Пьер поднял голову от мороженого, которое он с жадностью отправлял в рот длинной ложкой.

— Ну нет, вы на многое способны. Ваша «Грамматика древненорвежского языка», ваш перевод «Эммы»... Не говорите глупостей.

Профессор Курода немного повеселел.

— Вообразите, мистер Кинг,— сказал он,— «Эмма» до сих пор не издана в переводе на японский язык. Разве это не поразительно? Можно купить переводы почти всех романов Перл Бак, но Джейн Остин...

— Джейн Остин не получила Нобелевской премии.

— Замечательно вкусно,— сказал Пьер, вытирая платком губы. Он взял вилку, поддел на нее пирожок.— Черствый,— сказал он, чавкая.— Но не можешь ли ты сделать что-нибудь для профессора Курода? — спросил он.

— Я бы с удовольствием.

— Он настоящий англофил. Это же сразу видно. Он даже пишет стихи по-английски. Не правда ли, профессор Курода?

— Не стихи, мсье Молле, а версификации, всего лишь версификации. Или под этим словом подразумеваются только рифмованные строчки? К сожалению, в моих стихах нет этого стержня — рифмы.

— Мне хотелось бы почитать ваши стихи.

— Право, ваша любезность не имеет границ. Но мне было бы стыдно показать их вам, настолько они... ничтожны. — Он выбрал слово после некоторого колебания, но, сказав, по-видимому, остался доволен.— Вот если бы вы просмотрели небольшое эссе, которое я написал о романе «Там, где не смеют ступать ангелы»[12]...

— Я буду очень рад.

— Пожалуй, съем-ка я еще пирожок,— заявил Пьер.

— Сделайте одолжение, мсье Молле, сделайте одолжение! Ведь мне не так уж часто выпадает на долю удовольствие принимать... угощать... двух столь выдающихся людей.— Он повернулся ко мне.— Надеюсь, мы с вами еще увидимся, мистер Кинг. Надеюсь, мы будем друзьями. Как говарят у вас в Англии, единственный способ иметь друга — это самому стать другом, не так ли? Я хочу стать вашим другом, мистер Кинг. Вы позволите?

***

В Японии у меня было немало друзей среди молодежи; с людьми пожилыми я почти не дружил — профессор Курода был один из немногих. По-видимому, пожилые люди считали недостойным брать от дружбы слишком много, а давать в Японии, где за всякую любезность полагается платить любезностью, нередко означает то же самое, что брать. Но профессор Курода с самой первой нашей встречи готов был давать и брать без всякого расчета.

В кафе я упомянул, что пишу статью о жизни Лафкадио Хирна[14] в Мацуэ, где профессор Курода родился, о чем он сказал мне перед этим. Профессор пришел в восторг.

— Я счастлив,— сказал он, сияя,— что есть иностранец, которого интересует наш Хирн. Заметьте, я сказал «наш». Он стал нашим, потому что, как видно, больше никому не нужен.

— Он ваш, потому что сам выбрал вашу страну,— сказал Пьер.

— Да, но боюсь, что он не столь крупный писатель, как нам бы хотелось.

Профессор Курода вздохнул.

— Он понимал Японию как никто,— сказал я.

Через два дня у меня в доме раздался телефонный звонок.

— Говорит Курода.

— А, профессор Курода, доброе утро.

— Мы с вами познакомились после лекции, которую вы прочли членам Японской ассоциации преподавателей английского языка.

— Да-да, конечно.

— Если помните, вы оказали мне честь и согласились выпить со мной кофе. Вы и мсье Молле.

В своей необычайной скромности он полагал, что я мог забыть его за такое короткое время.

Он спросил, нельзя ли ему зайти ко мне. Ему хотелось бы кое-что показать мне, кое-что такое, что, возможно, меня заинтересует. Но он боится мне помешать...

— Пожалуйста, мистер Кинг, будьте со мной совершенно откровенны. Быть может, вы посвящаете свой воскресный досуг работе и пишете, в таком случае мне не хотелось бы оказаться навязчивым.

В конце концов мне удалось его уговорить, и он согласился прийти.

