Сергей Соболев

По дороге в Дамаск

Издательское название "Сирийский патруль"

Цикл "Зашифрованная жизнь" #3

По дороге в Дамаск неземная тишь, время пошло на слом.

И все, чего ты ждал, чего ты хотел, - все здесь кажется сном.

Лишь далекий звук одинокой трубы, тот самый, что мучил тебя.

Я сказал тебе все, что хотел. До встречи, когда ты придешь в себя.

"Аквариум". "По дороге в Дамаск"

Вместо предисловия

Сирия, Алеппо, квартал Шах Максуд

Иван сидел на полу в какой то классной комнате, прислонившись лопатками к стене. В помещении, где из школьного инвентаря сохранились лишь несколько задвинутых в угол парт, кроме него еще двое - Филин и Антон.

На руках у Козака стальные наручники: его "закоцали" час назад, такой приказ поступил от Саныча. В горле першило от полынной сухости, голова пухла от тяжелых дум.

Иван мысленно корил себя за то, что не попытался сбежать раньше, еще затемно. Да и позднее, уже с наступлением рассвета, возникали моменты, когда надзор за ним ослабевал...

Два момента теперь, когда он их упустил, казались особенно благоприятными для побега. Первый случился около семи утра, когда боевики, чьи головы повязаны белыми лоскутами материи, попытались проникнуть в здание со стороны спортзала, заваленного мертвыми телами. Было много шума, криков, стрельбы - в поднявшейся суматохе можно было сорваться... И еще час с небольшим назад, когда "белоголовые", расстреляв из гранатометов и крупнокалиберного оружия все их машины, оставленные на площадке возле школы, попытались атаковать со стороны парадного входа.

У него ведь было в руках оружие - в преддверии предрассветного штурма ему выдали исправный "АКСУ 74" с "канареечным" комплексом, а также разгрузку с запасными рожками и подсумок с выстрелами к подствольнику. Они на пару с Антоном держали оборону в этом классе, обстреливая тех, кто пытался высунуться из строений, находящихся с другой стороны школьной площадки... Он мог бы мочкануть Антона, мог элементарно застрелить его в этой боевой суматохе. Но...

Он не то что не решился на побег, опасаясь, что его самого убьют (не "свои", так "белоголовые"). Скорее не захотел.

Надо же, как все обернулось.

Разозлили его эти мужики, ох как разозлили...

А ведь еще неделю назад он подыхал от скуки, не зная, чем себя занять в не самом скучном городе мира - в Париже.

Часть 1.

12 февраля

Париж

Тяжелее всего приходится по утрам, когда оживает этот расположенный в одном из тихих кварталов Монмартра дом, повидавший в своих стенах уже семь или восемь поколений парижан и гостей города. Когда через чуть приоткрытую балконную дверь, - сам балкон игрушечный, одно название, - становятся слышны звуки пробуждения.

Обычные, в общем то, городские звуки.

Реплики собирающихся на работу или учебу жильцов; подхваченные ветром лоскуты мелодий или обрывки разговоров прохожих.

Приглушенный рокот прогреваемых двигателей.

Шуршание шин по старой, вымощенной еще при Наполеоне III и знаменитом градостроителе бароне Османе мостовой.

Звяканье велосипедных звонков или отбивающийся от стен четырех- и пятиэтажных строений натужный - при езде под гору - звук "скутеров" и малолитражек.

Перебранка двух консьержей, местного и из дома напротив, которые никак не могут договориться, кому из них следует подметать узкую, так что едва могут разминуться два авто, булыжную мостовую...

В эти утренние часы особенно остро ощущается, что все вокруг заняты делом.

Все и всякий куда то торопятся, имеют какие то планы, живут непростой, но полноценной жизнью.

И лишь он один - а он никогда не покидает этот адрес ранее девяти утра - кажется, выпал из этого житейского кругооборота.

Козак съел приготовленный им же самим континентальный завтрак. Неспешно, не столько растягивая удовольствие, сколько расходуя оставшиеся до выхода минуты, выпил под сигарету вторую за утро чашку кофе. Так же неторопливо вымыл посуду, тщательно протер бумажным полотенцем, определил все на свои штатные места.

На наручных часах без четверти десять по местному - среднеевропейскому - времени.

Прежде, чем покинуть съемную квартиру, расположенную в пятиэтажном доме середины позапрошлого века в одном из кварталов XVIII округа французской столицы, Козак еще раз осмотрел тот набор вещей, который ему следует захватить с собой в предстоящую поездку. Пустяков в его профессии не существует.

Пересек гостиную, закрыл балконную дверь. Погода пасмурная, но пока без осадков. Рабочая, "летная" погода. Будь иначе, Оператор прозвонил бы ему и отменил выезд или сообщил о переносе вылета на иное время.

Действуя все так же неспешно, он закутал горло шарфом, надел плащевую куртку, водрузил на голову кожаную кепку. Паспорт и портмоне сунул во внутренний карман, смартфоны - в боковые карманы куртки на "липучках". Не забыл также взять непочатую пачку "кэмела" и зажигалку. Повесив на плечо чехол с ноутом, направился к выходу.

Запирая замки входной двери, он невесело усмехнулся. Если бы кто то попросил Ивана Козака коротко, одним словом охарактеризовать свои впечатления от почти годичного пребывания в столице мировой моды и искусства, элегантных бутиков и красивых бульваров, городе музеев и театров, старинных памятников и современных достижений, то ответ показался бы странным, обескураживающим - "скука".

Перефразируя Хемингуэя, для него, для Козака, Париж - это "скука, которая всегда с тобой".

И это не просто скука, а скука смертная.

На языке местных аборигенов - ennui mortel...

Консьерж, мулат лет двадцати пяти в синей тужурке и бейсболке, разбирал на широкой полке конторки только что доставленную корреспонденцию. Слева от входной двери, в небольшом вестибюле, у лестницы со стертыми за полтора веками подошвами жильцов ступенями укреплены на стене соты - два десятка пронумерованных почтовых ящиков. Почту, среди которой львиную долю занимают бланки платежей и письма всякого рода кредиторов, доставляют два раза в сутки, утром и около четырех пополудни. Заметив спускающегося по лестнице в вестибюль мужчину, в котором он без труда опознал жильца квартиры номер семнадцать - человека замкнутого и явно иностранца, парень скроил улыбку.

- Bonjour, monsieur!

- Bonjour!

- Une lettre pour vous!

Козак удивился про себя, - кто бы мог ему писать на этот адрес?

- La lettre de chez vous?

Консьерж, ловко выхватив из стопки еще не разложенной по "сотам" корреспонденции письмо, передал его мужчине. Тот взял его рукой в перчатке; поднес к глазам, прочел надпись на конверте, сделанную неким отправителем твердым почерком - печатными буквами - по французски в графе "адресат".

Да, все верно: письмо адресовано именно ему. Или, если быть точным, тому человеку, который проживает здесь под именем Ivan Kozak.

Мужчина неопределенно хмыкнул; не удостоив более взглядом застывшего с полуулыбкой в ожидании пусть мелочной, но "благодарности" от постояльца консьержа, сунул письмо в карман и вышел через парадное на улицу.