Случилось, что въ одну темную ночь окно госпожи Андерсонъ открылось опять, и оттуда выскочилъ мужчина. Несчастный дѣйствительный статскій совѣтникъ слѣдитъ сверху, видитъ все происходящее, но ничего, абсолютно ничего не можетъ предпринять. Утромъ онъ захватилъ съ собою генеральнаго консула, и они стали изслѣдовать слѣды ногъ подъ окнами госпожи Андерсонъ.

— Это отдѣльные слѣды въ сторону, — сказалъ генеральный консулъ.

— Это слѣды сапогъ съ желѣзной оковкой каблука, — сказалъ дѣйствительный статскій совѣтникъ.

Слѣдующую ночь они въ со свѣчкой въ рукѣ пошли разсматривать сапоги, выставленные для чистки въ коридорѣ и они нашли пару сапогъ съ желѣзной оковкой. То были сапоги агента страхового общества Андерсона. Никогда въ жизни оба старца не испытывали большаго изумленія. Но оба были возмущены и не хотѣли долѣе выносить этого.

Въ продолженіе утра они сдѣлали нѣсколько намековъ агенту и рѣшили помучить слегка легкомысленную женщину.

— Подъ вашимъ окномъ сегодня ночью были какіе-то люди, — сказалъ дѣйствительный статскій совѣтникъ.

— Да, — прибавилъ генеральный консулъ, — какъ разъ подъ вашимъ окномъ. Въ темную глубокую ночь.

— Что вы говорите! — воскликнула женщина. — Это былъ жуликъ?

— Человѣкъ плотнаго сложенія. Лѣтъ тридцати. Въ темной одеждѣ. Каблуки его сапогъ окованы желѣзомъ, такіе носятъ въ деревняхъ.

— Я не рѣшусь больше спать въ этой комнатѣ.

Да у нея и не было больше основаній оставаться въ этой комнатѣ.

Днемъ госпожи Андерсонъ нигдѣ не было видно, мѣсто ея за столомъ пустовало. Тутъ же рядомъ стоялъ свободный стулъ: стулъ врача страхового общества. «Гдѣ они, куда могли они запропаститься», спрашивали всѣ. А агентъ страхового общества, пріѣхавшій изъ сосѣдняго государства, былъ твердъ и непроницаемъ, какъ заговорщикъ.

Выраженіе его лица ничуть не сдѣлалось мягче, когда хозяйка попросила его къ себѣ въ контору и сообщила ему, что его видѣли ночью, покидающимъ комнату госпожи Андерсонъ черезъ окно.

— А что же дальше? — спросилъ Андерсонъ.

— Господинъ Андерсонъ принужденъ уѣхать, — сказала хозяйка. — Я не могу потерпѣть этого въ своемъ домѣ.

Андерсонъ пробормоталъ:

— Если бъ это было самое худшее, что я былъ въ ея комнатѣ и долженъ теперь уѣхать!

— Я для васъ послала за экипажемъ.

— Но самое худшее то, что она уѣхала, — продолжалъ Андерсонъ. — Можетъ быть, вы можете мнѣ сказать, куда она уѣхала?

— Въ этомъ случаѣ я не могу быть вамъ полезной, — возразила хозяйка.

Андерсонъ говорилъ самъ съ собой:

— Подозрѣвалъ я ихъ уже давно. Но я надѣялся, что она на чужой сторонѣ обуздается.

— Мнѣ кажется, что это вы не могли обуздать себя.

Андерсонъ началъ волноваться и возразилъ:

— Я долженъ былъ приходить къ ней приготовлять бумаги, подписывать свидѣтельства о страхованіи. Понимаете вы теперь?

— Какое вамъ дѣло до страховыхъ свидѣтельствъ госпожи Андерсонъ? Она же посторонняя женщина для васъ.

— Она? — посторонняя женщина? Она моя жена, и больше ничего!

— Ваша жена? — спросила хозяйка недовѣрчиво.

— Она была моей женой! — закричалъ агентъ Андерсонъ. — Я измучился здѣсь, дѣла мои не клеились, тогда я написалъ ей, чтобы она пріѣзжала. А вотъ теперь она связалась съ докторомъ, и они уѣхали вмѣстѣ. Провели они меня оба; она взяла всѣ деньги.

Тогда хозяйка съ минуту промолчала и взвѣшивала событіе. У нея было еще маленькое подозрѣніе.

— Собственную жену можно навѣщать и днемъ, — сказала она, дѣлая маленькій приступъ.

— А развѣ нельзя навѣщать свою собственную жену по ночамъ? — грустно спросилъ Андерсонъ…

По всему пансіону поднялось невѣроятное волненіе. Всѣ мужчины поняли, какъ ловко ихъ провела хитрая женщина. Агентъ Андерсонъ вынималъ одну бумагу за другой и доказывалъ, что эта дама была его законной женой. Теперь на этотъ счетъ не было больше сомнѣній, они сообща застраховали полпансіона. Сердцеѣдъ Оксентандъ больше всѣхъ желалъ бы объявить недѣйствительнымъ страхованіе своей жизни, но онъ принужденъ былъ молчать изъ-за злосчастной телеграммы. Дѣйствительный статскій совѣтникъ Адами и генеральный консулъ грозили Андерсону довести это до свѣдѣнія суда.

— Пожалуйста, сдѣлайте это! — возразилъ агентъ. — Увы, застраховали у меня, всѣ свидѣтельства имѣютъ еще свою силу, моя подпись сдѣлала ихъ дѣйствительными.

