Литмир - Электронная Библиотека

Томас обернулся в поисках Ньюта, который вышел на удивительно безлюдный переход, все еще уставившись в телефон. Мгновение спустя блондин резко вскинул голову, глядя налево округлившимися глазами и замер, точно потеряв контроль над ногами. Томас невольно повернулся в том же направлении. Сначала увидел и только потом услышал и почувствовал, как внутри что-то сжалось.

Мотоцикл на гигантской скорости несся по полосе, захлебываясь в гудках и свисте собственных колес. Вслед за ним таким же бешеным вихрем, сопровождаемая визгом сирен, мчалась машина полицейских. А Ньют стоял на дороге, опустив телефон с все еще сияющим экраном, в упор смотрел на приближающийся мотоцикл, и только Томас замечал, что тело его дрожит, дрожит неестественно, словно в некоем подобии припадка.

Кричать что-либо и просить Ньюта сделать хотя бы шаг назад было бессмысленно: он ни за что бы не услышал.

И его точно сейчас собьют.

Томас сорвался с места, выронив спущенный с плеч рюкзак.

Обхватил Ньюта той самой рукой за грудь и оттащил на себя. Слишком, может, грубо, но не время было думать об этом. Мотоциклист вместе с копами подняли слой пыли в полуметре от них, обдали бензиновым запахом и унеслись дальше по улице, оглушая пешеходов сигналами и сиренами.

Сердце Ньюта колотилось у Томаса под ладонью с гигантской скоростью. Казалось, еще мгновение — и оно разорвется к чертям. Томас дышал Ньюту в макушку, что-то шепча. Ньют не двигался. Только дрожал мелко-мелко, будто внезапно заплакав, и Томас не удивился бы, если бы на руку ему упало несколько соленых капель.

— Хей, все хорошо, Ньют. Все хорошо, — Томас наконец смог вымолвить что-то связное. Отдышавшись и заметив, что дыхание у блондина стало размереннее, медленно и осторожно убрал руку, будто одно лишнее движение могло обратить Ньюта в мелкую крошку костей.

И знакомые, до боли знакомые цифры, которые он так упорно прятал от себя и всех вокруг, которые тщетно пытался замаскировать под татуировками, выцветавшими спустя несколько минут, которые пытался забыть, но не мог, в которые не верил, промелькнули у Ньюта перед глазами.

Комментарий к Глава 7. О том, почему забываться порой необходимо

Я сама запутываться начала, господи боже мой. И как выкручиваться отсюда = хрен его знает.

Нет, если кому интересно, прикосновения не было. Я его на самое вкусное оставила *злорадный смех* с:

Мне хотелось увидеть Ньюта таким, честно. Которым он сам себя не представлял в тот самый депрессивный момент в самом начале главы.

А о почти-аварии что сказать… Хех, это было задумано почти с самого начала, когда идея только-только появилась в голове :з

[OFFTOP] В среду я дочитала-таки “Код Вспышки”. Мне дико хочется с кем-нибудь поделиться, но не с кем, кроме вас, ребят. Обещаю не спойлерить, если не попросите [за этим в аск, ссылка в био есть]. Честно скажу, что дочитывала последнюю главу и эпилог, захлебываясь в слезах, а отношение не только ко Ньюмасу [гооосподи, там такой умилительный Ньюмас-момент был, я визжала, клянусь], чья история стала для меня трагичней, но и ко всей серии “БвЛ” изменилось. В лучшую сторону, само собой, но… черт, это больно, господамы, очень больно. Больно от несправедливости, жестокости, больно от того, что все заканчивается именно так, хотя в “Коде Вспышки” персонажи фантазировали об ином будущем.

В общем, ждите от меня скорее всего миник по этой книге с грустинками-депрессинками. Ньюмас, конечно же [эти двое меня скоро до ручки доведут]. Либо пара-тройка небольших глав, либо одна, но масштабная. Еще не решила. Возможно (возможно!), получится так, что отложу на время девятую главу этого макси, потому что ААА ХОЧЕТСЯ.

========== Глава 8. О том, почему важно все-таки доверять ==========

— Ты в порядке? — Ньют до сих пор с трудом понимал, что его шокировало больше: то, что его чуть не сбили, потому что он остановился и пялился на фары, как последний идиот, то, что Томас больше минуты дышал ему в макушку и шептал, что все хорошо, или же то, что он увидел цифры на руке брюнета. Те самые, черт бы их побрал, цифры.

