— Добро пожаловать! — сказал Фродо: тщательный выговор выдавал его образованность. — Добро пожаловать, добро пожаловать; конечно же, вы должны к нам зайти! У нас второй завтрак, и ещё много всего осталось. Я сделаю чай.

Сэм теперь тоже встал на ноги, хотя он поднялся чуть медленнее.

— Что ж, вы его нашли! — сказал он на вестроне, и от широкой улыбки вокруг его глаз побежали морщинки.

— Вы нас познакомите? — сказал Фродо.

Фингон зашёл дальше в комнату, ведя за собой Маэдроса.

— Это Фродо Кольценосец и Сэмуайз Смелый, два хоббита из Шира, — сказал он, — великие герои Третьей Эпохи! А это мой кузен и очень дорогой друг Маэдрос.

Он собирался уже повторить то же самое на вестроне ради Сэма, но Сэм ответил на хорошем (пусть и с грубоватым акцентом) квенья:

— К вашим услугам! — и склонился в полупоклоне. Ясно было, что его старые кости не позволяют хоббиту поклониться как следует.

— К вашим услугам! — сказал и Фродо.

— К вашим услугам и к услугам вашего семейства! — сказал Маэдрос (видимо, он что-то запомнил о манерах хоббитов по рассказу Фингона о Тургоне и хоббичьей норе). Он с превеликим удивлением смотрел на двух полуросликов. Фингону пришло сейчас в голову, что хотя он и затронул историю о Войне Кольца, рассказывая там, на краю пропасти, о том, что случилось дома, он ведь так и не упомянул при Маэдросе, какого всё-таки именно роста хоббиты. Когда Фродо вернулся к своему чаю, а Сэм пошёл и достал ещё две чашки, Маэдрос наклонился к нему и прошептал:

— Фингон, они такие маленькие!

— Я знаю! Но у этого племени великие сердца, — прошептал Фингон в ответ. Сэм пригласил их за низкий столик, где им пришлось скрючиться, чтобы присесть. Фродо поставил перед ними дымящиеся кружки с чаем. Фингон сомкнул ладони вокруг чашки и был от всего сердца благодарен за это тепло.

Фродо улыбался, и в его мудрых старых глазах было что-то насмешливое и любопытное; Фингон подумал, что он, верно, услышал, о чём они шепчутся.

— Я думаю, давно вы уже в последний раз ели, — сказал он. — Лучше бы это была не ветчина. Боюсь я за вас, не надо слишком быстро перегружать желудок. Помнишь, Сэм, как с нами было?

— Вся эта чудесная еда, которую Странник поставил на стол ради праздника, а я едва-едва кусочек смог проглотить! — горестно сказал Сэм. — Вот, попробуйте… — он сделал жест рукой.

— Кашу, — сказал Фродо, подсказывая ему слово.

— Кашу! — повторил Сэм.

— Вы многое изучили из нашего языка! — сказал Фингон. Маэдрос тихо сидел рядом с ним, сжимая в руке чашку с чаем. Он сидел к Фингону достаточно близко, чтобы он всем боком чувствовал тепло его тела.

Сэм казался смущённым.

— Ну да, неплохо у меня получается, — сказал он. — У меня было время, чтобы выучиться. Немножко я уже знал: слова, чтобы читать, понимаете ли. Но есть и множество слов, которые я не знаю, и которые не попадают в истории: про Берена и Лютиэн никогда не пишут, ели ли они кашу, хотя я всё-таки подозреваю, что иногда они её ели. И я знаю, что все звуки у меня неправильные. Фродо тут всё старается меня выучить, и даже лорд Финрод тоже пробовал; но я-то всего лишь старый хоббит, и, признаюсь, чаще всего я даже для спасения жизни не могу услышать между звуками разницы.

Маэдрос улыбнулся на это для спасения жизни. У Сэма и вправду был очень сильный ширский акцент. Однако Фингон понял, что ему всё равно: всё было понятно, и даже, в общем-то, мило. Затем он нахмурился.

— У вас было время? — сказал он. — Сколько?

Уже выговорив это, он подумал он весенних цветах в саду. Был сентябрь, когда он отправился в путь, пройдя через врата из слоновой кости. Он должен был путешествовать во тьме по крайней мере, шесть месяцев.

— Больше семи лет прошло, — тихо сказал Фродо, — с тех пор, как мы вас в последний раз видели.

Взгляд Маэдроса стал жёстким; он больше не улыбался. Фингон недоуменно уставился на Фродо.

