Поистине, сказочной была эта страна, Страна Чудес, с розовым кустом на гербе. В этой стране не было толстосумов и бедняков, грабителей и бездельников, полицейских и собак-ищеек. Все звали друг друга братьями и сестрами, и вся прекрасная обширная страна от моря до Бурных гор принадлежала народу. Магазины были наполнены всевозможного рода изделиями. Каждый получал все, что ему нужно было, и если жителю одного селения случалось очутиться в другом, он всюду находил приют. Его везде принимали, как дома.

Группами, распевая песни, шли жители Страны Чудес по утрам на работу, группами и с песнями возвращались они домой. Когда прекращалась работа и синее небо манило вдаль, мужчины, женщины и дети надевали крылья и летели, как птицы, над полями, горами, лугами и реками. Некоторые жужжали, как пчелы «жжж… жжж». Другие порхали, как стрекозы. Третьи неслись широкими взмахами, как аисты. У всех на спине были пристегнуты одинаковые бело-красные холщевые крылья, а под каждой парой крыльев торчал пропеллер. Пропеллер был надет на ворот, а ворот лежал в ящике. Ящик же был прочно прикреплен под крыльями и представлял собой загадочную штуку: с одной стороны сверкала рукоятка и четыре кнопки. Если повернуть рукоятку, в ящике начинало трещать, если нажать на первую кнопку — крылья начинали жужжать и поднимались в воздух вместе с человеком и ящиком, нажим на вторую кнопку вызывал поворот, третья кнопка делала полет прямым, а четвертая — прекращала жужжание пропеллера, и летчик опускался на землю.

Так был устроен тот волшебный аппарат, который делал жителей Страны Чудес равными птицам и уносил их туда, куда им хотелось. Только за море они не могли летать. Видимо, они не могли переносить морского воздуха, так как стоило какому-нибудь смельчаку подняться над морем, как он тотчас же терял сознание и стремглав падал в воду. Вот почему никто из них не жил у моря и почему они не были связаны с морскими животными такой тесной дружбой, как с животными суши. С птицами весь народ был в самой задушевной дружбе, и даже малые дети прекрасно понимали птичий язык.

Страна Чудес была сказочно хороша — чересчур хороша для таких проказников как Буц. Что же касается Муца, то он уж совсем не подходил. Это обнаружилось очень скоро, неделю спустя после Праздника Мира. Раны обоих настолько зажили, что проказники могли ходить без повязок и совершить прогулку вниз, в Пятидубье. Вокруг уха Буца до самого затылка тянулся шрам, а у Муца на темени оставалась круглая, как большая монета, красная ссадина.

Внизу на равнине змейкой вилась река и серебристой лентой уходила в лес, на опушке которого сверкал заросший камышом пруд.

От подножия горы до самого пруда раскинулось Пятидубье. Его домики утопали в цветущих липах, испещренных красными крупинками рябинах, густых виноградных лозах и цветочных изгородях. Все селение походило на цветущий сад, из листвы которого выглядывало только несколько дымовых труб и башенок.

Слышалось радостное, громкое пение, потому что был ранний час, когда жители собирались на работу. Мужчины и женщины торопливо выскакивали из домиков и строились в ряды. Мужчины были в коротких штанишках и цветных рубашках, с синими, красными, зелеными и желтыми поясками. Женщины носили пестрые банты в волосах; их звонкие голоса заливались, как колокольчики.

Когда Муц и Буц спустились с горы и добрались до селения, жители уже были совсем готовы к уходу. Одна группа направлялась на фабрики, где ожидали пробуждения от сна машины; другие расходились по полям, на которых под знойными лучами солнца колосились хлеба, по пашням, заросшим сорной травой, по конюшням и пастбищам, где блеяли овцы, по лугам, на которых стоял спелый клевер, по садам, в листве которых наливались желтые и красные фрукты. Тишина царила в опустевших домах на безлюдных улицах. Только несколько деток кружились в воздухе и кричали:

— Великан выздоровел! Великан выздоровел! — и разглядывали Муца с высоты. На деревьях, со щебетаньем, порхали птицы.

Буц молча ущипнул Муца в икру и указал на одну липу.

