Томаса протащили еще немного вперед, резко развернули и поставили перед чем-то довольно массивным — оно доставало почти до пояса — и плохо угадываемым под толстым слоем грязного, покрытого крошечными дырками брезента, слишком большого и оттого стелющегося по полу, как фата у невесты. Воздух здесь до того пропитался пылью, что дышалось с трудом, точно в задымленном горящем здании. Томас даже потянулся было к воротнику футболки, намереваясь прикрыть ею нос, но по руке его бесцеремонно шлепнули и тем самым опустили вниз.
В полутьме Томас углядел Ньюта (или хотя бы его очертания) — тот сидел на низком ящике, из-за чего колени у него поднялись до самого носа и закрывали посерьезневшее лицо почти целиком. Ньют поигрывал обгрызенным с одного конца карандашом и вообще напоминал лидера преступной группировки — не хватало только темных очков и толстой сигары. Голова его полностью пряталась во мрак, а блеклое освещение стелилось по рукам и груди болотистого цвета отблесками, выставляя напоказ некоторые татуировки, грязные пятна на бицепсах и темные полосы на шее.
Ньют не стал подниматься, чтобы по обыкновению приобнять Томаса и шепнуть свое «Привет, Томми», а ограничился только бессловесным кивком. Изображал загадочность. Физиономия у Минхо была не менее пафосно-хитрая — азиат даже улыбался как-то по-особенному.
Судя по обстановке, Томас должен был изображать если не восторг от долгожданной встречи с сюрпризом, то хотя бы нетерпение, чего он позволить себе никак не мог: слишком пресытился нескончаемой трескотней об этом. Брюнет снисходительно улыбнулся, убирая руки за спину, и даже позволил себе произнести практически немое «ну, что?», в ответ на которое Минхо с Ньютом только переглянулись.
— Отвернись, — скомандовал Минхо, для пущей убедительности и ясности своего приказа опустив указательный палец кончиком вниз и прочертив им небольшую окружность. Томас, стараясь не вздохнуть снова и не закатить глаза, покорно встал к сюрпризу спиной и зачем-то начал отсчитывать секунды.
Позади послышалась возня, тихий смех Ньюта, цоканье Минхо, раздраженное «аккуратнее, мать твою!» и шуршание осторожно снимаемого брезента. В итоге Томаса ткнули пальцем в область между лопаток, разрешая развернуться.
— Погляди, Томми. Прелесть, а? — Минхо раскинул руки в стороны, только, разве что, не оставляя в неведомом па ногу. — И типа сюрпри-и-и-и-з!
Освещение стало на порядок лучше, от него даже самую малость слепило глаза. Томас, сощурившийся поначалу, протер веки и оглядел представший перед ним объект долгих надоедливых разговоров.
Мотоцикл. Старый, наверняка переживший Вторую Мировую, покрытый ржавчиной и кое-где помятый, но тем не менее выглядящий довольно солидно. Сидение съехало набок, потрепанное и изодранное вплоть до вываливающейся набивки, руль развернуло под непонятным углом, шины проколоты, некогда наклеенный на топливный бак белый дракон угадывался лишь по очертаниям, обрубкам когтистых лап и изогнутого шипастого хвоста — масштаб разрушений даже неискушенного Томаса вводил в ступор. О повреждениях более серьезных Томас даже не задумывался — очевидно было, что живого места на мотоцикле нет вот уже лет тридцать.
Томас понятия не имел, как отреагировать. Он закусил губу, перевел взгляд с Минхо на Ньюта, которые пристально пялились на него, ожидая реакции, и, чувствуя, что зря открывает рот, с сомнением спросил:
— Это все? Вы полторы недели конопатили мне мозги из-за полуразвалившегося драндулета? — Томас спрятал одну руку в карман, а второй небрежно махнул на мотоцикл.
Слова Томаса подействовали на Ньюта и Минхо, как внезапный удар кулаком в лицо.
— Я же говорил тебе, что он не поймет! — Минхо театрально взмахнул руками. — Куда ему, простому смертному!
Ньют только плечами пожал. Повернулся к Томасу, подперев кулаком голову, и прикусил карандаш (видимо, именно он довел стержень до столь плачевного состояния).
— Мы выкупили его у одного старичка по дешевке. Да, он довольно древний и потрепанный и даже не заводится, но мы починим его. Мы ради этого его, собственно, и взяли. Если довести его до ума, это будет крутейшая и неповторимейшая вещь! Думаю, у нас хватит деталей, чтобы его доделать, и уже… к концу месяца, может? К первым числам следующего? Мы сможем провести первый тест-драйв. Ну, — Ньют поправил себя, — Минхо проведет.
— Окей, — согласился Томас, — вы купили старый мотоцикл и все это время визжали, как поехавшие, именно поэтому? Серьезно, парни?