И агенту Андерсону не нужно было теперь такъ скоропалительно покидать пансіонъ, какъ отъ него потребовали первоначально. Всѣ мужчины осуждали агента за то, что его жена была посредницей въ его дѣлахъ. Но дамы были на сторонѣ страхового агента и своимъ сочувствіемъ старались облегчить его участь. Радуясь, что опасная женщина, наконецъ, исчезла, онѣ дошли даже до того, что утѣшали агента въ его несчастьи.

— Она во всякомъ случаѣ вернется! — говорила госпожа Мильде. — Она убѣдится въ томъ, что правда на вашей сторонѣ. Такъ по крайней мѣрѣ бываетъ у меня по отношенію къ моему мужу.

И красавица Трампе, которую такъ коварно провелъ черноглазый страховой врачъ, объяснила, что у нея съ мужемъ бываетъ точно также, но что онъ единственный на всемъ земномъ шарѣ…

Но агентъ Андерсонъ скорбѣлъ о другомъ.

— Конечно, она вернется, — говорилъ онъ. — Я жду ее, такъ какъ она очень свѣдуща въ дѣлѣ страхованія, но если она опять пропадетъ у меня со страховыми преміями, то она обойдется мнѣ очень дорого, — сказалъ онъ.

Черезъ три недѣли пришло, наконецъ, письмо отъ бѣглянки, въ которомъ она писала, что припадаетъ къ его ногамъ и на колѣняхъ умоляетъ его о прощеніи. Глаза ея полны слезъ — стояло тамъ. — А о докторѣ не спрашивай, — стояло дальше, — такъ какъ онъ отправился въ предѣлы недосягаемости.

Страховой агентъ невольно покачалъ головой.

— Что я говорилъ! А можетъ быть она еще и не вернулась обратно! Во всякомъ случаѣ, если она сдѣлаетъ это еще разъ и возьметъ съ собою кассу, то пущу ей вслѣдъ тайный приказъ о ея задержаніи.

И агентъ Андерсонъ отправился къ себѣ на родину.

Въ тотъ же вечеръ красавица Трампе ходила взадъ и впередъ и отъ избытка здоровья ломала руки. Она успѣла уже позабыть доктора, и ея чувство къ сердцеѣду Оксентанду воскресло съ новой силой. А такъ какъ сердцеѣдъ Оксентандъ тоже успѣлъ окончательно поправиться, благодаря морю и деревенскому воздуху, то они какъ никогда обрадовались другъ другу.

Онъ обнялъ ее и сказалъ:

— Ну, теперь вы не уйдете отъ моей вѣчной любви.

Она не отвѣтила отрицательно, она улыбнулась и шептала: «Въ блаженное лѣтнее время»…

Дѣйствительный статскій совѣтникъ Адами не видѣлъ другого исхода, какъ только вернуться обратно къ госпожѣ Мильде. Но она все-таки отомстила ему какъ слѣдуетъ за то, что онъ однажды въ минуту раздраженія предложилъ ей имѣть съ ней исключительно братскія отношенія: два дня она не сводила глазъ съ генеральнаго консула и говорила исключительно съ нимъ. Наконецъ, на третій вечеръ она сказала: «Рискнемъ!» и все пошло по-старому между ней и дѣйствительнымъ статскимъ совѣтникомъ.

Я служилъ кондукторомъ на электрической желѣзной дорогѣ въ Чикаго. Сначала я былъ приставленъ къ трамваю, циркулирующему между центромъ города и скотнымъ рынкомъ. Во время ночного дежурства мы не были гарантированы отъ вторженія сомнительныхъ людей. Однако мы не имѣли права стрѣлять въ кого бы то ни было, а тѣмъ болѣе убивать, такъ какъ общество электрическихъ желѣзныхъ дорогъ было отвѣтственно за наши поступки; что касается меня, то у меня даже не было револьвера, и я долженъ былъ надѣяться на свою звѣзду. Въ общемъ совсѣмъ обезоружены бывали мы рѣдко: такъ, напримѣръ, у меня была ручка тормаза, которую можно было снять въ одно мгновеніе, и она могла служить прекрасной защитой. Но мнѣ пришлось употребить ее въ дѣло всего одинъ разъ. На Рождествѣ 1886 года я благополучно продежурилъ всѣ ночи на своемъ трамваѣ. Но вотъ какъ-то разъ подошла цѣлая толпа ирландцевъ со скотнаго рынка, и они разомъ заполнили весь вагонъ, они были пьяны и имѣли при себѣ бутылки, они жаловались на нужду и не хотѣли платить мнѣ денегъ за билеты, хотя вагонъ уже тронулся. Въ продолженіе цѣлаго года, утромъ и вечеромъ они выплачивали обществу свои пять центовъ, говорили они, а теперь — Рождество, и потому они хотятъ хоть разъ не заплатить. Это соображеніе было вовсе не безсмысленно, но пропустить ихъ безъ денегъ я не рѣшился, боясь «шпіоновъ», бывшихъ на службѣ у общества электрическихъ желѣзныхъ дорогъ и обязанныхъ слѣдить за честностью кондукторовъ. Констэебль влѣзъ въ вагонь. Онъ постоялъ нѣсколько минуть, сказалъ нѣсколько словъ о Рождествѣ и о погодѣ и выпрыгнулъ обратно на мостовую, такъ какъ вагонъ былъ переполненъ. Я прекрасно зналъ, что мнѣ стоило сказать констэблю два слова, и всѣ пассажиры тотчасъ же заплатили бы свои пять центовъ, но я ничего ему не сказалъ. — Почему вы не донесли на насъ? — спросилъ одинъ изъ нихъ. — Я считалъ это лишнимъ — возразилъ я, — я вѣдь имѣю дѣло съ джентльменами. Въ отвѣтъ на мое возраженіе многіе отъ души расхохотались, но часть меня поддержала, и они нашли предлогъ заплатить за всѣхъ.