-- Странно, дождь уже закончился... А я и не заметил.

   Предвечная Тьма покровительствовала Англии не меньше, чем другим миражам. Она покрывала ее густым слоем мрака, словно защитным панцирем. Более того, Непознаваемый отвел ей какую-то особую роль в устройстве черной вселенной. Ибо Англия со всех сторон омывалась водами: теплыми и прохладными, тихими и нередко бушующими от злобы. Здесь шла вечная война между землей и атакующими ее отрядами волн. Война, не имеющая ни начала, ни конца, ни побед, ни поражений. Демиург этого загадочного мира словно дал острову наглядное знамение: подобно тому, как суша и море ведут между собой непрестанную вражду, и количество их побед равно количеству поражений, -- так и Англия обречена на вечные склоки с окружающими ее миражами. Не стать ей никогда властительницей мира, но и не суждено быть полностью опустошенной.

   В летописях записано, что полвечности назад этот огромный остров покорили швайды, норды и фины, создавшие в то время Альянс Холодных Миражей. Англия находилась под гнетом иноземцев целых шесть эпох: платила им дань, работала на чужих сюзеренов и не имела собственного короля. Потом явился Робин Смолл, неутомимый вояка и народный любимец. Он-то и сплотил вокруг себя отряды таких же отчаянных мужей. Нет, они не стали поднимать никакого освободительного движения. На нескольких кораблях они переправились к берегам Скандии, проникли в Хельсинки и перерезали весь город: не оставили в живых ни одной души. Но это была лишь зажженная спичка, воспламенившая целый пожар. Тевтонцы в союзе с рауссами, видя, что холодная столица пала, немедленно заключили союз и уничтожили весь Альянс. Немногочисленные остатки его армии -- те, которые находились на порабощенном острове -- впали в такой страх, что любой англичанин, даже самый робкий, мог без проблем подойти и перерезать горло любому фину или норду.

   Робин Смолл так и не стал королем, его предательски убили. И началась династия Вальетти, далеким отпрыском которой являлся хорошо известный Эдуант.

   Все это было, было, было...

   Теперь Англия и Альянс Холодных Миражей -- ближайшие союзники. Так уж устроена политическая мораль черной вселенной. Друзья и враги здесь так часто меняются местами, а слагаемые "навеки" союзы так часто дробятся трещинами лютой ненависти, что один человек может смело говорить другому: "послушай, любезный, пока ты еще числишься у меня в друзьях, сделай для меня то-то и то-то...".

   Огромных размеров каменная голова надменно торчала из земли. Ее горящие глазницы прожигали тьму и были видны за много миль за пределами Велфаста. У иноземцев, кто впервые имел возможность взглянуть на архитектурное чудо мироздания, поначалу возникало жуткое ощущение, что голова вот-вот пошевелится, моргнет железными ресницами. Следом пошевелится земля, и из-под нее, брызгая в разные стороны глыбами глины, восстанет великан. Осмотрится вокруг. Вытащит свой меч. И меч этот без труда сможет достать до небесных костров, повергая их на землю...

   У Эдуанта, явно не отягощенного проблемами жизни, как всегда бал... Очередная оргия веселья в нескончаемой цепи себе подобных. Тронный зал был переполнен народом. Тут и знатные лорды, и высшие офицеры армии, и даже духовенство не прочь потрясти своими провонявшимися рясами. Цветами живого благоухания, несомненно, являлись дамы. Их яркие наряды создавали в толпе приглашенных цветную мозаику. И мозаика сия постоянно меняла свой орнамент, как в калейдоскопе, который прокручивают вокруг своей оси. Эдуант любил наблюдать с высоты своего трона за танцующими парами, за праздными смеющимися толпами и за гордыми одиночками. Он выискивал в лорнет симпатичные мордашки и, если открывал среди них новую, тотчас приказывал их познакомить.

