— Ты был в плену?

— Каким чудом ты спасся?

— Победим ли мы врагов?

Тут Муц взмахнул рукой и произнес речь, в которой рассказал все, что узнал на той стороне:

— Толстосумы нас обманывают. Король лжет. Военные трубы лгут. Всюду и везде одна ложь! Никто вас не хочет поработить. Ах, какой там прекрасный народ! Они перевязали меня и Буца, ухаживали за нами и кормили нас и никто не собирался свести нас с ума. Ах, какой это чудный народ! А толстосумы, это — противные, гадкие, самые гадкие, каких когда-либо видывал свет! Знаете ли вы про клад в Самоцветъе?

Нет, лилипуты не знали этой истории. Их глаза загорелись любопытством, из губ у них не вырвался ни один звук.

Муц повысил голос, рассказал про клад, которого добивались толстосумы, рассказал про мирный нрав соседнего народа, про ложь толстосумов, стал кричать и ругаться без конца. Речь текла из его рта бесконечной лентой, которая тянется, тянется и не видать ей ни конца, ни начала.

Прискакало несколько офицеров и прислушалось к крикам великана.

— Схватить его! Заковать в цепи! Враги его свели с ума. Схватить его! — закричали они.

Но их приказы были заглушены рассказами, криками и обвинениями Муца. Он стал снова рассказывать про клад в Самоцветье, говорил без умолку и, наверное, никогда бы не остановился, если бы в толпе солдат не пронесся шопот, вслед за которым все повернули головы по направлению к королевской палатке. Оттуда приближались генералы, а среди них тот, кого лилипуты видели редко — сам король.

Он сидел на белоснежном двурогом, был одет в тканый золотом мундир и держал голову в сверкающей короне прямо, словно проглотил аршин.

Лилипуты не спускали глаз с сверкающей головы короля, но Буц, сидевший на плече великана, снова увидел плешивую макушку, просвечивавшую из середины короны и засмеялся. Он хохотал без умолку, а Муц, при виде короля и его свиты, пришел в такую ярость, что мог только прорычать:

— Лгун! Ты обманул! Лгун!

Пипин придержал свое двурогое неподалеку от Муца, строго посмотрел на великана, как бы желая заставить его замолчать, и надменно промолвил:

— Он свихнулся! Враги свели его с ума!

— Я свихнулся?! — оскорбленно спросил Муц. — Я-а-а?

Сегодня он впервые в своей жизни считал себя необычайно умным и серьезным, впервые он рассказывал лилипутам так умно, серьезно и воодушевленно — и, вдруг, свихнулся!!!

Муц был очень обижен, и, чтобы доказать, что он в полном рассудке, состроил умную, деловую мину. Затем он склонился над окружающими, поднял указательный палец и наставительно произнес:

— Погодите. Посмотрим, свихнулся я или говорю правду. Пипин! — И он повернулся к королю:

— Пипин, зачем вы начали войну? Знаешь ли ты про клад в Самоцветье? Можешь ли ты взглянуть мне прямо в глаза, Пипин? Прямо в глаза?

Нет, Пипин не смог этого сделать. Он стал моргать глазами, покраснел, побледнел и снова покраснел, быстро отвернул нос в сторону и смущенно, сконфуженно замигал, глядя куда-то поверх войска.

А Муц восторжествовал:

— Видите! У него совесть нечиста! Видите: он не может смотреть мне в глаза! Ах, как мы были глупы! Как глупы!

Он свирепо потер кулаком лоб.

— Глупы, как овечки! Из-за лжи мы пошли на войну! Из-за лжи мы должны были умирать! Видите: он не может взглянуть мне в глаза! Из-за лжи мы пошли на войну!

— Из за лжи! Из-за толстосумов! — пронеслось по рядам солдат, потому что от колдовства труб вестников не осталось ни следа. Они вспомнили убитых отцов, братьев, друзей и яростно сжали кулаки.

Пипин заскрежетал зубами, поднялся в седле и приказал:

— Смирно! Сабли наголо! Целься из винтовок!

Солдаты нерешительно переминались с ноги на ногу, колебались, но волшебная сила украшенных коронами пестрых мундиров победила. Всадники выхватили маленькие сабельки из ножен, пехота прицелилась из винтовок, а королевская гвардия выставила вперед пики.

