— Твое сравнение основано лишь на сугубо субъективных предпочтениях, — удивленные Томас и Ньют повернули лица к Минхо — тот потерял всякое желание передавать сигарету мира и докуривал ее в одиночку, — ты не учитываешь психологический аспект личности каждого персонажа, что делает проведенные тобой параллели между ними и нами абсолютно бессмысленными.
Ньют, кого подобные речи в исполнении Минхо не затрагивали больше, устало цокнул языком.
— Хочешь поумничать — напиши доклад на десяти листах а-четыре одиннадцатым шрифтом «Times» о том, какой из этих чуваков больше подходит каждому из нас по «психологическому аспекту», — проговорил он, не меняя интонации.
— Вот и напишу.
— Вот и напиши!
— Вот и…
— Серьезно напишет? — Томас сделал попытку остановить дальнейший долговременный переброс одной и той же фразы от Минхо к Ньюту и обратно. Ньют наклонился к нему, почти касаясь губами уха, и шепнул, перебивая громкое «конечно, напишу, я же не завожу разговор о том, чего не знаю!»:
— Конечно нет. Он позерствует, — и незаметно подмигнул.
— Я все слышу, — буркнул Минхо, сверяясь с крошечными электронными часами на руке, — до конца обеденного перерыва осталось десять минут. Ты точно успеешь доехать до книжного, Томас? Не хотелось бы, чтобы твой чокнутый начальник снова пилил тебе мозг.
Томас даже не успел дослушать: рванул к машине, не считая нужным проверять, действительно ли уже так поздно. Ньют и Минхо сказали что-то ему на прощание и снова о чем-то заговорили, пытаясь друг друга перекричать.
На этот раз Томас думал о мотоцикле, том самом «Томми мне нравится», вводившем его в ступор, и трех товарищах. Думал много и безостановочно, буквально истязая и без того кипевшие мозги.
Вернуться с обеда вовремя он не успел и ввалился в книжный, когда у дверей уже стояли несколько клиентов, ожидая открытия, а начальник несколько раз позвонил на мобильный. Томаса тут же вовлекло в неостановимый водоворот вопросов, просьб посоветовать книгу поинтереснее, проверок изданий по базе и прочего. Разговоры в мастерской отошли на второй план, забылись, и все казалось обычным, таким, каким было всегда. И Томас впервые за долгое время мог вдохнуть полной грудью и не волноваться понапрасну.
***
— Ты точно не хочешь, чтобы я тебя отвозил? — Минхо завел мотор и высунулся из окна. Ньют в это время закрывал тяжелый замок на воротах мастерской, который явно требовал замены и с каждым разом поддавался все неохотнее. Оглянувшись на друга, замершего на сидении недавно купленного низкого седана неизвестной марки, чей возраст перевалил за десяток, он отрицательно помотал головой.
— Спасибо, чувак, но я своим ходом дойду. Увидимся! — Минхо в ответ помахал ладонью, пожал плечами и медленно выехал с парковочного места. Долго стоял у проезжей части, надеясь вклиниться в сплошной поток автомобилей, и периодически выдавал что-нибудь грубое, когда очередной водитель не пропускал его вперед. Ньют наблюдал за другом какое-то время и потом, не без иронии пожелав удачи, зашагал по тротуару, пряча голову под тонким капюшоном и затыкая уши наушниками.
Кто-то говорил ему раньше, что по улицам больших городов лучше не расхаживать со включенной на полную музыкой — не заметишь, как кто-нибудь вырвет сумку или огреет сзади битой. Но Ньюта такие предостережения всегда только смешили: он не верил, что что кому-либо есть дело до невзрачного парня, уткнувшего взгляд в свои ботинки. И поэтому он делал музыку громче. Так, чтобы уши закладывало, а извне не доносилось ни звука.
