— Ну, понятно.

— И мне кажется, он серый. Все-таки я еще настолько вижу.

Самоубийца не может не понять, что дело очень плохо, он говорит:

— Очевидно ваша слепота довольно проблематична. Идем дальше!

Они карабкаются выше и выше. Но Самоубийца замечает, что его спутник не видит верного направления, то и дело сбивается с тропинки и падает, поднимается потом опять и ковыляет дальше.

— Удивительное дело, — говорит Мосс, — я отстал внизу, потому что как будто не видел ничего.

— А теперь лучше видите?

— Гораздо лучше, значительно лучше, это меня немного снег ослепил. — Но он продолжает часто падать и наконец сваливается вниз лицом. — Это я споткнулся о что-то, — оправдывается он тотчас же. — Конечно, я не так хорошо вижу, как раньше, нечего говорить. Это что за куст? Березка? Вот ведь я вижу.

— Вы хотите сказать, ольха.

— Ха-ха-ха! — говорит сконфуженно Мосс, — ну, да, я хотел сказать: ольха.

Они поднялись на «Вышку» до того места, до которого поднимались обыкновенно, и сели отдыхать, каждый на свой камень. По месяцу прошло облако.

— Я не понимаю, чего я хожу на эти прогулки, — заговорил Мосс.

— Вероятно, по той же причине, что и я, — ответил Самоубийца. — Для здоровья.

— Здоровье? Я достаточно здоров для того, что мне нужно.

— Говорят, наоборот, что ваше дело плохо, что у вас какая-то опасная болезнь.

Мосс ответил громким насмешливым хохотом и сказал:

— Вздор, докторская болтовня!

Он еще держался бодро, но прошло еще несколько минут, и он уже не мог больше так вызывающе смеяться. Самоубийца почувствовал что-то подозрительное в том, как он шарил вокруг, ища палку, поставленную им подле себя.

— Пойдемте-ка лучше домой, — сказал Самоубийца вставая.

Мосс ответил, продолжая сидеть:

— Месяц-то как ярко светит! Месяц в эту минуту был закрыт.

— Да, я еще это вижу. Идите вы вперед, я еще немножко подожду.

— Нет, тогда я тоже подожду.

Они посидели еще несколько времени, и Самоубийца сказал опять:

— Ну, идем теперь.

— Что вы хотите? — спросил Мосс.

— Чего я хочу? Домой идти, конечно.

— Слышите, идите вперед. Можно ли быть таким дураком, вы хорошо видите, что я не могу идти.

Самоубийца сказал, подумав:

— Ну ладно, я пойду. Но и вы тоже пойдете.

— У вас фантазия разыгралась больше, чем у меня, я это слышу, — ответил Мосс.

— Молчите, вы! — закричал Самоубийца, взяв его за плечо. — Мне нужно, чтобы вы были со мной, это для меня необходимо.

— Это вдохновение у вас не удержится, можете идти. Передо мной сейчас просто-на-просто черно все, как сажа.

— Вздор! — прервал его Самоубийца. — Я хочу сказать, что и передо мной сейчас темно, черно, как сажа.

— Этому я не верю.

— Не верите? Ну, я подробно докажу вам это в то время, как мы пойдем.

Он поднял товарища на ноги, взял его за рукав ульстера, и началось обратное странствие. Дело шло понемножку. Вот они опять внизу, у расселины. Тут Мосс делает неверный шаг и проваливается. Довольно много времени уходит на то, чтобы вытащить его. После этого они садятся отдохнуть.

— Можете думать обо мне наихудшее и испытывать ко мне отвращение, — произносит Мосс, — но я прямо говорю: я не вижу. Вероятно, ночь сейчас.

— Нет, это значит, что вы, должно быть, ослепли, — сказал Самоубийца.

— Как раз то самое, что и я думаю, — согласился в свою очередь Мосс, кивая головой. — Обнаруживается, что я прав.

— Ну, уж, действительно, тут хвастать нечем, — заметил Самоубийца.

— Нет, именно, — ответил Мосс. — Я мыслил совершенно правильно, а это тоже нечто такое, чего нельзя отрицать. Что верно, то верно.

— Знает доктор, что с вами?

— Разумеется. Он уже давно сказал, что мне надо уехать. Он устроил мне место в госпитале.

— Давно? Отчего же вы не уехали? Мосс молчит.

