-- Джон!.. Капитан Джон Оунли! Я вам приказываю подняться! -- Александру вдруг показалось, что их капитан слегка пошевелил головой.

   Нет, не показалось. Так оно и было. Здоровяк Джон с огромной шевелюрой рыжих волос открыл тяжелые веки. И сделал он это с таким трудом, словно поднимал штангу. Глаза тут же захлопнулись. Вторая попытка оказалась более удачной. Любопытно было наблюдать, как только что ожившие зрачки, не выражая еще никаких эмоций, плавали вправо-влево и пассивно воспринимали факт существования внешнего мира. Потом дернулись его губы и приподнялась голова. Тело зашевелилось, словно давно покинувшая его душа наконец-то вернулась в свое обиталище. Капитан Оунли тихо прошептал свои первые слова:

   -- Что это?.. Где я?.. Куда Виктория задевала мой галстук? Мы ведь собирались поехать к Хайту на день рождения...

   Виктория -- его первая жена, умершая на Земле около двух тысяч лет назад. Иногда во время эскапического сна в активную часть мозга память выбрасывает осколки далекого прошлого. Джон поднялся с саркофага, как ребенок поднимается из своей люльки: со взором полнейшего непонимания происходящего.

   -- Виктория! Ты где?!

   -- Очнись, капитан! Мы в дальнем космосе!

   Оунли отскочил, словно его ошпарили кипятком. Причиной было то, что он увидел Антонова.

   -- Ты кто?

   -- Я Алекс! Ваш почетный программист. Вспоминай! Мы возвращаемся с Проксимы!

   -- Ты не видел Викторию? Сегодня у Хайта день рождения. Двадцать пять лет старику... Да где я, черт возьми?!

   Капитан с изумлением посмотрел на свой саркофаг, потрогал его, наверное минут пять всматривался в лица остальных членов экспедиции. А далее с ним случилось то, что и должно было случиться. Он схватился за голову и начал стонать. Потом громко выть. И наконец -- кричать. Катался по полу, рвал на себе комбинезон. Глядя на него, никто бы не дал другого диагноза, кроме одержимости, которая, в свою очередь, изгоняется только усердными молитвами. Капитан продолжал свое неистовство бесконечно-долгие десять минут. Бес, вселившийся в его тело, вращал вокруг него, словно центрифугу, маленькую каюту. И первое, что он вспомнил под действием адской боли, это то, что она называлась каютой Забвения.

   Антонов серьезно испугался. Как бы не случилось летального исхода. Из ноздрей Джона уже потекли обильные струйки крови. Тело судорожно дергалось на полу, будто к нему подсоединяли ток. Опасность, что оно так и не сможет выйти из смертельного штопора, составляла около двадцати процентов. Но для Джона эти траурные проценты просвистели над самым ухом и унеслись в бесконечность. Тело его, наконец, обмякло. Он лежал лицом вниз. Его грудная клетка часто вздымалась, прокачивая воздух: вдыхая забытый вкус жизни и выдыхая остаток агонии. Разорванный собственными руками комбинезон был весь в поту. Он медленно-медленно приподнял голову, протер ладонью мокрое лицо и с изумлением сказал:

   -- Алекс, ты?!

   -- Джон! Мы возвращаемся! Ты можешь в это поверить?!

   -- Все это было так давно... Старт с Земли... Ты помнишь тот прощальный карнавал в нашу честь? -- Капитан вдруг расхохотался. -- А помнишь ту белокурую девицу, которая кричала: "я обязательно дождусь тебя!". Помнишь? Неужели все это происходило на самом деле?.. А кого из нас шестерых она собиралась дожидаться?

   Александр подошел к капитану и сжал его в объятиях. Два липких от пота тела приклеились друг к другу.

   -- Джон!! Кто-нибудь когда-нибудь испытывал подобной радости? Мы возвращаемся!

   Зашевелились тела в остальных четырех саркофагах. Ни живые ни мертвые члены звездной экспедиции с бледными изумленными лицами и нулевым пониманием происходящего, стали боязливо озираться вокруг.

   -- Приготовься, Джон, сейчас начнется кошмар. Муки воскресения из мертвых.

   Когда тела их коллег стали издавать звериные звуки и корчиться на белом полу, в каюте поднялась такая какофония истерических возгласов, что Александр испугался не только за жизнь друзей, но и за собственный рассудок. Он мысленно торопил ленивые минуты, собственным бессилием толкая вперед вселенское время. "Скорей бы! Скорей!".

