— Приходите непременно. Вам понравится, вот увидите. Мы как раз начали репетировать «Мышеловку». Знаете эту пьесу?
— «Мышеловку»? — Профессор Курода был удивлен, но тут же лицо его прояснилось.— Ах, вы хотите сказать «Гамлета»?
— «Гамлета»? — она даже взвизгнула, и под ярко накрашенными губами приоткрылись зубы.— Да нет же, господи! Как вам могло такое прийти в голову! Это знаменитое произведение Агаты Кристи. Я буду играть Маргарет Локвуд. Потрясающе интересно. Может быть, для вас или для профессора Кинга это недостаточно интеллектуально, зато простые смертные любят именно такие вещи.
Профессор Курода вынул записную книжку.
— Позвольте, я запишу. Эта вещь называется «Мышеловка»?
— Совершенно верно.
— И автор ее — мисс Маргарет Локвуд?
— Да нет же, нет, профессор Курода!
Тут мне пришлось оставить их и идти встречать входящих гостей, а когда через четверть часа я отыскал профессора, он опять был один и, стоя спиной ко всем, рассматривал мои книги. Я подошел к нему.
— Ну, теперь я позакомлю вас с мистером Долби.
— Нет-нет, мистер Кинг. Пожалуйста, не надо!
— Он вам понравится.
— Но у меня нет опыта в... общении с политическими деятелями... Я... я не знаю, как...
Подошел мистер Долби.
— Право, Кинг, у вас сегодня очень мило, очень.— Он жадно глотнул виски.— Сейчас у меня был прелюбопытный разговор с мэром.— Он указал бокалом на губернатора.— На редкость забавный старикан.
— Он губернатор,— сказал я.
— Ну, пускай губернатор. Мы говорили о моей предстоящей речи в Асоке.
— В Осаке.
— Да, вот именно. И он дал мне кое-какие советы. Очень даже полезные советы. А с вами мы, кажется, знакомы, не так ли?
Он повернулся к профессору Курода, причем на лице у профессора появилась страдальческая улыбка, почти гримаса, и он бросил на меня взгляд, полный ужаса.
— Понимаете, у меня еще не было времени просмотреть вашу брошюру, но я непременно это сделаю. Мой личный секретарь, вон тот, Дэвид Суинтон, говорит, что перелистал ее. Этот Дэвид — малый с головой, и у него на все хватает времени. Японские университеты, основанные миссионерами, — эта тема заслуживает внимания. — Он снова глотнул виски и, прежде чем я успел вмешаться, продолжал: — Профессор, вы-то мне и нужны, я хочу с вами посоветоваться. Насколько я представляю себе положение в Японии — если я ошибаюсь, вы меня поправляйте без церемоний, — война многое изменила здесь в лучшую сторону — демократизировался общественный уклад, возрос жизненный уровень. Но вместе с тем она в какой-то мере подорвала традиционные моральные устои японского народа...
— Мне кажется... вы ошибаетесь... — начал Курода, но Долби не дал ему сказать.
— Смею вас заверить! Этого не видит только слепой.
Тут мне пришлось их оставить, чтобы попрощаться с одним высокопоставленным гостем. Когда я снова посмотрел в их сторону, Долби все еще раскачивался перед профессором Курода, который замер на месте, словно загипнотизированный.
— первостепенная важность семейной основы... упадок веры... эти мальчики, разодетые, как попугаи, битники, малолетние преступники...
Громкий, привычный к парламентским речам голос гремел. Что ж, пожалуй, лучше всего было оставить их вдвоем.
Без десяти восемь явился Пьер, он влетел в гостиную в своем кимоно, привлекая к себе удивленные взгляды.
— Кажется, я опоздал... А мартини у тебя слишком сладкий, нельзя ли разбавить?
Я взял у него бокал и отошел.
— Так будет хорошо? — спросил я, вернувшись.— Я долил немного воды.
Он сделал глоток, поморщился и помахал рукой профессору Курода, который в ответ приподнял свой бокал.
— Что, профессор пьян?
— Не знаю. Надеюсь, что нет.
— Он весь красный.
— Быть может, на него просто подействовало красноречие мистера Долби.
— Это твой почетный гость?
— Да, пойдем, я тебя представлю.
— Потом. Сначала я должен подкрепиться. Я просто умираю с голоду. Ты не мог бы сделать мне сандвич, только настоящий, терпеть не могу эти крохи.