   Эдуант был верен своему имиджу. Самым любимым занятием для него было и оставалось поражать придворных каким-нибудь своим новым платьем. Вот и сейчас он вышел на блистающий слегка зашарканным лаком паркет, капризно махнул рукой, и музыка тотчас стихла. Никакая музыка не смела отвлекать людей от его персоны.

   Король лукаво улыбнулся, поправил белые локоны парика и произнес свою неподражаемую фразу, которую весь двор обхохатывал за его спиной:

   -- Ну... как вам моя индивидуальность? Моя неповторимая изысканность и утонченность? -- говоря это, Эдуант слегка поворачивал туловище, чтобы все заметили эти замечательные изумруды, инкрустированные в пояс. Яркое атласное платье короля словно горело страстью. Его расцветка шла волнами по всему телу, то охлаждая чувственность, то вновь возбуждая ее.

   Дальше все шло как обычно. Дамы принимались восторженно охать и ахать. Их кавалеры вяло похлопывали в ладоши. Проходя вдоль толпы, король создавал волну возмущения: приблизительно тот же эффект, который создает идущий по тихой воде корабль. Придворные переставали разговаривать друг с другом, даже влюбленные отводили взоры от своих партнерш, чтобы устремить их в сторону неповторимого в своем понимании монарха. Одна дама громко крикнула на весь зал:

   -- Как он сегодня великолепен! -- и крикнула с явным намерением, чтобы Эдуант услышал, кому именно принадлежит этот короткий панегирик.

   Но как только Эдуант скрывался с поля зрения, тут же начинались смешки, перешептывания, изумленные покачивания головой. Дамы, часто-часто помахивая веерами, прятали за них свои личики и позволяли своему языку такие высказывания...

   Нежное, почти женственное лицо Эдуанта сияло, словно солнце на страницах еретических книг. Улыбка была болезнью для его губ. Серьезным его вообще редко кто-либо когда-либо видел. Наконец, Его Величество Изысканность и Неповторимость, а также непонятная для посторонних умов Утонченность и Рафинированность, изволило остановиться. Король поднял свои белоснежные ладони, обрамленные серебристого цвета манжетами, и громко хлопнул три раза.

   Вновь заиграла музыка.

   Ей повелено было заиграть.

   Легкий вальс вновь вскружил головы и тела присутствующих. Празднично горели зажженные люстры. Несколько уныло тлели их отражения на лакированном паркете. Дирижер махал своими палочками, указывая, какому инструменту пора бы заиграть, а какому не плохо бы заткнуться. Но музыка, стоит заметить, была великолепна. Певучий голос скрипок, легкая капель клавесина и недовольное урчание контрабаса создавали нерушимую гармонию звуков. Король танцевал со всеми дамами подряд. Он безо всякого стеснения разбивал пары, подарив кавалеру вместо слов извинения лишь легкую улыбку, брал даму за руку и кружился с ней до тех пор, пока где-нибудь рядом не заметит более смазливую мордашку. Внутри английского двора было обычным делом, когда мужчины танцевали с мужчинами. Любвеобильный король не брезговал и этим. Почти все лорды уже испытали нежное прикосновение его пальцев.

   -- Ваше величество, разрешите пригласить вас на легкий кураж!

   Эдуант обернулся. Позади него стоял лорд Клайсон. При нем был его праздничный генеральский мундир и подозрительно вежливая улыбка.

   -- Конечно, конечно...

   Король слегка поклонился даме, которая отблагодарила его затяжным книксеном, и схватил руку Клайсона. Они закружились в медленном танце. Их тела то приближались, то удалялись на расстояние двух вытянутых рук. Грациозные движения короля лишний раз доказывали, что балы для него -- жизненная стихия, в которой он чувствует себя вольготно, как рыба в воде (или как язык в вине). Изящные же движения лорда объяснялись совсем другим. Для него война была жизненной стихией. А там приходится упражняться с телом куда более серьезно, чем на балах и в постельных поприщах. Во время очередного сближения их тел Клайсон, глядя своему монарху мимо глаз, как бы невзначай спросил:

   -- Ваше величество, уместно ли во время такого торжества пытаться омрачить его делами внешней политики?