Только здесь, на небольшой, но всё-таки городской улице я осознал, насколько далеко зашла неизвестная трагедия, превратившая советских людей в обезумевших существ. С правой стороны подворотнивалялись обломки решётки и каких-то деревянных досок: вероятно, сломали чей-то балкон. В трёх метрах стояла разорённая телефонная будка с выбитыми стёклами. На другой стороне улицы стояла брошенная машина – чёрный седан ЗИС М-14, с выломанным левым боковым зеркалом. Чуть поодаль стоял маленький, серый «Москвич 402» с потрескавшимся лобовым стеклом. Слева от машины я заприметил круглую тумбу для объявлений и афиш. К ней сравнительно недавно был прикреплён небольшой плакат с наскоро нацарапанным красной краской объявлением:

«Внимание! В связи с вводом чрезвычайного положения в городе, с 21 часа объявлен комендантский час! Все его нарушители будут наказаны на месте!»

- Наказаны на месте? Что это значит?

Мне стало не по себе. Город был почти на военном положении. Связано ли это с тем, что происходит? У меня было чересчур много вопросов, и мне стоило найти кого-нибудь, кто должен мне их дать. Я зашагал по улице вперёд, поравнялся с «Москвичом» и принял вправо – улица сворачивала в сторону. На пути моём поперёк дороги стояла сломанная «Победа», а за ней я внезапно увидел двоих красноармейцев. Они не спеша прогуливались метрах в двадцати от меня. Когда они обернулись, я с отвращением заметил, что лица у них такие же страшные, как и у первого встреченного мной супостата в такой же форме. Я притаился за машиной и наблюдал. Вдруг из подворотни справа вылез мужчина в рабочей тужурке. Он едва держался на ногах, а язык его нёс какую-то чушь. Исходяиз того, что он бормотал и взгляда на его свиную физиономию, я не стал сомневаться в том, что он ненормальный. Похоже, этот рабочий был пьян.

Красноармейцы застыли всего на секунду, заметив рабочего, а затем резво помчались к нему. Короткий удар приклада – и рабочий уже валялся на земле, грязно ругаясь. Красноармейцы пустили в ход штыки на своих «трёхлинейках» и с яростью закололи безоружного рабочего.

- Зачем они его? Ах, ну да, нарушил комендантский час.

Понимая, что я тоже нарушаю комендантский час и что тоже могу погибнуть под ударами штыков винтовок, я аккуратно стал перебираться от укрытия к укрытию, пока красноармейцы возились с трупом рабочего. Пробираясь по улице под укрытием сельского фургона, я заметил открытые ворота в левую подворотню.

- Отлично! Здесь я могу пройти дальше!

Аккуратно привстав, я помчался к воротам. Вдруг позади меня раздался сухой треск выстрела, и ворота передо мной заходили ходуном – похоже, пуля угодила в решётку. Я впрыгнул в подворотню, крепко сжав «Маузер». Подворотня вела к очередным дворам, где я надеялся спрятаться. Обернувшись, я увидел мрачный силуэт красноармейца перед воротами, дважды выстрелил в него и, не сбавляя скорости, помчался в глубину двора. Серые пятиэтажные коробки обступили со всех сторон, ни одна парадная не была открыта. Удача улыбнулась лишь в дальнем углу двора. Как я узнал, со двора не было других ворот, выходящих на улицу. Единственная открытая парадная оказалась в доме, имеющим два выхода. Выйти на другую улицу можно было, миновав лестничную площадку, пройти по коридору, между почтовыми ящиками, и выйти через дверь в самом конце. Но я вскочил на лестничную площадку, поднялся по крутой лестнице на 2 этаж и у дверей запертой квартиры присел.В пистолете остался всего один патрон.

- Для себя!

Я услышал, как внизу загрохотали казённые сапоги: красноармеец помчался вперёд, к улице. Я спокойно вздохнул, более того, заметил, что он помчался за мной один: видимо его товарищ остался патрулировать улицу.

- Откуда они взялись? Почему одеты в довоенную, ещё доиндустриальную форму?

Встав перед дверью, я почувствовал, что к двери прикреплён листок, вырванный из школьной тетрадки. Взяв его в руки, я прочёл записку, написанную каллиграфическим почерком.

