков не носившими. Та же психология избранности сохраняется и современным коммунистическим «дворянством».
Состав земских статистиков был пестрый. Были среди них профессионалы чистой воды, в большинстве случаев провинциалы из семинаристов или народных учителей с наивной народнической душой и таким же наивным убеждением в своей «избранности». Очкастые, бородатые, в неизменных мягких рубашках со шнурками вместо галстуков, иногда в высоких смазных сапогах, они внешним своим видом напоминали нигилистов 60-х и 70-х годов. Многие из них были уже не первой молодости, т. е. лет 35–40, побывали в разных статистических бюро доброго старого времени и хранили старые традиции. Работали упорно, добросовестно, педантично, но с таким же педантизмом относились к соблюдению статистических традиций и охране своих прав. Тяжеловозы и тяжелодумы, звезд с неба не хватали, но составляли основную рабочую силу бюро. Вместе с тем часто они были инициаторами «конфликтов», в которых держали себя упрямо, мелочно и прямолинейно. К этим статистическим «сектантам», часто помятым жизнью, но сохранившим какую-то детскую наивность души, я всегда чувствовал симпатию, несмотря на то, что своими претензиями и болезненным самолюбием они много испортили мне крови. В большинстве это были хорошие люди, честные и с открытой душой.
Немалую группу среди статистиков составляли столичные интеллигенты, частью поступившие в земскую статистику из научного интереса, частью из-за присущего им вольнолюбия и нежелания подчиниться какой бы то ни было служебной дисциплине. К этой же категории можно отнести и часть политических ссыльных, отошедших от революционной работы и находивших удовлетворение в работе полунаучного характера. Эта группа составляла своего рода «аристократию» статистического бюро. Из нее вербовались «текстовики», т. е. составители текстов статистических сборников, а также будущие заведующие бюро. Большинство из них сотрудничало в местной или столичной прессе и многие впоследствии становились журналистами или писателями. Много было среди нас и молодых людей, главным образом из исключенных студентов, примкнувших к революционным партиям с.-р. и с.-д. после их образования. Интересовались они преимущественно организацией кружков из гимназистов и рабочих, а на свою службу в статистике смотрели только как на необходимый для существования заработок. Эта группа, с годами все возраставшая, в особенности партийные с.-д. (большевики и меньшевики), мало вносила интереса и инициативы в работу. Относясь с большим высокомерием к беспартийным товарищам, эти молодые революционеры были большею частью недобросовестны в работе, что не мешало им щепетильно отстаивать свои права в статистической коллегии. Благодаря этой группе статистиков, старая коллегиальность, основанная на жертвенности равноправных членов бюро, работавших за малое вознаграждение без счета часов и по праву считавших земскую статистику своим делом и своим детищем, стала полным абсурдом. Эти молодые люди смотрели на заведующих не как на товарищей, а как на работодателей, постоянно требовали регулирования рабочего времени, усиленной оплаты сверхурочных часов, повышения окладов и т. п. И постепенно статистические бюро превратились в уродливые учреждения, подобные частновладельческим фабрикам, управлявшимся комитетами рабочих в первой стадии революции 1917 года.
Кроме указанных трех главных групп земских статистиков, были еще две небольшие группы: к одной я причисляю людей малоинтеллигентных, тупых и бездарных, как-то затесавшихся в статистическую компанию и приобретших навыки в счетной работе. Им из статистики деваться было некуда. Конфликты были не в их интересах, а потому в большинстве случаев они примыкали к «правительственной» партии. К другой группе можно отнести забулдыг и запойных. Ни в одном другом учреждении они служить бы не могли. Но статистическая вольница была к ним терпима. В каждом бюро было 2–3 запойных статистика, которые от коллегии получали как бы негласные отпуски во время запоев. Я знал нескольких статистиков с регулярными запоями, которые служили в своих бюро по много лет. Но, если запои становились «не регулярными», долготерпению товарищей наступал конец. Приходилось их увольнять, и они исчезали из нашей среды, погибая где-либо «на дне».
Таков был в общих чертах состав статистической вольницы, в которую я попал после трех лет службы в одном из центральных учреждений правительственной статистики.
Однако и статистическая вольница не могла избежать естественного деления на классы. В статистических бюро были свои патриции и плебеи. Патриции, обладавшие званием статистиков, были полноправными гражданами своих республик и участниками внутреннего самоуправления. Это было все же меньшинство. Большинство составляли счетчицы, или «барышни», как их называли в просторечии. Барышни были нашими чернорабочими, никаких прав по управлению бюро не имели, да на них и не претендовали. Впрочем, в период подъема революционных настроений перед 1905 годом в некоторых бюро стремление к эгалитарности доходило до абсурда и «барышни» были введены в коллегии с правом решающего голоса. Такие порядки, например, я застал в таврическом статистическом бюро, когда был выбран членом таврической губернской земской управы.
Явившись на общее собрание, на котором обсуждались очень сложные вопросы программы исследования, я был совершенно поражен тем, что увидел. В коллегии принимали участие человек 10 статистиков разной опытности и квалификации и около 20-ти «барышень»-счетчиц. В большинстве это были юные девицы, недавно окончившие симферопольскую гимназию. И вот оказалось, что эти 20 девиц, предводительствуемые молодыми и неопытными статистиками, проводили решения, против которых возражало несколько старых опытных работников, в том числе и я.