Муц замер от изумления. Но Буц вдруг сделал свирепое лицо и пристально посмотрел на сверкающую королевскую корону.

Снова пропищал тонкий, пронзительный голосок:

— Лилипуты, защитите своего короля! Уберите сумасшедшего мятежника!

Снова заколебались лилипуты, но ни одна винтовка не выстрелила и ни одна сабля не поднялась. Волшебная сила пестрых мундиров отказалась служить. В первый раз она отказалась служить.

Офицеры побледнели. Покрасневшее лицо короля исказилось злобой, и он внезапно повернул корону так, что волшебный камень заискрился и покрыл его ослепительным неземным ореолом.

— Опять начинается колдовство! — шепнул Муц Буцу. И действительно, лилипуты пали ниц, трусливо поднялись, посмотрели на Муца дикими глазами и подняли оружие, как бы ожидая только сигнала к нападению.

Тут произошло нечто такое, от чего застыли в изумлении король, офицеры, лилипуты и сам Муц. Проворно, как кошка, спустился Буц с плеча великана на землю, вскочил на двурогое короля, сорвал с головы Пипина корону, швырнул ее наземь и ударил по ней своей дубинкой с такой силой, что сверкающие волшебные камни разлетелись вдребезги. А сама дубинка, с треском, сломалась, и в руках у Буца остался обломок…

Дубинка сломалась!

Буц большими, оторопелыми глазами недоуменно смотрел то на Муца, то на сломанную дубинку. А растерянные и потрясенные лилипуты смотрели на белоснежное двурогое… Они увидели на нем нечто совсем новое… На встревоженном, блеющем животном восседал уже не прежний, озаренный лучезарным ореолом, король, — на нем сидел согбенный лилипут, которого они видели впервые. Самый обыкновенный лилипут, с бездушным лицом и острым, плешивым, потешным, черепом понуро сидел в седле…

В продолжение нескольких секунд в лагере царила мертвая тишина, затем раздался взрыв хохота. Хохотал Муц, хохотал Буц, хохотали солдаты, и даже раненые весело кряхтели. Весь лагерь дрожал от тысячеголосого хохота.

Только офицеры были серьезны и бледны.

Они тревожно ходили между рядов лилипутов и пронзительно отдавали команду:

— Смирно! Стройся!

Увы! Разбитая волшебная корона валялась на земле, власть ярких королевских мундиров была сломлена и войско ревело, кукарекало, кричало и смеялось до слез, покатываясь при виде плешивого лилипута на белом двурогом.

Тогда этот лилипут припал к седлу, схватился рукой за грудь, скатился на бок и выпал мертвый из стремян.

Когда на другой день солнце выглянуло сквозь тучи на вершинах Бурных гор, оно увидело в долине лес развивающихся флажков: белые флажки на палатках в лагере Лилипутии, белые флажки в лагере Страны Чудес, — белые флажки, рассеянные по цветущим лугам.

Лагерь Страны Чудес как бы вымер, так как солдаты ушли оттуда в гости к лилипутам, пировали вместе с ними, болтали, проклинали войну, пели и танцовали.

Огромная фигура Муца вызвышалась над толпой примирившихся врагов. Вокруг него собрались Буц, Суровый-Вождь, Бицибуци, Золотая-Головка и многие другие. Все пили янтарный мед из маленьких бокалов. Лилипуты совершенно не могли себе объяснить, почему они питали такую смертельную ненависть к соседнему народу.

— Почему? — спрашивали они друг друга. — Почему?

— Потому, что вы были околдованы! — заявил Муц. Он посмотрел на сидевших вокруг лилипутов, растянулся во весь рост, почесал бинт на своей кудрявой голове — рана на затылке сильно заныла — и повторил:

— Я думаю, — потому, что вы были околдованы…

— И не знали про клад в Самоцветье! — вставил Буц и стиснул зубы, он также почувствовал боль в своей забинтованной голове.

— Кроме того, нас ослепляла волшебная корона, — прибавил Бицибуци, ущипнул своего соседа за ухо и затянул песню, которая со вчерашнего дня обошла весь лагерь.

Она начиналась так: