Юстариус, глава Конклава Чародеев, был самым могущественным колдуном на Кринне. Облаченный в церемониальную мантию, он сидел на огромном каменном троне в центре полукруга, образованного точно такими же высокими мощными креслами. Ничто, кроме седины в волосах и морщин на лице, не выдавало преклонного возраста чародея. Как и двадцать пять лет назад, когда Карамон впервые встретился с ним, взгляд верховного мага был острым, а тело сильным, если не считать искалеченной левой ноги. Взор Карамона невольно остановился на изуродованной ноге мага, и тот протянул было руку, чтобы одернуть ткань мантии, но передумал и опустил руку, криво усмехнувшись. Наблюдающий за ним Карамон подумал, что унизить Юстариуса можно, пожалуй, только телесно. Ущемить дух и честолюбие мага невозможно.

Давным-давно Юстариус был главой только одного ордена волшебников Алых Мантий. Орден отвернулся и от зла, и от добра, чтобы следовать своим собственным путем, путем нейтралитета. Сейчас Юстариус правил всеми чародеями в мире. Это были, по-видимому. Белые, Алые и Черные Мантии.

Каждый колдун ордена обязан был присягнуть на верность Конклаву вне зависимости от личных целей и желаний. Так поступили большинство магов. Но был еще Рейстлин, который сделал иначе…

Тогда главой Конклава являлся Пар-Салиан из ордена Белых Мантий.

Воспоминания вновь укололи сердце Карамона.

— Я не вижу ничего общего между моим сыном и тем, о чем вы толкуете, — сказал воин ровным, твердым голосом. — Если вы хотите встретиться с моими мальчиками, то они в той комнате, в которую вы нас поместили после приезда. Я уверен, что вы можете в любой момент перенести их сюда. Итак, если мы покончили со светскими любезностями… кстати, а где же Пар-Салиан? — спросил вдруг Карамон, оглядев темную комнату и скользнув взглядом по пустому трону рядом с Юстариусом.

— Он оставил пост главы Конклава лет двадцать назад, — важно произнес Юстариус, — сразу после… событий, участником которых ты был.

Карамон вспыхнул, но промолчал. Ему показалось, что на тонких губах эльфа промелькнула легкая улыбка.

— Во главе Конклава встал я, а главой ордена Черных Мантий вместо Ла-Донны выбрали Даламара за его опасную и героическую работу во время…

— Тех событий, — резко закончил за него Карамон. — Мои поздравления!

Губы Даламара изогнулись в сардонической усмешке, а Юстариус лишь кивнул, явно не желая отвлекаться от предыдущей темы разговора.

— Для меня было бы большой честью познакомиться с твоими сыновьями, — заметил он холодно, — особенно с Палином. Мне кажется, молодой человек горит желанием стать магом.

— Да, он изучает магию, если вы это имеете в виду, — резко отозвался Карамон. — Я не знаю, насколько серьезно он относится к своим занятиям и собирается ли посвятить Им всю жизнь. Мы с ним никогда это не обсуждали.

Даламар насмешливо фыркнул в ответ, но Юстариус мягко положил свою ладонь на руку эльфа.

— В таком случае, может быть, мы не правильно поняли то, что слышали об устремлениях Палина?

— Может быть, — процедил Карамон сквозь зубы. — Мы с Палином очень близки. — Голос его чуть потеплел. — Я знаю, он бы доверился мне.

— Это вдохновляет — в наши дни видеть человека, искренне и открыто говорящего о любви к своим детям… — начал колдун мягко.

— Ба! — перебил его Даламар, сбросив с руки ладонь мага. — Ты мог бы с тем же успехом сказать, что тебя вдохновляет видеть человека с выколотыми глазами! Ты, Карамон, был слеп много лет, когда твой брат вынашивал темные замыслы и пока дело не оказалось почти непоправимым.

Теперь ты слеп в отношении собственного сына…

— Мой сын — хороший мальчик. Разница между ним и Рейстлином такая же, как между серебристой и черной луной! Он не вынашивает никаких замыслов! Да что вы знаете о нем, вы… изгои! — Карамон в гневе вскочил.

Воителю было за пятьдесят, но он был еще очень силен, так как постоянно тренировался, обучая своих сыновей боевым искусствам. Он схватился за меч, позабыв, что в Башне Высшего Волшебства ничто ему не поможет и что он так же беспомощен, как овражный гном, столкнувшийся с драконом. — А что касается темных замыслов, то ты, Даламар, хорошо служил своему господину, разве не так? Рейстлин многому тебя научил. Наверное, тому, о чем мы и не подозреваем!