Муц остановился, раскрыв рот.

На ветке сидел малыш, а на его коленях стояла птица с желтыми крапинками. Она повернула испещренную желтыми пятнышками головку, кивнула Муцу и зещебетала, обращаясь к малышу.

— Тиви-тиви? Фьить, фьить?

На это малыш ответил:

— Да, это великан, который убил больше тридцати наших солдат. Но он устроил после этого великое братание, поэтому мы ему все простили.

Птица в ответ на это чирикнула:

— Тиви, тиви? Фьить… чили-лили?

Малыш взглянул на Буца и ответил:

— Тот лилипутик? Он освободил свой народ от волшебной короны.

— Тиви-тиви? Фьить. Чили-чили… Фьить…

— Ты спрашиваешь, почему это не сделал великан? Да, это загадка. Быть может, у него здесь не совсем ладно, — и малыш постукал себя по лбу.

Муц озлился. Он наклонился, схватил два кома земли и швырнул ими в дерево, а Буц запустил туда камнем.

Птица, издав испуганное «фьить», вспорхнула и улетела. А малыш взвизгнул, как ужаленный, слетел как молния, с дерева, ткнул ошарашенного Муца кулаком в нос и так стремительно бросился на Буца, что тот упал навзничь. Затем маленький летун снова взвился в воздух и поднял тревогу:

— К председателю совета! Эти двое бросали в птицу! К председателю совета!

Улица сразу оживилась. Из всех домов и садов выбежали дети и столпились вокруг злоумышленников. Даже малыши, порхавшие в лучах солнца, вихрем опустились наземь и стали тузить Муца, ловко ускользая от его рук, подталкивали его и, не переставая, кричали:

— К председателю совета! Эти двое бросали в птицу!

Пожилые мужчины и женщины, которые по старости были освобождены от работы, стояли в обвитых виноградниками дверях домиков и также кричали:

— К председателю совета!

Толпа ребятишек гнала Муца и Буца по аллее, по направлению к площади.

По краям последней, в форме подковы, выстроились маленькие домики. Их плющевые и виноградные изгороди сходились к зданию совета, с высокой остроконечной башней. Широкая терраса совета выходила на площадь и на нее падали тени пяти исторических дубов.

Так красиво расположился совет Пятидубья. В одной из комнат нижнего этажа сидела за столом коренастая фигура, с багрово-красным шрамом на высоком лбу. То был председатель совета Суровый-Вождь. Он отложил в сторону перо, выглянул в окно и увидел занятное шествие — впереди Муц и Буц, а за ними толпа летающих, бегающих и кричащих детей. У террасы процессия остановилась, а дети продолжали кричать:

— Товарищ председатель! Товарищ председатель! Они бросали в птицу!

— Что? — спросил Суровый-Вождь. Он нахмурился, вскочил со стула, быстро выбежал из комнаты на террасу, посмотрел в лицо Муцу, устремил строгий взгляд на Буца и переспросил его: Не может быть! Как? Великан напал на маленькое слабое создание? Это невозможно!

— Правда! правда! — закричали дети, указывая пальцами на обоих виновников. — Правда!

Муц пристыженно опустил голову, Буц уставился в землю. А Суровый-Вождь долго смотрел на Муца, словно не веря, чтобы такой великан мог напасть на слабое создание. Затем он еще раз взглянул на Буца, лицо которого было скрыто широкополой шляпой, поднял свой орлиный нос и промолвил:

— Вам хотелось летать еще тогда, когда вы лежали в постели. Теперь, хотя у вас головы и залечились, но крыльев вам, видно, нельзя доверить.

Муц перегнулся через перила террасы и, подпрыгнув, стал просить и умолять.

— Научите нас летать, господин Суровый Вождь, господин председатель совета, господин главнокомандующий! Пожалуйста, дайте нам крылья и все прочие принадлежности.

Но тот неумолимо покачал головой:

— Нет, этому не бывать! Кто хочет быть свободным, как птица, тот должен вести себя иначе.

— Я больше никогда не буду бросать в птиц, — с жаром твердил Муц, — я так люблю птиц, так люблю…

Он разгорячился так, что забыл, как часто гнался в Шмеркенштейне за воробьями.