Ньют махнул рукой и с разочарованным «ничего ты не понимаешь, Томми» смахнул пыль с сидения байка. В принципе фанатизм друзей Томасу был понятен: Минхо интересовался попросту потому, что он интересовался всем вокруг, а Ньют в недалеком прошлом проводил в байке если не дни, то часы напролет. Минхо и Ньют в свою очередь тоже понимали незаинтересованность Томаса: в конце концов, у них должны быть интересы, которые не совпадают.
— Ну, — Минхо, выждал некоторое время, — не важно. Томми сам поди будет просить его покатать, когда мы закончим, — он стукнул Томаса по плечу. — Ты там что-то про кофе говорил, не?
***
Томас сидел в сторонке, пока Минхо и Ньют обсуждали тактику ремонта байка, нескончаемо извергая технические термины, которые для брюнета казались не более чем абракадаброй. За редким исключением. Иногда оба приятеля (правда, чисто из вежливости) одновременно поворачивались к внезапно перешедшему в лагерь третьих лишних другу и спрашивали что-нибудь банальное, на что Томас отвечал с неохотой.
Минхо поглощал один за другим крошечные круассаны из картонной коробочки и запивал горячим кофе. Ньют в свою очередь опустошал пачку ирисок, на время забытую, и стаканчик чая, который, как обещали Томасу, готовился в лучших традициях Великой Британии. Говорили они постоянно, без остановки и непонятно и все поглядывали на оставленный в углу мотоцикл, будто его могли угнать за считанные секунды прямо у них на глазах. Томас иной раз пытался влезть в разговор и либо поддержать, либо направить его в другое русло, но его попытки всегда пересекались на корню — все равно что бойкот объявили. Но Томас искренне старался не дуться и дать Минхо и Ньюту переболеть этой лихорадкой диковинного типа.
— Как думаешь, в какой цвет перекрашивать, Том? — Минхо опечаленно проводил взглядом исчезнувший во рту Томаса последний круассан. По нему видно было, что спросил он для галочки, чтобы втянуть друга в беседу любыми способами.
— Не нажшивай меня штак, — промямлил Томас вместо ответа, — меня эчто бешит, — он замолчал, жуя и думая. Глянул мельком на мотоцикл, сощурился и затем снова обратился к Минхо. — Черный оставьте.
— Как скажешь, «не-нажшивай-меня-так», — Минхо усмехнулся, протараторил что-то Ньюту и вдогонку обозвал его обнаглевшей свиньей, заметив, что от ирисок ничего не осталось. Ньют бросил азиату в лицо пустую упаковку и посоветовал впредь меньше хлопать зенками и налегать на булочки.
Между ними в очередной раз завязался разговор, состоящий лишь из шутливых переругиваний, что двумя минутами позже превратились в неконтролируемые оскорбления, которые человеку непосвященному точно показались бы началом или разгаром серьезного и долговременного спора. Томас успевал только переводить взгляд с Ньюта на Минхо и обратно, пытался запомнить хотя бы несколько крепких красноречивых выражений, придумываемых, скорее всего, прямо здесь и сейчас, но в голове что-то раздражающе позвякивало, словно отталкивая всякое вторжение новой информации извне.
Меряться талантом к созданию матерных слов парни перестали довольно скоро: все же это занятие, практикуемое изо дня в день, быстро начинало надоедать. Минхо предложил выкурить сигарету мира, откинулся на спинку крошечного раскладного стульчика и щелкнул зажигалкой. Выдул дым Ньюту и передал тому сигарету, которую блондин некоторое время осматривал с толикой брезгливости во взгляде.
— Знаете, что? — Ньют медленно, будто с наслаждением, затянулся и передал так называемую эстафету Томасу, не удивившись ничуть, что тот молча, без лишних слов, вернул сигарету Минхо: не очень горел желанием курить. — Мы с вами прямо как три товарища у Ремарка, — он пропустил мимо ушей вылетевшее у Минхо «Ты читаешь? И Ремарка читал? Ну нихрена себе!», — у тех тоже была мастерская, они тоже купили и починили какое-то старье. Минхо у нас однозначно Робби: только у него есть девушка, — на этих словах Ньют перевел взгляд на Томаса и улыбнулся, едва-едва растянув уголки губ, — Томми точно Ленц, потому что Ленц мне нравился, Томми мне нравится и вообще я так хочу. К счастью, Томас живой пока, — Томас поперхнулся, а лицо его от оттенка румянца — совсем светлого розового, вызванного услышанным «Томми мне нравится», — перешло в цвет чуть-чуть не дозревшего помидора. Ньют пару раз сильно хлопнул его по спине, посмеиваясь. — А я однозначно Кестер. Самый рассудительный и самый клевый из всех троих.
