Степка и Лена тоже увидели ее. Переглянулись. Степка поежился, ощутив спиною холод, придвинулся к костру. Лена откинула со лба волосы, часто замигала глазами.

Цапля продолжала стоять. У ее ног на песке горел зеленый огонек.

Лена тихо засмеялась. Не так, как смеются, когда бывает весело. Наверное, не ей одной в первую минуту подумалось о том, что никакой цапли на самом деле нет, что она им только причудилась. Ведь могла же на пригорке оказаться, например, похожая на цаплю коряга, которую они заметили не сразу, а лишь теперь, когда загорелся костер. К тому же, если долго смотреть на огонь, а потом отвести взгляд в сторону, может привидеться и не такое.

Но это была все-таки цапля. И не какая-то там цапля, а Кочерга, большая птица на длинных черных ногах. Она смотрела поверх костра, покачивая головой и опираясь одним крылом о песок, словно ей трудно было стоять.

— Не надо, — шепотом попросила Лена, увидев, что Алешка потянулся за щепкой, собираясь, очевидно бросить ее в Кочергу. — Не пугай!

Цапля, казалось, услышала ее шепот, пригнула шею, повела головой, выискивая Лену поблескивающим глазом.

— Здравствуй, — сказала ей Лена. — Ты ищешь меня?

— Как бы не так, — заявил Алешка, — она пришла ко мне, — и пожалел, что не может рассказать Степке и Лене о том, как выносил раненую цаплю из воды, как кормил, как плыл, держа ее на груди, через протоку. По этой причине Кочерга пришла именно к нему. И только по этой причине. Алешке не хотелось думать, что Кочерга догадалась, кто выпустил в нее стрелу, что она пришла сюда со своей болью, которую причинил ей он, и не к нему.

Возможно, это было только стеклышко. Ничто другое не могло бы отсвечивать таким ярким зеленым огоньком на песке у цаплиных ног. Пусть стеклышко. Но откуда могла знать цапля, что стекло — не драгоценность. Ведь она ничему не знает цены. Она просто принесла кусочек света тем, кто его обронил среди ночи. Наверное, он очень нужен им, раз они сидят у огня и протягивают к нему руки.

Со стороны моря прозвучал выстрел.

— Папка возвращается! — обрадовалась Лена, вскочив на ноги.

Они на несколько секунд забыли о цапле. А когда вспомнили, на песчаном пригорке ее уже не было. Не было и зеленого огонька. Может быть, уходя, цапля наступила на него и вдавила в песок. А может быть, унесла с собой...

Лунная дорожка не похожа на все земные дороги тем, что она не сужается к горизонту, а становится шире и ярче. И потому на лунной дорожке легко заметить лодку, когда она еще далеко от берега.

Сначала они увидели только темную полоску. Она то появлялась, то исчезала в ртутном блеске и, казалось, не приближалась, а двигалась поперек дороги, медленно сползая с ее сверкающего полотна к северной темной обочине. И все же никто не сомневался, что лодка Кузьмы Петровича и что он гребет к острову. Но пришлось еще долго ждать, прежде чем лодка врезалась носом в береговой песок. Кузьма Петрович вынул весла из уключин, выбросил на берег рюкзак, ботинки, протянул Алешке ружье.

— Мы слышали, как вы бабахнули, — сказал Алешка и провел ладонью по полированному прикладу. — Как пушка... — он завидовал Кузьме Петровичу, у которого было лучшее в Гавани ружье.

— Ты тут самый сильный, кажется, — сказал Алешке Кузьма Петрович. — Отдай ружье Лене и помоги мне выбраться. Небольшая авария произошла... Ничего страшного, конечно. Так что ты не пугайся, — повернулся он к встревоженной Лене, которой Алешка передал ружье. — Ты, Степка, тоже подойди. Соберитесь-ка, братцы, с силами, хватайте меня под мышки и тащите на берег. Ну, не стесняйтесь!

— Ноги? — спросил Алешка.

— Ноги, — ответил Кузьма Петрович.

— Понятно. Давай, — сказал Алешка Степке. — Заходи с другой стороны, — и взял себя правой рукой за левое запястье. То же самое сделал и Степка.

— Думаете, поднимете? — засомневался Кузьма Петрович, обнимая обоих мальчишек за шею.

— Поднимем, — ответил Алешка. — Взяли! — скомандовал он и почувствовал, как Степкины пальцы веревками впились в его правое запястье.

Они донесли Кузьму Петровича до костра и опустили на песок.

— Богатыри, — похвалил их Кузьма Петрович и посмотрел на свои ноги. Ступни и голени до половины были обмотаны разорванной на полоски рубашкой. Сквозь повязку в разных местах уже успели проступить темные пятна.

— Какой-то гад стрелял в меня, — объяснил Кузьма Петрович. — Вот и весь сказ.

— Видели его? — спросил Алешка.

— Нет. Я шел по берегу вдоль обрыва, а он прятался внизу, в камышах. Да и смеркалось уже. Он не ушел бы от меня — берег везде крутой, подняться можно только в одном месте. Там я его и сцапал бы. Он сообразил это и пальнул в меня. Я как раз собирался спрыгнуть вниз, сел и спустил с обрыва ноги.

— Сильно? — спросил Алешка.

— Две в правой и три в левой.

— С какого расстояния?

— Метров с тридцати, — ответил Кузьма Петрович.

— Паразит. Я бы пальнул по нему... У вас же было ружье, Кузьма Петрович. Надо было...

— Глупости говоришь, Алешка.

— Да, конечно, — согласился тот. — Что теперь делать?

— Думаю, что надо сделать перевязку. Бинт и йод у нас там, кажется, есть? — спросил Кузьма Петрович у Лены.

— Есть. Очень больно?

— Пустяки. Ты мне поможешь, — Кузьма Петрович положил Алешке руку на плечо. — Не побоишься? Хорошо, что ты здесь. А почему?

— Просто так, — увильнул от ответа Алешка.

— Добро. Сначала я хотел домой плыть, в Гавань, да вовремя сообразил, что от берега до хаты на четвереньках и за час не дотопаешь, верно?

— Не пробовал, — улыбнулся Алешка. — Мы вас до сторожки на плаще дотащим, как на санках.

— Можно было у дома отдыха причалить. Там есть врач, — вставил Степка.

— А что вы подумали бы, если бы я не вернулся? Я всегда возвращался, — сказа Кузьма Петрович. — К врачу отправимся утром.

Алешка и Степка выволокли на берег лодку, взяли рюкзак и башмаки Кузьмы Петровича, вернулись к костру. Кузьма Петрович уже сидел на плаще — перебраться ему помогла Лена.

— Что ж, придется вам попыхтеть, ребята, — сказал он мальчишкам. — Такие, братцы, дела.

Пока Лена и Степка разжигали перед сторожкой костер, чтобы вскипятить на нем воду, Алешка приготовил бинты, вату, укрепил на концах лучинок несколько тампонов, протер йодом концы пинцета, разложил все это на столе на газетном листе, помыл с мылом руки.

Кузьма Петрович, лежа на лавке, давал ему время от времени советы, потом попросил придвинуть поближе лампу и вынул из-под подушки книгу.

— Читать будете? — удивился Алешка.

— Да, — ответил Кузьма Петрович. — Это вместо наркоза. Признаюсь тебе, Алешка, я не такой уж храбрец, как ты, наверное, думаешь. Так что ты занимайся моими ногами сам. А то меня при виде крови начинает мутить. С детства так. А тебя?

— Тогда читайте, — сказал Алешка. — Я ничего... Только б забыть, что вам больно.

— Постарайся. Я терпеливый.

Лена внесла миску с горячей водой, покосилась испуганно на медикаменты и спросила:

— Куда?

— На табуретку, — сказал Алешка. — От вас больше ничего не требуется. Отдыхайте. Там, — он махнул рукой. — Позову, если понадобитесь.

— Да, да, — поддержал Кузьма Петрович. — Иди Лена. И не волнуйся за меня. Мне совсем не больно. Посиди там со Степкой, ладно?

Лена кивнула головой, поцеловала отца в щеку и вышла из сторожки. Алешка закрыл за нею дверь.

Хотя на Алешке ничего, кроме плавок, не было, он почувствовал, что ему вдруг стало жарко.

— Ну? — сказал Кузьма Петрович, заметив, что Алешка медлит. — Боишься?

— Чуть-чуть, — признался Алешка и виновато посмотрел на Кузьму Петровича.

— Ты же охотник. Представь себе, что ты освежевываешь зайца... Ну?

Алешка подложил под ноги Кузьмы Петровича полотенце и принялся снимать повязки. Кузьма Петрович поднес к глазам книгу.