Ноутбук нашелся спустя минут двадцать, причем в самом предсказуемом месте — под диваном, куда Ньют всегда его засовывал, когда уходил спать. Аккумулятор оказался разряжен, от дальнейших поисков кабеля блондин отказался сразу: когда в голове танцуют искорки, а чужеродная апатия овладевает всем телом, заставить себя сосредоточиться будет весьма трудной задачей. Письмо от мамы сразу забылось, отложилось в долгий ящик и до лучших времен, потому что ничего экстраординарного Ньют от нее не ожидал. Максимум — какое-нибудь пожелание от знакомых из байкерского клуба, которое «ну очень срочно нужно было передать».

Вечер закончился тем, что Ньют смотрел какой-то слишком напичканный ненатуральными спецэффектами фильм, где кровь у людей напоминала кетчуп или томатный сок и лилась ручьями из любой раны, и биологи, наверное, заплакали бы, увидь что-то подобное. Но Ньют биологом не был, а школьный курс давно забыл, и потому тихо и несколько истерично посмеивался над всем, что входило в состав этой непонятной дешевой кинокартины, неизвестно каким образом получившего звание ужастика.

Ньют сегодняшний, только что отправивший курьера домой к Томасу, который наверняка уже был на работе, внезапно вспомнил обо всем этом (почти обо всем: некоторые моменты вечера, проведенного с бутылкой, он воссоздать в голове не смог), и самоироничная ухмылка сама по себе выползла на лицо. О чем он вообще вчера думал? Мамино письмо так и осталось непрочитанным, хотя Ньют получил несколько коротких смс, что случалось безумно редко: мама зачем-то спрашивала, в порядке ли он, на что блондин ответить все-таки удосужился, хоть и довольно кратко, буднично. Про болезнь, конечно же, не упомянул.

Нужно было готовиться к пятничному зачету, запланированному на полдень, добраться до врача как можно скорее, чтобы тот вынес финальный вердикт и сказал, будет ли пациент еще жить, докупить закончившиеся лекарства, зарядить наконец-таки ноутбук и прочитать мамино письмо, наверняка содержавшее в себе что-то важное. Нужно было выкинуть из головы ту дурь, что помешала провести нормальный вечер в обществе бутылки со спиртным. Нужно было сделать много всего.

И обязательно заглянуть в магазин к Томасу.

***

К пятнице удалось привести себя в норму. Ньют больше не вспоминал о резком перепаде настроения, что нахлынул на уже прошедших выходных, перестал наконец шмыгать носом и постоянно кашлять. И, кажется, больше не страдал так от одиночества. Ему стало легче.

— Мы уже думали, что вы не придете сегодня! — один из руководителей курсов, желавший было закрыть дверь, замер на мгновение, пропуская внутрь Ньюта, который слишком быстро бежал по коридору и на повороте наступил на хвост плешивому серому коту. Блондин часто дышал, скидывая с головы капюшон. — Прекрасно выглядите, сэр.

— Ага, спасибо, — отрешенно бросил Ньют в ответ, приземляясь на свободное место рядом с Уинстоном, который неуверенно протянул ему руку для рукопожатия без всякого словесного приветствия. Руку, на которой не было ничего. Блондин постарался не ухмыльнуться, пожал слегка трясущуюся ладонь, которая казалась в несколько раз шире, чем у него.

Уинстон, вместе с которым Ньюту приходилось сидеть отныне на всех зачетах, не включавших задания по практике, предпринимал еще несколько попыток с ним заговорить, но почему-то всякий раз отказывался от этой затеи и ограничивался простым и ожидаемым «привет, как ты»? Сидел все время, уткнувшись в свой листок, и боясь даже задать вопрос или попросить помощи. В этот раз он тоже не выглядел настроенным на разговор, и Ньюту, который от скуки вызубрил, кажется, обе книги до последней запятой, тоже не пришлось отвлекаться.

В кабинете было тихо, словно кто-то умер. Только ручки царапали бумагу и изредка раздавались шепотки на задних местах. Кто-то даже пытался передать листок с ответами через ряд, и Ньют невольно вспомнил школьные времена. Списывание в исполнении вполне взрослых людей забавляло донельзя, потому что, казалось бы, никому, кроме них самих, не нужна была учеба на этих курсах. Но тем не менее люди приходили, люди учились (или не совсем) и списывали, причем до того неумело, что руководители, наблюдавшие за маленькой аудиторией, замерев у стола, расположенного у передней стены, только переглядывались и посмеивались.