   Из четырех оставшихся членов экспедиции на ноги поднялся лишь один. Это Эдрих Вайклер, штурман. Остальные трое продолжали лежать с пеной у рта, лишенные всякого движения. Тогда настало время вспомнить самое главное: человек, находясь в нестабильном состоянии жизни, имеет шанс когда-то умереть. Зато смерть стационарна и неизменна. Отныне и на всю оставшуюся жизнь у тех кто остался смерть будет ассоциироваться с пеной у рта и тремя небрежно раскинутыми по райской белизне телами... И еще с ноющей тоской в душе.

   -- Эдрих, скажи нам что-нибудь. У тебя все нормально?

   Вайклер нелепо развел руками. Он сжал мокрыми ладонями еще не отошедшую от боли голову и недовольно произнес:

   -- С самого начала я знал, что все бестолку. Нет там никакой жизни. Ни органической, ни неорганической, ни даже легендарно-мифической. Лишь голые камни... Да, они красиво выглядели в заходящих лучах Проксимы. И вот только ради этой красоты мы потратили всю свою жизнь. Я вас поздравляю.

   Всякие поздравления теперь воспринимались со сдержанным молчанием. Майк, Павел и Андрей были мертвы. Успели ли они хоть что-то вспомнить в период агонии? Успели осмыслить происходящее? Вкусить хотя бы черную радость возвращения? Их кораблю пророчили гибель еще на старте. Иные говорили, что они едва ли дотянут до орбиты Плутона. Даже если этот подвиг и свершится, то огромное межзвездное расстояние наверняка станет для них бездонной могильной ямой, а "Безумец" -- гробом. Название космического корабля вполне отражало его авантюрный характер. Удивляться нечего: как-никак самая первая в истории человечества звездная экспедиция. Сколько их было еще потом -- вопрос с несколькими вопросительными знаками, потому как связь с родной планетой прекратилась сразу после выхода из системы.

   -- И все-таки мы первые... -- произнес Александр. Голос его обрел утерянную твердость. -- Мы -- Гагарины. И никто уже не посмеет вписать вместо нас другие имена... Кстати, Джон! Ты не забыл о той бутылке шампанского, которую ты спрятал в морозильной камере и сказал, что она будет распечатана первым очнувшимся от эскапического сна? На ее этикетке мы еще поставили свои росписи. Помнишь?

   Капитан угрюмо кивнул.

   -- Вообще-то эту идею подал мне Андрей.

   Взор волей-неволей вновь упал на бездыханные тела. Они лежали в обнимку с вечностью. И их распростертые по полу руки словно прощально охватывали весь мир.

   -- Предлагаю похоронить их в космосе. Не сомневаюсь, что любой из них выбрал бы звезды, а не земляных червей. -- Вайклер глянул на лица коллег, заведомо зная, что согласие будет единодушным. -- Кто нас сейчас помнит, на этой Земле?

   Часа через полтора от "Безумца" отделились три капсулы с остывшими телами. Вселенная молчаливо приняла своих сыновей. Бездна немого пространства стала для каждого из них дорогой к множеству пылающих миров. Никто еще так красиво не уходил в свой последний путь, если еще учесть, что путь этот никогда не закончится. Под торжественный блеск небрежно рассыпанных звезд и под чуждый человеческому слуху реквием ледяного пространства эти трое останутся вечными странниками галактики, они никогда не лягут в могилу: так и будут висеть между жизнью и смертью, между крапленым светом и необъятной тьмой, наконец, между реальностью и ее зеркальным отражением -- иллюзией реальности.

   Антонов потряс в руке шампанское.

   -- Где возгласы?! Не слышу радостных восклицаний! Где безумие? Где сумасшествие, разгоняющее хандру?

   -- У-ру-ру!! -- в рифму заголосил Джон. -- Сойдет за придурковатый возглас?

   На этикетке была прикреплена табличка с надписью, текст которой просто обязан занять свое место в истории человечества. "Эту бутылку разрешено распечатать в том и только в том случае, если "Безумец" будет уже на подступах к солнечной системе, а его экипаж очнется от эскапического сна. Космоплаватели из Прошлого поздравляют себя самих в Будущем с возвращением на Землю. Кричите "ура!". Да погромче!"