За практически полгода жизни в этом городе Ньют так и не выучил расположение многих улиц и знал наизусть лишь ближайшие к дому, мастерской и зданию, где проходили курсы, кварталы. И, может, названия нескольких улиц рядом с домом Томаса — прогулка вечером под дождем оказалась очень полезной для запоминания. Все, что выходило за их пределы, оставалось сплошным лабиринтом однотипных зданий, указателей и светофоров, в котором Ньют разбирался лишь благодаря GPS. Правда, GPS не спасал от внезапной встречи с фонарным столбом или скамейкой, и иной раз Ньют едва-едва успевал отступить в сторону. Он шел, временами поднимая голову и пытаясь запомнить названия улиц, расположение каких-либо относительно заметных мест. Запоминалось плохо. Наверное, слова Минхо про топографический кретинизм в случае Ньюта все же имели место быть.
Он испытал на себе всю прелесть окончания рабочего дня: люди валили отовсюду в огромных количествах, исчезали в дверях магазинов и кафе, ловили такси, практически выбегая на дорогу. Благо, привычного городам многоголосия Ньют не слышал. Он привык к людности, потому что жил в этой обстановке с самого детства, но единственная вещь не укладывалась у него в голове: каждому, абсолютно каждому из них якобы уготован лишь один человек. Вот так. Никаких «мы не сошлись характерами», «мы узнали друг о друге слишком много плохого», «мы не подходим друг другу» — все сразу идеально, красиво и приторно настолько, что даже любовные романы покажутся чем-то неестественно скучным. Разве возможно такое — жить в сплошной утопии?
Ньют остановился на перекрестке, не глядя переключая музыку и одновременно следя за обратным отсчетом на светофоре.
Хотя, если задуматься, ничего из этого никогда не было и не могло в принципе быть утопией. Ведь даже не сотни тысяч, а миллионы жизней ломаются из-за верности этой странной, нелогичной концепции, потому что те, кому повезло меньше остальных, существовали всегда. И все же — разве возможно такое, чтобы каждому было предначертано прожить всю жизнь (или часть ее) с одним лишь человеком? Разве возможно — вот так, только с одним, без каких-либо исключений?
Ньют быстро пересек улицу и, остановившись на долю секунды посреди тротуара, снова сверился с GPS, согласно которому до дома оставалось совсем немного.
А он дал себе в это поверить. Или если не поверить, то хотя бы уклониться немного от своих принципов, что раньше позволял себе крайне редко.
Но, если, опять же, задуматься, ради Томаса стоило это сделать. Томас заслуживал любого противоречия самому себе и игнорировании прежнего «я». Ценил ли Ньют то, что было между ним и Томасом? Определенно. Был ли благодарен за то, что ему посчастливилось Томаса встретить? Это даже не обсуждалось — Ньют понятия не имел, как его, столь поглощенного в собственное упрямство, могли терпеть, уважать и любить. Как о нем, таком временами грубом и эгоистичном, могли заботиться и волноваться. Это казалось невозможным и чем-то заоблачным, сошедшим со страниц сказки со сладким счастливым концом. А Ньют не жил в мире сказок со счастливыми концами. И никто точно не стал бы делать исключение ради него.
Ньют шел вдоль низкой ограды у детской площадки. Детей в этот час здесь было не так уж и много в основном из-за того, что родители не вернулись еще с работы и не решили вывести своих чад на пару часов на свежий воздух, чтобы лишний раз побеседовать друг с другом. Краем глаза Ньют заметил девочку лет трех-четырех, тянущую руку, на которой парень заметил цифры, к довольно-таки взрослому мужчине — может, папе, может, дяде, может, другу семьи, может, кому-то совершенно незнакомому. Ньют остановился, глядя на них и стиснув в руках телефон, до сих пор указывавший флажком на однотонной карте местонахождение нужного дома.
Воспоминания хлынули в голову — такое обычно случается с фотографиями, выпавшими из давно забытой книги, которую открывать не хотелось, но по каким-то причинам все же пришлось.
Ньюту шесть. Впервые за довольно долгое время он выходит с мамой на детскую площадку в небольшом парке, расположенном в районе, где они жили. Обычно такой шанс выпадал мальчику очень редко. Он играет с ребятами, чьи имена узнал буквально только что, а мама обсуждает что-то с другими женщинами. Они всегда так поступают: выводят детей на прогулку, делают что-то якобы ради них, а сами только разговаривают о чем-то своем и хвалятся наперебой успехами своих чад. Будто это единственное, чем можно хвалиться.