— Мы скоро будем ужинать, и, я надеюсь, ты не откажешься присоединиться к нам.
— Конечно. Только ведь эта толпа гостей будет расходиться еще битый час.
Его предсказание оказалось слишком оптимистическим — было почти без четверти десять, когда мы отправились. Профессор Курода к этому времени совсем обессилел и сидел в одиночестве на кушетке, изредка улыбаясь и кивая неизвестно кому.
— Мой шофер отвезет вас домой,— предложил я ему.
— Очень рад, очень рад, — отозвался он.
— Скоро он подъедет.
— Очень рад.— Он поставил бокал на столик обеими руками, словно держал какое-нибудь из своих сокровищ эпохи династии Сун или Тан.— Ах, я вам скажу решительно: ваша смесь просто сокрушительна.
— Профессор Курода, вы ведь поужинаете с нами?— Пьер плюхнулся на кушетку, так что Курода подскочил, словно на качелях.
— Я лучше поеду домой.
— Вздор. Мы вас не отпустим. Правда, Фрэнсис?
— Разумеется. Если только профессор не против,— сказал я неохотно.
— Нет ничего печальней, как вернуться домой в десять часов после питья коктейлей. Что остается делать? Либо завалиться спать и проснуться на целый час раньше обычного, либо же открыть жестянку печеных бобов, вам, профессор, я не желаю ни того, ни другого.
— Печеных бобов?
— Ну, вы ведь японец и, наверное, достанете из холодильника пирожки с рыбой. Нет уж, вы непременно должны с нами поужинать.
Мы отправились всемером,— кроме нас троих, поехали Долби, его помощник Дэвид Суинтон и Энид Ивенс со своим мужем Бобом. Долби хотел «отведать чего-нибудь в японском вкусе». Энид, страдавшая «желудочной коликой», уверяла, что для неё вредны японские блюда, а Боб без конца напоминал ей, что все европейские ростораны в Киото закрылись в восемь часов. Пьер ограничился тем, что все предложения называл «ужасными» или «чудовищными». Шел обычный пустой спор, какой завязывается всегда после приемов, где пьют коктейли, с той лишь разницей, что теперь спорили в прихожей под шум воды, низвергавшейся в унитаз за дверью уборной, куда заходили все по очереди. Молчал один лишь Курода.
— Придумал! — воскликнул наконец Пьер. — Предлагаю компромисс: отведаем китайских кушаний. Недавно открылся новый китайский ресторан. Все только о нем и говорят. Он называется «Елисейские поля».
— Как-как?
— Да не все ли равно! Друзья уверяли меня, что готовят там великолепно.
— Не знаю, окажутся ли китайские блюда полезней для моего желудка, чем японские...
— Закажешь рис,— сказал Боб с неприязнью.
— Нет уж, спасибо.
— А вы что скажете, сэр? — спросил Пьер у Долби.
— Веди, Макдуф!
— Фрэнсис?
— Пожалуйста, располагай мной.
— Ну, вы-то, профессор Курода, конечно, любите китайскую кухню? Ведь профессор жил одно время в Китае. Он переведет нам меню.
Профессор Курода справился с этим докучливым и сложным делом лучше, чем я ожидал: по-видимому, пока мы ехали в автомобиле, он протрезвел. Каждый выбирал то одно, то другое, заказы менялись множество раз. Мы снова и снова подзывали метрдотеля, и с каждым разом длинные нити бус, отделявшие наподобие занавески наш стол от общего зала, стучали все яростней. В ожидании ужина Боб и Энид перебранивались вполголоса, Пьер с Долби затеяли спор о генерале де Голле, Дэвид Суинтон расспрашивал меня, знаю ли я ту или иную знаменитость, а профессор Курода тихонько похрапывал, склонив голову на грудь.
Наконец на столе выстроились бесчисленные тарелки.
— Восхитительно! — воскликнула Энид.
— Чудесно! — подтвердил Боб. Они сразу забыли о своей ссоре.
— Скажите, когда вы были в Хельсинки, вас не приглашали в миленький китайский ресторанчик близ русской церкви? — спросил меня Дэвид Суинтон. — Одни мои друзья, барон с баронессой...
— Говорят, старик терпеть не может возражений, но при мне ничего подобного не было. Если я преподношу что-нибудь напрямик, в открытую, ему это может прийтись не по вкусу, но он всегда выслушает внимательно — не раз мне удавалось даже его переубедить. К сожалению, Черчилль...