«Люда, ключи от квартиры я оставила дворнику в твоём доме. Володя до сих пор работает сверхурочно на заводе. Его не отпускают, говорят, что это связано с чрезвычайным положением и выработкой сверх норм. А я завтра собираюсь в колхоз на картошку, вернусь в воскресенье вечером. Таня».

Прочитав записку, я свернул её и положил под дверь. Теперь стоило узнать, в каком районе я нахожусь и далеко ли от горсовета. Горсовет был в центре, а я, похоже, находился на окраине, но куда именно идти, чтобы не потеряться – это мне ещё предстояло выяснить. Но идти было проблематично, если кругом были выставлены патрули из красноармейцев, а у меня осталась последняя пуля в пистолете. Опираясь на полуразрушенные перила, я глянул вниз. Если красноармеец вернётся, он обязательно пройдёт внизу. Стоило оглушить или ударить его чем-либо, чтобы завладеть его винтовкой. Оглядываясь в поисках чего-либо тяжёлого, я заметил мешок с остатками цемента у второй двери, перед лестницей на третий этаж. По всей видимости, он остался здесь после ремонта. Он был довольно увесистый и мог при желании быть хорошим средством, чтобы оглушить кого-либо. Схватив его, я подтащил его к перилам. Внезапно, внизу послышались шаги.

- Красноармеец возвращается.

Я увидел, как внизу перед площадкой остановился патрульный красноармеец. Похоже, он изучал лестничную площадку, раздумывая, не подняться ли ему наверх и найти меня здесь. Ожидание было смерти подобно, и я сбросил мешок на голову красноармейцу. Удар получился внушительным: 25 килограммов цемента сокрушительно подействовали на противника, и он рухнул на лестничную клетку спиной вперёд.

Заткнув «Маузер» за спину, я спустился на первый этаж и присел перед телом красноармейца. Похоже, удар был столь внушительный, что ему сломало шею. Перевернув его на спину, я вытащил нужную мне винтовку Мосина. Она никак не повредилась при падении мешка, даже игольчатый штык, который, как я помнил, часто ломался о твёрдые поверхности, был целым.Стараясь не смотреть на его ужасный череп, я пошарил по его карманам, в поисках запасных патронов, но их не оказалось. Не унывая, тем не менее, я присел на нижнюю ступеньку и передернул затвор «трёхлинейки». Патронов оказалось всего три, но это было лучше, чем ничего.

- В любом случае их стоит экономить.

Вложив вновь патроны в винтовку, я повесил её на плечо и, переступив через тело красноармейца, вышел на улицу. Она была шире, чем та, на которой я видел патрульных красноармейцев. Справа от меня стоял разбитый грузовик ЗИЛ, с откинутым бортом. Далее – обломки бетона, куски шифера с крыши. На асфальте лежали тонкие, извивающиеся, как змеи, куски проводов.Улицу уныло освещал один единственный фонарь.

Я прошёл вперёд и обернулся. На каком-нибудь здании должно было быть написано название улицы и номер дома. Нужна была хоть какая-нибудь отправная точка, с которой можно было проложить маршрут к горсовету. Но, увы, пока я не мог найти ни одной вывески. Поравнявшись со следующим зданием, я внезапно услышал шипение громкоговорителя, а затем где-то, в глубине улиц раздалась прерывистая мелодия марша «Прощание Славянки». Она то утихала, то вновь гремела.

- Что там? Может, просто громкоговоритель испортился?

Я решил не спешить. Впереди могло быть что угодно. На всякий случай, я снял винтовку с плеча и сбавил шаг. Кругом царила разруха и безжизненность. В памяти всплыли военные годы, разрушенный Ржев в 42-ом. Не думал я, что ещё когда-нибудь увижу подобное. Справа от себя я увидел газетный стенд.

- Может быть, есть что-нибудь об этой эпидемии в газетах?

На стенде висела местная газета «Правда» датированная 31 августа 1949 года.

«ПАРАД В ЧЕСТЬ КРАСНОГО ДНЯ ГОРОДА»

«Завтра, 1 сентября 1949 года, на Октябрьской площади состоится юбилейный парад в честь 30-летней годовщины освобождения нашего города от империалистов и установления Советской власти. Для проведения парада было отобрано 500 молодых юношей, которые будут одеты в форму бойцов Красной Армии того времени. Многие из них осенью этого года пополнят ряды Советской Армии в результате очередного призыва на военную службу»…