— Да. Норма, — Ньют провел ладонью по лицу, смахивая пот и всеми силами стараясь скрыть, что это самое «норма» произнеслось с большим трудом.

То, что произошло минуту назад, неожиданно прояснилось в сознании Томаса, ударило в грудь, выбивая из легких воздух, хлестнуло по лицу словно бы кнутом, заливая кожу красным. Ньют увидел. Ньют понял. И Ньют сейчас смотрел на него так пораженно и вместе с тем испуганно, словно увидел привидение или какое-то другое мифическое существо. И, казалось, он забыл даже о том, что его чуть было не размазали по асфальту, потому что занимало его только одно. Однако дыхание его становилось все более умеренным, рука, оказавшаяся на груди сразу после того, как Томас убрал свою, постепенно переползла на шею, глаза заметно сузились, не смотрели больше, распахнувшись до размеров тарелки.

— П-прости, — Ньют невольно заикнулся, будто ему не хватало воздуха, — мне пора. Я свяжусь с тобой, если решу идти к Минхо и… как ее? Терезе.

— Ладно, — Томас ответил это уже спине стремительно удалявшегося Ньюта. Он попытался было выкрикнуть последнее отчаянное «Пока!», точно оно действительно могло что-либо изменить, но голос его утонул в человеческом гомоне — Ньют его уже не слышал.

«Я надеюсь, что ты решишься», — пробормотал Томас.

Он до последнего старался избегать каких-либо возможностей показать Ньюту свою дату, скрывал ее не хуже самого блондина и в конце концов так жалко и позорно провалился. Что теперь будет? Ведь Ньют наверняка только-только начал доверять ему (если вообще начал), а теперь это все подорвано и испорчено окончательно.

Глаза резало. Кто-то подошел сзади, аккуратно коснувшись плеча, и произнес неуверенное «Сэр, вы в порядке?», на что Томас заверил случайного доброго прохожего, чьего лица так и не увидел, что все хорошо. И Томас не знал, кого он пытался убедить больше: этого незнакомца или себя. Что все было, есть и будет хорошо.

Он шел к парковке в полном одиночестве, повторяя для себя надоедливую мантру. «Все будет хорошо. Я ничего не испортил. Все будет хорошо».

Правда, он сам в это верил с трудом.

***

Хлопку двери аккомпанировали грохот отбрасываемой в стену обуви, стук чего-то, что ударилось об пол вместе с рюкзаком, шорох стягиваемой с тела кофты и малопонятные полустоны-полурыки, что нещадно царапали глотку. Дом, казалось, вздрогнул от неожиданности, потому что где-то на кухне какая-то вещь шлепнулась на пол, и потом все замолчало, пронзительно и выжидающе, словно предполагая, что Ньют вот-вот начнет разбивать костяшки о все твердые предметы и разбивать все хрупкое.

Но Ньют не хотел портить собственное имущество — вжался голой спиной в стену с такой силой, что в позвоночнике что-то отдалось кратковременным болезненным импульсом, ногтями проводя по краске и нещадно ее царапая. Свет фар, что ослепил его целой кинолентой знакомых и далеко не самых приятных воспоминаний и заставил замереть посреди проезжей части, ожидая неминуемой смерти или крайней стадии инвалидности, теперь пугал на порядок меньше. То, что Томасу хватило смелости обнять его, оттащить на себя и продержать, прижимая к груди, тоже отходило на второй план. Сейчас его заботило лишь одно.

Вот она — гадкая ирония судьбы. Ты по-бараньи настырно не веришь в соулмейтов, и даже, черт возьми, начинаешь понимать, что не только привязываешься, но и постепенно начинаешь влюбляться в человека, не обращая внимания на то, что нарисовано у вас на руках, но именно он оказывается тем, о ком трещат все вокруг без умолку. Тем, чье существование ты упорно отрицал. Тем, кого считал последователем глупых и смешных сказок. Тем, кого называл исходом миллионов случайных удачных совпадений. И если это не было какой-то насмешкой свыше, то Ньют не мог найти этому иного объяснения.

Ньют поднял левую руку, которая, казалось, весила не меньше тонны, и посмотрел с ненавистью на восемь цифр, разделенных точками. От запястья до локтя предплечье покрывали татуировки, набитые буквально друг на друге, являя тем самым хаотичный, далекий от привычной «полурукавам» красоты и гармоничности, рисунок. И на всем этом смешении орнаментов — те самые числа, что проявлялись, окруженные ровным прямоугольником абсолютно чистой, словно бы никогда не тронутой иглами и чернилами, кожи.

32
{"b":"569644","o":1}