— Благодарю. Хороший у вас магазин, собственно, — мужчина, приняв пакет с покупками, оглядел бегло ближайшие полки, считывая с корешков названия и фамилии авторов. — Думаю, буду заходить чаще, — он опять царапнул ногтем по коже над губой. — Если что, есть ли у вас сборники раннего Шекспира?
— Навряд ли. Но у нас действует система заказа. Можем оформить, когда вам понадобится, — Томас как можно незаметнее выглянул из-за плеча мужчины, посматривая на двух друзей, которые, стоя рядом друг с другом, поначалу обсуждали что-то, но в мгновение ока умолкли, словно не зная, о чем вести беседу.
— Это, собственно, хорошо. Обязательно зайду, обязательно… — бормотал мужчина, отталкивая дверь плечом и просачиваясь наружу. Томас семенил вслед за ним, сгорая от нетерпения.
Ньют абсолютно не был похож на того сомнительно живого парнишку, который пропустил Томаса в свой дом полторы недели назад. Не выглядел больше жалобливо и болезненно настолько, что его хотелось укутать в сотню одеял, напичкать медом, апельсинами и чем-нибудь еще сладким.
Томас снова — в тысячный раз за последние дни — пожалел, что не приехал к Ньюту на выходных: боязнь оказаться надоедливым перевешивала любые желания, не давала толком действовать. Может, это глупо было — сторониться друг друга и в то же время как ни в чем не бывало заявляться к кому-нибудь из них домой, болтать о чем-нибудь, как старые друзья. Отношения до боли странные, труднопонимаемые, но не лишенные собственного шарма.
— Вы как тут? — Томас толкнул рукой дверь магазина, вышел на иссушивающую жару и по привычке оттянул ворот футболки — лишь бы липкое от пота тело ощутило каплю прохлады, оставшейся за дверью.
— Я предлагаю сходить в бар, — Минхо выдал это неожиданно — видимо, идея пришла на ум только что. Ньют и Томас одновременно подняли на него вопрошающие взгляды. Почти одинаковые в своем выражении, как заметил про себя азиат. — Почему бы и нет? За знакомство, ребят. По стаканчику пива.
Ньют глянул на Томаса в нерешительности, будто решение зависело именно от него. Томас в свою очередь перевел взгляд на Ньюта, пожал плечами и сказал свое весомое «ну да, а почему бы и нет?». Блондин задумался, уставившись в прозрачное полотно витрины и вылавливая в бликах и отражениях прохожих оттенки книжных обложек.
— Я недавно пил уже, — признался Ньют. Он очень боялся перебрать и снова впасть то полудепрессивное состояние, воспоминания о котором до сих пор заставляли содрогаться от отвращения к самому себе. Бровные дуги у Томаса на этих словах взметнулись вверх, превращая его лицо в сплошную маску нескрываемого удивления и любопытства. — Что-то неохота.
— Да ла-а-а-адно, — протянул Минхо, снова собираясь было положить руку на плечо Ньюта, но в ту же секунду ее убирая. — От одного, — он для наглядности поднял вверх палец, — всего лишь одного стаканчика тебе плохо не будет. Я покажу крутое место, где тихо и пиво на разлив охрененное. Надо же друг друга получше узнавать.
— Давай, Ньют, — активизировался Томас. Он даже сделал попытку толкнуть Ньюта в плечо, но вышло это до смешного неуверенно и боязливо и не могло не ускользнуть от внимания всех троих. — Встретимся на том перекрестке после шести, — он указал кивком головы направление, — потому что у меня, ребята, в отличие от вас, рабочий день еще не закончен.
Минхо хлопнул Томасу по ладони, попутно бормоча нечто нескладное, но ядовитое. Ньют уловил в его словах только одну фразу — «кто тут самый большой лентяй, так это ты, Томас. Хотел бы я такую работу иметь». Брюнет отвечать на это не стал — ему хватило только показать язык уже уходящему приятелю, который даже не удосужился попрощаться. Минхо напоследок наградил Томаса видом своего среднего пальца, прижимающего к указательному очередную сигарету. Затем азиат, опомнившись, обернулся, объяснил, что дойдет кое-куда, но к шести обязательно будет ждать их обоих на перекрестке. Потряс кулаком в воздухе и подмигнул кому-то из них, но кому именно - осталось загадкой вечера.
Ньют стоял с Томасом рядом, провожая взглядом Минхо.
— Ничего такой парень, — как бы невзначай заметил блондин, — я так предполагаю, мы поладим.