— Не понимаю, как это вы не уехали. Мосс ответил с возрастающей горечью:

— Вы невероятно смешны. Почему вы сами не уезжаете? Вы чем больны? Вам самому надо в больницу, вы же душевнобольной.

— Вовсе нет.

— Нет, да. И какое вам дело до моей болезни, что вы все разнюхиваете?

— Я не сумасшедший, — это только состояние подавленности от душевных огорчений.

— Ха-ха-ха, повторите-ка еще раз! Как будто бы огорчения бывают телесные. Вы хотите вешаться, вам надо в больницу под присмотр. Разница между вами и мною та, что вам надо выдержать испытание для приема, а мне этого не надо. Вы еще должны доказать, что вы душевнобольной.

Молчание.

— Я устал тащить вас, но я должен доставить вас домой, — безжалостно говорит Самоубийца, поднимая за собой товарища. Они спускаются на ровное место и опять останавливаются. Мосс обтирает рукавом ульстера пот со лба, у него в высшей степени подавленный вид. — В последний раз тащу вас с собой, да будет это вам известно, — заявляет Самоубийца.

— Да, потому что я завтра уезжаю, — отвечает Мосс.

— Это хорошо!

И опять трогаются. И в то время, как они идут, Самоубийца вдруг спрашивает:

— Так завтра? Вы завтра уезжаете?

— Да, завтра.

— Очень уж что-то скоро. Но мне это все равно. Мосс не ответил.

— А подумали вы в конце концов о том, что со мной будет? Нет, конечно.

— С вами? С вами все то же самое.

— Ну да, вот оно и видно, чего стоит ваша религия!

— Вы будете совершать тут каждый день прогулки пешком и доказывать вашу непригодность к жизни. Вы воображаете, что очень важно, что вы где-то находитесь, сидите и щурите глаза, и погружены в мрачные мысли, и не делаете ничего, ни худого, ни хорошего. Но нет же. Господи, боже мой, вы ничего полезного не создаете этим, ничего не предвозвещаете, ни общего блага никакого не достигаете: ни хлеба насущного для какого-нибудь воробья, ни рассказа о приключениях для ребенка.

— Молчите! Это вы повторяете только, что я говорил, и что вы наизусть выучили.

— Да, верно, вы говорили это обо мне.

— Что-то в вас есть мелкое и жалкое, — сказал Самоубийца. — Вы подбираете вещи, которые слышите, то, что выбрасывают другие. Поймаете какие-нибудь два слова и ходите потом и бурчите: самоубийство посрамляет убийство. Хорошо, что вы уезжаете, я давно уже устал от вас. Я слышал о человеке, который захотел убить свою жену — в которую между прочим был влюблен при этом, но оставил это до другого раза. Ну, а потом он сам хотел застрелиться.

— И с тем сказке конец.

— Нет, там был ребенок. Я слышал, что у них был ребенок.

Приятели шли некоторое время молча. Потом Мосс сказал:

— Да, плохо жить на свете!

Этот маленький шаг навстречу покончил было с Самоубийцей, но он откашлялся, подтянулся, и сказал отстраняющим тоном:

— Что вы в этом смыслите? Молчите, пожалуйста, вы и говорить-то отчетливо не можете.

Они опять некоторое время помолчали. Мосс снова растянулся, так и что и лицо его было в снегу.

— Вы разве ничего больше не видите? — спросил Самоубийца.

— Немножко вижу. Но меня снег ослепил.

— Вы неизлечимы?

— Я? — звенящим звуком спросил Мосс и остановился. И тут вдруг, как будто и его упорство изменило ему, он весь как-то перегнулся вперед, точно все тело его хотело ответить: да. В следующее мгновение он снова выпрямился и ответил:

— Вы, кажется, намерены не возвращаться домой сегодня вечером?

Когда они уже подходили к санатории, Мосс жалобно спросил:

— Далеко еще?

— Нет. Разве вы и огней не видите?

— Ну, конечно, вижу огни. Я так только спросил. Самоубийца остановился и каким-то чужим голосом сказал:

— Если бы вы могли — я говорю только на тот случай, если вы можете — тогда…

— Что такое?

— Что такое? — коротко и сердито передразнил Самоубийца. — Сами могли бы сообразить! Я хочу только сказать, что я, с своей стороны, не знаю этого. Возможно, что это вам поможет, мне оно никогда не помогало — богу помолиться. Я вам не советую и не отговариваю вас.