— И я все еще ношу на своем теле след от его руки! — закричал Даламар, тоже вскакивая. Разорвав черную мантию, он обнажил грудь. На темной гладкой коже эльфа были видны пять ран, словно следы от пяти пальцев, и из каждой сочилась струйка крови, блестя на холодном свету. — Двадцать пять лет я живу с этой болью…

— Мне тоже больно, — тихо произнес Карамон, чувствуя, как душа его сжимается от страшных воспоминаний. — Зачем вы призвали меня сюда? Чтобы и мои раны открылись и так же кровоточили?

— Господа, прошу вас, — мягко, но властно произнес Юстариус. — Следи за собой, Даламар. А ты, Карамон, сядь, пожалуйста. Не забывайте, что вы обязаны жизнью друг другу. Вы должны уважать существующую между вами связь.

Эльф, запахнув разорванную мантию, сел. Карамон, пристыженный и сердитый, тоже сел, откинувшись на спинку кресла и стараясь придать лицу спокойное выражение. Ведь он клялся, что не позволит взять над собой верх, и вот — потерял самообладание! Рука его осталась на рукояти меча.

— Прости его, Даламар, — попросил Юстариус, снова кладя ладонь на смуглую руку эльфа. — Он поддался ненависти и гневу. Ты прав, Карамон.

Твой сын Палин — хороший мальчик. Хотя лучше говорить «человек», а не «мальчик», ведь ему уже двадцать.

— Только что исполнилось, — пробормотал Карамон, враждебно посмотрев на колдуна.

Верховный маг продолжал, не обращая внимания на колючий взгляд воителя:

— И он, как ты говоришь, не похож на Рейстлина. Возможно. Он ведь самостоятельный человек, родившийся при других обстоятельствах, более счастливых, нежели те, с которыми столкнулись ты и твой брат-близнец. Все говорят, что Палин красив, добр и силен. На нем не лежит бремя тяжелого недуга, как на Рейстлине. Он предан своей семье, особенно братьям. Те, в свою очередь, преданы ему. Не так ли?

Карамон кивнул, не в силах вымолвить ни слова из-за внезапно подкатившего к горлу кома. Взгляд Юстариуса стал вдруг пронизывающим. Он покачал головой:

— Но кое в чем ты действительно слеп, Карамон. О, не так, как сказал Даламар. — Лицо Карамона вновь покраснело от гнева. — Нет, не так, как ты был слеп к злым делам брата. Это слепота, которой страдают все родители. Я знаю. — Чародей улыбнулся и печально пожал плечами. — У меня есть дочь.

Взглянув украдкой на Даламара, верховный маг вздохнул. Красивые губы эльфа сложились в едва заметную улыбку, и он молчал, уставившись во мрак комнаты.

. — Да, мы, родители, бываем слепы, — прошептал Юстариус, — и это бывает некстати. — Наклонившись вперед, верховный маг сцепил пальцы. — Я вижу, ты все сильнее беспокоишься, Карамон. Как ты догадался, мы позвали тебя сюда не просто так. Боюсь, нужно что-то делать с твоим сыном.

«Так и есть», — подумал Карамон, холодея. Вспотевшая рука нервно сжимала и разжимала рукоять меча.

— Мне нелегко говорить об этом. Я буду резок и прям. — Юстариус глубоко вздохнул, его лицо стало серьезным и печальным, тень страха легла на него. — У нас есть доказательства, что дядя Палина, твой брат-близнец Рейстлин, жив.

— У меня мороз по коже от этого места! — тихо проговорил Танин, искоса поглядывая на младшего брата.

Палин притворился, что не расслышал замечания, и сидел, уставившись на языки пламени в камине, медленно потягивая из чашки темный, как смола, чай.

— О, именем Бездны, прошу тебя, сядь! — сказал Стурм, бросив в Танина несколько кусочков хлеба. — Ты доходишься, что пол провалится, а что там под нами, одни боги знают!

Танин лишь нахмурился, покачав головой, и продолжал расхаживать по комнате.

— Клянусь бородой Реоркса, брат! — продолжал Стурм с набитым ртом так, что его трудно было понять. — Это местечко могло бы сойти за комнату в одной из лучших гостиниц в самом Палантасе, а ты думал, мы окажемся в темнице драконидов. Хорошая пища, отличный эль, — он долгим глотком запил сыр, — и наверняка мы нашли бы здесь приятную компанию, если бы ты не вел себя как болван!