— Это было той ночью, когда вы пришли к нам и спросили про дорогу, и мы сказали, что дороги не знаем, а я дал вам звёздный фиал. Потом я часто себя спрашивал, правильно ли я поступил! Ваши братья вас нашли на следующее утро под тем деревом: вы спали — и как бы не спали, были как мёртвый, и никто не мог сказать, куда ушла ваша душа, ибо даже сам Мандос сказал, что ничего про это не знает.

— Ирмо знал! — сказал Фингон.

Фродо казался очень серьёзным.

— В таком случае он, значит, держал это при себе.

Семь лет! По эльфийским меркам не так уж и много — но это был не пустяк. Достаточно долгое время, чтобы горевать. И было ясно, что Фингон оставил после себя горе. Сердце его заболело, когда он представил себе, как младшие братья нашли его безжизненное тело и отнесли его к Эстэ — и узнали, что в пределах этого мира никакой помощи не найти. И хотя семь лет для эльфов не так уж и долго — это достаточно долго для полуросликов. На лице Сэма появилось больше морщин, его движения стали гораздо медленнее, и ему оказалось не так уж легко и встать с места, и снова сесть; у его кресла стояла изящно вырезанная деревянная трость, и хотя он и не воспользовался тростью, когда пошёл за чашками, временами его изборождённая морщинами рука тянулась к рукоятке. Фродо с его серебристыми волосами, очевидно, был сейчас сильнее, но он казался ещё более хрупким, чем раньше. И Фингон подумал о разросшемся саде, о сильных юных елях — которые стали ещё сильнее за эти семь лет. Семь лет — нет, это не пустяк.

Маэдрос склонился к нему. Через мгновение он положил руку на руку Фингона, туда, где она лежала на столе.

— Хорошо! — сказал Сэм. — И вправду, прошло какое-то время. Но вот вы здесь, а важно как раз это. Выпейте свой чай, покуда он не остыл, и я положу вам немного этой каши, а Фродо приготовит каждому из вас ванну — ясно, что вам она нужна!

По сути, это был вежливый способ сказать, что ванна нужна Маэдросу — ибо Фингон явился из Пустоты более или менее в том же состоянии, как и вошёл в неё. Маэдрос выглядел уныло, но сказал:

— Буду благодарен!

— Я тоже, — сказал Фингон: мысль о горячей воде была очень приятна.

Фродо рассмеялся.

— А вы ведь ещё ванную не видели!

******

Они допили чай. Фингону удалось съесть большую часть тарелки каши, хотя иногда его желудок и начинал бунтовать, а Маэдрос не смог съесть больше половины.

— Ну вот! — сказал, наконец, Сэм. — Пойдём-ка, посмотрим эти самые ванны!

Он опёрся на стол, медленно вставая на ноги. Когда он запнулся, Маэдрос, не задумываясь, потянулся, чтобы подхватить его.

— Благодарствую за вашу доброту! — сказал Сэм, подбирая трость. — Мои старые кости не любят такого мокрого весеннего утра, но когда придёт лето, я распрямлюсь, что твоя трость.

Он провёл их в ванную, где их ждали две глубокие ванны, до краёв наполненные водой; над ними поднимался пар. Когда Фингон увидел комнату, ему пришлось прислониться к стене — и он смеялся, пока у него не заболели бока. Фродо выглядел очень довольным, а Маэдрос был совершенно ошарашен. Всю комнату, очевидно, спланировал Тургон. Она была снабжена всеми сантехническими устройствами — самыми лучшими, какие только могли изобрести гондолиндрим: холодная и горячая вода лилась в ванну, стоило только повернуть кран. И между ванными, размещённый на своём собственном, крошечном и совершенно несуразном мраморном пьедестальчике, радостно плескался крошечный фонтан. Его основание было усыпано отполированными сапфирами.

— Да я понимаю! — отозвался Фродо на безудержный хохот Фингона.

— А это ещё зачем здесь? — сказал Маэдрос.

— Да низачем! — ответил Фродо.

— Это всё мой брат, — сказал Фингон, вытирая слезящиеся глаза, — Тургону почему-то кажется, что у него есть чувство юмора.

— Ах, вы про это! — сказал Сэм, заходя вслед за ними в комнату. — Всегда забываю, что он тут.

Затем Фингон и Маэдрос разделись и помылись, а потом долго отмокали в горячей воде. Они слышали, как хоббиты расхаживают по своей хоббичьей норе, распевая на своём языке какую-то песню, уместную во время принятия ванны, и в ответ на вопросительный взгляд Маэдроса Фингон попытался её перевести. Ему казалось, что это ему вполне удалось; в любом случае Маэдрос немного посмеялся, когда в песне речь зашла о фонтане.