По японским понятиям об этикете считается неучтивым, если гость, едва сев, начинает прямо с цели своего прихода, и поэтому профессор несколько минут рассыпался в комплиментах по поводу моего дома («настоящее английское жилище») и пустыря, который некогда был садом («английский сад, поистине английскии сад!») и только после этого развязал «фурошики» — носовой платок, который заменяет японцам карманы, и достал пачку тетрадок.

— Не знаю, пригодится ли это вам. Мой двоюродный дед преподавал в Мацуэ в одной школе с Хирном. К несчастью, он умер совсем молодым, в возрасте тридцати двух лет, от туберкулеза легких, но он вел дневник, где есть немало записей о встречах с Хирном. Я нашел эти тетрадки много лет назад и перевел наиболее интересные места на английский. Я хотел написать неболышую книжку или хотя бы статью, но я ленив, живу беспорядочно и оставил это намерение, подобно многим другим. Однако вот переводы, если только вы сумеете разобрать мой скверный почерк. Надеюсь, вам будет любопытно.

— Но ведь это поразительно!

— Боюсь, что поразительного тут ничего нет. Хотя, пожалуй, есть что-то... кое-что трогательное. Мой двоюродный дед очень любил Хирна. А Хирн платил ему за любовь презрением и равнодушием. Ведь это всегда печально, не правда ли?

Разговаривая о Хирне, мы вышли в сад. Профессор Курода привстал на носки, заглядевшись сквозь ветки деревьев на луну, и чуть не упал — мне пришлось подхватить его под руку.

— Что это за цветы у меня под ногами? — спросил он.

— К сожалению, никаких цветов нет. Это просто сорняки.

— Ну в таком случае, «восславим сорняки и запустенье»[15]. Пожалуйста, мистер Кинг, не превращайте всё это в обычный японский сад — сплошное сплетение кустов и дорожек да стоячие пруды величиной с наперсток, где плодятся комары, которые заедают вас. Пускай этот «клочок земли чужой» навек принадлежит Англии.

Мы сели на шаткие шезлонги под ветками японской хурмы и беседовали до позднего вечера.

— Как вы доберетесь домой? — спросил я, когда он стал наконец прощаться.

— Очень просто — я пойду пешком.

— Мой шофер отвезет вас. Сам я, к сожалению, не вожу машину.

— Но это совершенно лишнее. Мы ведь соседи.

— Соседи?

— Конечно. Вы не знали? Я живу вон там.— Он указал рукой.— Знаете, где корейская школа? А мой дом рядом. Еще до нашего знакомства я часто видел, как вы гуляли со своими свирепыми псами. Единственное пристрастие англичан, которое я никак не могу разделить,— это пристрастие к собакам.

— В таком случае я вас провожу,— сказал я.

— Нет, мистер Кинг, пожалуйста, не надо. Это вас утомит. Пожалуйста, не доставляйте себе беспокойства. Прошу вас.

— Но мне хочется пройтись. Если только вы позволите взять с собой свирепых псов,

— Псов?

— Вы позволите?

— А они кусаются?

— Вас они ни за что не тронут. Видите ли, они ужасные снобы. А вы слишком хорошо и чисто одеты...

— Вот моя скромная хижина.

Мы шли минут пять, и теперь он остановился, указывая на маленький домик, стоявший неподалеку от большого особняка.

— Этот особняк принадлежит моему брату. Он, как у вас говорят, бизнесмен и зарабатывает гораздо больше любого профессора. Вот он и предоставил мне эту хижину. Я буду рад, если вы как-нибудь навестите меня.— Казалось, он прочел мои мысли.— Я живу в одиночестве.— Тут он улыбнулся.— Поэтому вам не придется испытать на себе или причинить какие-либо неудобства, которые случаются в гостях у семейного человека. Как и вы, я холост. На Западе в этом не видят ничего странного, но здесь, в Японии, считается, что, если человек не женат, значит, он страдает какой-либо наследственной болезнью или в его характере есть серьезный изъян. Да-да! Некогда мой брат был весьма обеспокоен моим холостяцким положением. Но теперь, к счастью, я достиг того возраста, когда настаивать на женитьбе бесполезно. У меня есть кое-какие книги, которые могут вас заинтересовать.