Ньют легко прыгнул на пассажирское сидение, не обратив ровно никакого внимания на возмущенное «Эй, тут Тереза будет сидеть! Места для поцелуев сзади!» и, по-хозяйски закинув на приборную панель ногу (которую, впрочем, сразу же убрал, получив по ней болезненный хлопок ладонью), махнул рукой в небрежном жесте и произнес вышедшее удивительно скромным «трогай!». Минхо от едких комментариев воздержался и молча повернул ключ в замке зажигания.
Как то нередко случается с заранее запланированными поездками, Фортуна не спешила им улыбаться: Ньют и Минхо, опустив до упора окна и щедро делясь с улицами музыкой, кричавшей до звона в ушах, останавливались на каждом светофоре. На них злобно косились, оглядывались, ругались, моля в мыслях небеса, чтобы музыкальная коробка с дребезжащим, как тысяча железных ржавых бочек по мостовой, прицепом, проехала мимо как можно быстрее. Парням внимание в какой-то мере льстило — хотелось сделать музыку еще громче, до неприличия, граничившего с дебоширством, однако малая доля здравого смысла и совести не давала им этого сделать. Минхо опустил на глаза солнечные очки и хаотично дергал головой, пытаясь подпевать фальшиво и нескладно и рождая у Ньюта всем своим видом ассоциацию с выходом демона из одержимого, над несчастной головой которого пастор зачитывал небезысветное «Экзорциамус тэ омнис…». И у прохожих, если судить по лицам, тоже.
Перед поворотом к улице, где их ждали Тереза и Томас, они музыку убавили до минимума, боясь показаться полными идиотами. Минхо, поначалу вошедший в раж, горланить, к счастью, перестал. То ли от того, что занял рот сигаретой, пахучий дым от которой все норовил просочиться Ньюту в глазницы и нос, то ли от того, что засек у фонарного столба Терезу, ворковавшую о чем-то с Томасом. Он процедил что-то совершенно беззлобное сквозь зубы, а Ньют, наоборот, недовольно сощурился, заметив, что Томас искренне улыбается и кивает, внимательно слушая темноволосую девушку.
Остановившись, Минхо напомнил Ньюту, что тому необходимо перебраться назад и освободить для Терезы место, на что блондин сначала скорчил недовольную гримасу, но затем, задумавшись на секунду, решил-таки, что позади, плечом к плечу с Томасом, ему будет даже лучше, чем здесь. Показав Минхо издевательства ради язык, Ньют выскочил наружу, чуть не сбив с ног девушку, которая при этом не прекращала рассказывать что-то Томасу, и, вяло и неохотно извинившись, запрыгнул обратно в автомобиль через заднюю дверь. Томас с Терезой переглянулись, синхронно пожали плечами, списывая взвинченный настрой Ньюта на обыкновенную усталость, и заняли каждый свое место. Тереза, легким движением кисти оправив волосы и сбросив небольшой портфельчик с плеч на пол, произнесла что-то тихое, предназначенное явно только для Минхо.
— Даже не поздоровался, засранец, — прошептал Томас, захлопывая дверь. Ньют, вдохнув запах парфюма Терезы, который словно бы впитывал в себя горьковатую дымку, оставшуюся после сигареты, поморщился по неизвестной причине и, осторожно наклонившись, шепнул Томасу нежное «Извини. Привет», клеймом осторожного и быстрого поцелуя отпечатавшееся у брюнета на щеке. Томас, вмиг покрывшийся пунцовыми пятнами, повернулся было к Минхо, уже готовый лицезреть довольное лицо ярого фаната их отношений, но тут же об этом пожалел: друг бесстыдно, в открытую целовался с Терезой, придерживая ту за подбородок. Не то чтобы это казалось чрезмерно противным или непереносимым, но Ньюту и Томасу почудилось, будто они вмешиваются в чье-то личное пространство. А ощущение это было слишком неловким.
Ньют кашлянул, возвращая Минхо обратно на землю. Последний, нехотя отпрянув от зардевшейся Терезы, наигранно отсмеялся, а девушка, обернувшись, несмело поздоровалась с Ньютом, хлопая подведенными длинными ровными стрелками глазами. Ожидала ответной любезности, на которую Ньют все еще не был способен — он буркнул неразборчивое приветствие в ответ, скрестив на груди руки и напоминая тем самым озлобленного ежика. Даже волосы у него торчали как-то по-особенному, походя на короткие светлые иголки. Тереза его отчужденность всерьез не восприняла и миролюбиво хихикнула, прикрывая небольшой ладонью рот.