У Томаса на воротнике футболки — большие влажные полукруги пота. Он щедро облился туалетной водой и дезодорантом, чтобы перебить неприятный запах, но нос это смешение абсолютно разных ароматов не резало: оно будто растаивало в воздухе, запекалось на солнце. Темные волосы, тоже мокрые, отражали яркий солнечный свет, кудрявились слегка на кончиках. Плечи то и дело слабо дергались, будто стряхивали что-то. Наверное, Томас нервничал слегка, и тело его само об этом говорило, когда язык не готов был объясняться.
Стоило Ньюту перевести взгляд, его глаза даже не встретились, а врезались в Томасовы темные радужки, что даже не приглядывались, а в своем роде любовались чем-то, что могло быть в нем, Ньюте, примечательным. Будто давно нашли в нем что-то примечательное и теперь, соскучившись по этому, не могли насмотреться. По постепенно разбегавшимся во внешних уголках глаз морщинкам блондин понял, что Томас снова улыбался, но опустить зенки на пару сантиметров ниже попросту не мог: это казалось трудом непосильным.
— Я рад, что тебе лучше, — голос приглушенный, почти шепчущий, — Ньют.
— Да, спасибо, — Ньют попросту не подобрал иных слов. Собственное имя, произнесенное на как минимум два тона ниже, отдельно от остальных слов, резануло уши, заставило внутри что-то съежиться, судорожно протолкнуть глубже в горло застрявший комок, из-за которого голос звучал чрезмерно жалко. — Значит, после шести?
— Ты не останешься? — по интонации Томаса можно было сказать, что он разочаровался немного.
— Нет, прости. Я заглянул к Гилмору, и он отправил меня в магазин с длинным списком. Хотя я как бы помощник, а не курьер, — Ньют едко цокнул, доставая из кармана бриджей замасленный листок бумаги в клеточку, исписанный с одной стороны так, что почти не было видно белого. — Увидимся после шести.
Не хотелось оставлять Томаса одного. Особенно после того, как Ньют первым вспомнил именно его, когда стало сначала невыносимо плохо, а затем не менее невыносимо скучно. Особенно после того, как он, хоть и стараясь отрицать это всеми силами, ожидал его прихода, отталкивая подальше докучливое напоминание от внутреннего себя, что это произойдет не раньше следующего тысячелетия.
Томас вернулся в магазин, на краткий миг задержавшись на входе и выпустив поток холодного кондиционерного воздуха наружу.
— Увидимся после шести, — проговорил он одними губами, — Ньют.
***
— Это определенно наикрутейшее место, где вам приходилось бывать! — Ньют и Томас сбились со счета, сколько раз за последние десять минут Минхо повторил это. Он уверенно вел их по улицам, подземным переходам, проходил мимо дверей других баров, даже не глянув на них. Шел быстро, будто боялся опоздать куда-то или пропустить грандиозное зрелище. Ньюту и Томасу оставалось только покорно идти сзади, держась на разумной дистанции, чтобы ненароком не чиркнуть друг по другу руками.
Томас заметил, что они ни разу серьезно не обсуждали это. То есть, Ньют упоминал, конечно, что не верит в соулмейтов, и очевидно не хотел испытывать судьбу, но и не говорил, что не желает, чтобы Томас прикасался к нему. Сегодня даже позволил обменяться рукопожатиями. Прогресс. Определенно прогресс. Желание поговорить об этом, поговорить серьезно, без отлыниваний и обвинений случайных суицидниц в бедах всех остальных, вспыхнуло в груди настолько сильным пламенем, что Томас испугался немного, что не удержит его и начнет эту тему без отлагательств.
— Если он еще раз скажет, что этот бар шикарен, я кину в него чем-нибудь, — шепот Ньюта неожиданно опалил шею, и Томас дернулся, вырванный из оков собственных мыслей.
— Я тоже, — все еще слегка потерянный, шепнул он в ответ.
— Хватит ворковать! Мы пришли! — Минхо резко остановился, расставив в стороны руки и тормозя тем самым плохо следящих за траекторией пути парней. Азиат кивнул на кованную черную лестницу, уходящую в подполье у стены дома, построенного не раньше века девятнадцатого. Лестница пряталась под крышей, увешанной железными гроздьями винограда, другими фруктами и ягодами, плохо угадываемыми, и почему-то порванными шляпами, отдаленно напоминающими соломенные, но, скорее всего, их и изображавшими. — Рай для плебея, а?!