Ньют не стал разглядывать черную доску, покрытую меловыми разводами, и специально оттягивать время, дожидаться, пока кто-нибудь выйдет первым. Ему хватило двадцати минут на все вопросы, и он был уверен в каждом процентов на триста. Его, спешащего сдать свой листок, провожали удивленными взглядами. Исписанный с одной стороны мелким почерком белый прямоугольник бегло осмотрели и, увидев, что абсолютно все ответы проставлены, вскинули брови, пробормотали что-то про результаты в понедельник и пожелали хорошего дня. Кто-то из сидящих позади протянули Ньюту руку в прощальном жесте, которую он пожал, чуть нахмурившись и поражаясь неожиданному выражению дружелюбия.

В коридоре Ньют больше не наступил коту на хвост, а незаметно отпихнул его в сторону, на что животное начало истошно орать, а из-за одной из дверей выглянула рассерженная женщина с морщинистым серьезным лицом. Она начала что-то кричать, но Ньют демонстративно заглушил ее голос, вставив в уши наушники и пожимая плечами с беспечным видом в стиле «А что? Это не я. И вообще тот, кто это сделал, во-о-о-н туда убежал».

Он медленно сошел по крыльцу, запрокидывая голову и обращая неизвестно чему сжатую улыбку. Оставалось пройти несколько кварталов, сказать пару добрых слов мистеру Гилмору и заверить его, что с зачетом все хорошо, а к работе он приступит если не прямо завтра, то днем позже. Дальше — пересечь перекресток и по прямой идти вдоль десятков магазинов, пока слева глаза не заметят уже знакомую витрину со слегка криво приклеенными буквами названия и подписью «Книги».

***

— Да куда ты, мать его, ведешь, Томас? Он же врежется! — Минхо вырвал у Томаса из рук телефон, резко наклонил его в сторону, чтобы маленький бегущий человек не врезался в скалу. — Вообще играть не умеешь!

Томас толкнул друга плечом — тот чуть было не слетел со ступеньки, едва удержал мобильный в руках, а персонаж в игре все-таки то ли куда-то упал, то ли во что-то врезался, так и не добежав нужные до рекорда единицы. Минхо всплеснул руками, рассерженно таращась на сидящего рядом брюнета, который потянулся губами к трубочке в зажатом между коленями стаканчике с газировкой. Остающейся свободной рукой выхватил свой гаджет у азиата, предупредительно подняв указательный палец, оторвался наконец от напитка, причмокнул губами, наскоро вытирая капли запястьем.

— Вообще-то, — он нарочно состроил заносчивую гримасу, — я все правильно делал. Это тактика такая.

— Тактика у него, блин, — фыркнул Минхо, доставая из пачки очередную сигарету. Он прижал ее было к губам, но внезапно вскинул руку, почесывая указательным пальцем кончик носа. — Так и скажи, что ты просто не умеешь играть. На рекорд же шел!

— Пока ты у меня телефон не отобрал, — напомнил Томас, стряхивая с плеч осыпавшиеся с ближайшего дерева высохшие частички, совершенно не похожие на семена. — Дай сигарету.

Минхо нерешительно, с подозрением посмотрел на друга, но потом все-таки вытянул руку с пачкой, подсовывая ее Томасу под нос. Томас курил очень редко, в основном когда о чем-то волновался. Когда о чем-то волновался — обязательно либо рассказывал сам, либо лицо выдавало, хоть брюнет и старался держать его кирпичом. В последнем случае нередко приходилось допрашивать, даже не то чтобы из беспокойства, а из любопытства, потому что у Томаса в последнее время с завидным постоянством случалось что-то, о чем он не мог не думать и не тревожиться.

— Рассказать ничего не хочешь? — Минхо щелкнул зажигалкой, вдохнул дым и пустил чуть левее лица Томаса. — Ну, мало ли что у тебя еще могло приключиться.

Томас отрывисто мотнул головой из стороны в сторону, затянулся тоже, глядя на вывеску булочной напротив. Там знакомый ему молодой человек в глупом белом с желтизной фартуке выбрасывал в урну прозрачные упаковки, прижимая плечом к уху телефон. Голос у него был громкий, легко доносящийся до входа в книжный, но ни о чем интересном он не говорил: в речи его то и дело повторялось надоедливое «да, конечно», и Томас даже захотел сосчитать, сколько раз Галли это произнесет, но не успел. Галли глянул на него исподлобья и скрылся в здании, вытирая ладони об и без того не блещущую чистотой ткань.