— Кстати, ты дочитал ту книгу, которую… — обратилась она к Минхо. Щеки у нее все еще сохраняли розоватый оттенок, и каждый беглый взгляд ее, обращенный к сидящим позади парням, казалось, заставлял ее краснеть еще пуще. Она явно не любила проявлять свои чувства на людях. Или, может, после злополучного ужина попросту боялась показаться чересчур навязчивой и выглядеть так, словно снова тычет Ньюта носом в идею соулмейтов.
Разговор, начавшийся, казалось бы, чем-то абсолютно обыденным, затянулся. Минхо наигранно жаловался на бездарность современных писак и причитал, что за рецензию на эту книгу он ничего не получит, а Тереза, неохотно соглашаясь лишь с некоторыми из замечаний, пыталась объяснить ему, в чем он не прав. Периодически переглядывающихся Ньюта и Томаса, которые под конец сдвинулись на одну половину сидения и начали говорить о чем-то своем, они не замечали.
Минхо вспомнил о существовании друзей внезапно и неожиданно минут пятнадцать спустя, оторвав тех друг от друга с самой самодовольной и хитрой улыбкой на свете. Они постепенно приближались к той черте города, где небоскребы, яркие вывески и налепленные друг на друга на манер винограда в лозах магазинчики, клубы и кафе заканчивались, сменяясь однотипными жилыми домами, обитатели которых занимались какими-то делами снаружи. Жизнь в этом районе, казалось, текла своим чередом. Медленно, размеренно, никуда не спеша, словно по воле случая просочившись в бурный и громкий поток, оставшийся за стеной многоэтажек. Минхо снова позволил себе опустить стекло и включить музыку погромче, игнорируя всякое недовольство со стороны Терезы, выражаемое совсем безболезненными, но назойливыми пощипываниями щеки. Автомобиль, громыхающий прицепом и старым роком, проносился словно бы на сверхзвуковой скорости сквозь всю эту тягучую, совершенно иную и незнакомую в какой-то мере идиллию, разрывая ее на несколько частей. Ньюта вынудили опустить стекло и у своего окна тоже, вручив неизвестно откуда взявшиеся солнечные очки с заляпанными чьими-то пальцами стеклами — их чудом удалось протереть краем футболки, не выдавив готовые вот-вот вылететь черные «капельки». Надевал их блондину уже Томас, по-детски восторженно улыбаясь и самую малость высунув язык.
«Я почти увидел в тебе байкера», — заметил он, вызвав у Ньюта очередное скептичное фырканье.
Через некоторое время, когда даже обитель спокойной и размеренной жизни, казалось, начала таять на глазах, Томас, высунувшись вперед и чуть было не стукнувшись головами с Минхо на особенно резком, забытом поначалу повороте, указал пальцем на скромный ларек с выцветшей вывеской, пестревший пачками чипсов, шоколадных батончиков и прочих дешевых удовольствий. Проорал другу в ухо, тщетно пытаясь перекричать музыку, что нужно купить воды и чего-нибудь пожевать, а Минхо, следуя своей обычной манере передразнивать окружающих (порой это выходило у него непроизвольно), рявкнул в ответ, что у него все под контролем и «ща все будет, не боись».
Сонный мужчина лет приблизительно пятидесяти, нехотя оторвавшись от экрана огромного по размеру смартфона, поднял на подошедших Минхо и Терезу глаза с выцветшими и некогда наверняка имевшими ясный голубой оттенок радужками. На машину, откуда выглядывало лицо Томаса, покосился с недоверием и долей насмешки. Отвечал на задаваемые вопросы с неохотой, будто вовсе не был заинтересован в получении хоть какой-то прибыли, и бутылки с водой и чипсы буквально выкинул с витрин, вывалив на подобие прилавка, изрисованного явно ребенком восковыми мелками и ручками всевозможных цветов, тяжелую руку с восемью цифрами, разграниченными точками. Рука эта то сжималась, то разжималась, как клешни у краба, требуя оплаты, и Минхо не преминул пошутить об этом, возвращаясь к машине.
Забравшись на водительские сидение, Минхо перекинул через правое плечо все, что они купили (причем одна из пачек некстати врезала Томасу по лицу), и с воодушевленным «Ну, что, погнали?» снова завел мотор.
