Но уйти в этот день из редакции без разговора с коллегами не получилось. Мила Сергеевна уже два раза под разными предлогами заглядывала в кабинет главреда и делала «страшные глаза». Около ее стола толпился народ, практически вся редакция вместе с верстальщиками газеты.

– Наконец дождались! Рассказывай, – выпалила Мила Сергеевна и с завистью добавила: – Везучая ты, Юлька, сначала прослушка, потом убийство. Уж не припомню, кому из журналистов так везло.

– Скажете тоже, Мила Сергеевна, – протянула журналист Наташа. – Это же стресс какой! Я вот не хочу ничего такого.

– Поэтому и сидишь на «социалке», – огрызнулась Мила. – А Юлю читатели сразу запомнили. Ну давай, рассказывай! Как тебе в голову пришло его сфотать? Я бы в обморок плюхнулась.

– Ой, не знаю, сфотографировала, и все. Я тоже сначала впала в ступор, а потом затрясло всю.

– А фотографировала когда?

– В процессе ступора и сфотографировала. Да особо и рассказывать нечего. Нервничал он почему-то. Вроде большой начальник, а бегал в свой потайной кабинет, как пацан, по телефону с кем-то разговаривал. Знаю точно, что не понравилась я ему, не смогла психологически настроить на беседу, и знаю, что интервью не получилось бы. Не срослось у нас с ним сразу. Не понравились мы друг другу.

– Да придумываешь ты все! Интервью не состоялось. Это бывает.

– О! Спасибо, Мила Сергеевна! Я знаю, как будет называться статья: «Несостоявшееся интервью». Спасибо за идею.

– Спасибо в карман не положишь, – заулыбалась ответсек. – Думаю, что убийством будет заниматься центральный аппарат Следственного комитета. Яценко был слишком важной фигурой.

Уже вечером дома Юля прокручивала в голове события дня, о которых она умолчала в редакции. Она действительно сначала не чувствовала страха, у нее не было истерики, Юля долго общалась с ребятами из следствия, которые были немногословны на комментарии и только твердили:

– Выясняем обстоятельства убийства. За комментариями обратитесь в пресс-службу.

Причем эту фразу по очереди произносили все пять человек, один из которых, серьезный мужчина лет сорока, беседовал с Юлей.

– Да не нужны мне ваши комменты и пресс-служба не нужна. Пусть они сами ко мне за информацией обратятся, – заявила ему Юля.

То, что на месте происшествия оказался журналист, сыщикам явно не понравилось.

– Журналисты народ наблюдательный, может, вы обратили внимание на какую-то деталь, что-то вас насторожило?

– Я первый раз в его кабинете. Яценко тоже видела живьем впервые.

– А до этого?

– До этого про него лишь читала. Вы запоминаете мои ответы? Я уже говорила, что его раньше никогда не видела. Никогда!

– Кто договаривался с ним на интервью?

– Спросите у нашего главреда, мне кажется, что это инициатива пресс-службы предприятия, ведь через две недели – День космонавтики, народный праздник. Я задание получила от главного редактора нашей газеты Евгения Петровича Заурского.

– В чем состояло ваше задание?

– Записать интервью.

– А конкретно?

– Конкретно и записать. То есть я задаю вопросы, а он отвечает.

– Какие вопросы вы задавали?

– Скажите, – Юлька не выдержала, – вы учились в школе для умственно отсталых?

– Что? – возмутился следователь.

– Я же сказала, что вопросы задать не успела и вообще, кроме приветствия, ничего не произнесла, он почти сразу же ушел в кабинет, который замаскирован в стене.

Она думала, что загадочное убийство такой личности, как Яценко, может перевернуть науку космонавтику, в которой, как в любой отрасли, уже все «схвачено», денежные потоки определены и идут в «накатанном» направлении. Сейчас акценты сместятся так сильно, что «Орбитальная группировка» может потерять центр тяжести, а фигура при смещении центра тяжести теряет устойчивость даже в положении равновесия. Это непреложный закон физики.

Следователи то топтались в громадном кабинете убитого, то что-то измеряли в маленькой потайной комнатке. Юлька пыталась разглядеть, что они там делают, но тщетно, всю панораму плотно закрывала широкая мужская спина. Строгая секретарша вмиг перестала быть строгой и «железной», по ее щекам текли слезы, помада потеряла цвет, а высокие каблуки ее черных туфель, так подходивших к деловому костюму, нервно царапали ковровую дорожку в кабинете. Женщина комкала в руке платок и повторяла:

– Кошмар! Не может быть, какой кошмар! У него сегодня запланировано столько встреч. Это невозможно.

– Не будет уже никаких встреч. – Юля протянула ей стакан с водой. – Возьмите себя в руки, уже ничего сделать нельзя. Примите мои соболезнования. Вы, наверное, давно с ним работаете. Каким он был человеком?

– Это вы! Вы зря сегодня к нему пришли! А я вас оставила с ним наедине!

– Я?! Да вы с ума сошли? Ваша пресс-служба просила интервью, я вообще в кабинете простояла зря.

– Он не хотел с вами встречаться. Он говорил мне это! А теперь ко мне лезете со своими дурацкими вопросами!

Тут один из следователей активно заинтересовался тем, что говорила секретарша.

– Вы только что сказали, что у Владимира Николаевича были основания негативно относиться к Сорневой?

Дама замерла, помолчала и выпалила:

– Он вообще не любил журналистов, называл их выскочками. Говорил, что с ними одно напряжение.

– За это не убивают, – встряла Юлька. – Пусть он как хочет нас называет, то есть называл, хоть горшками. Нашу профессию многие не любят.

– Вы не ответили на вопрос о журналистке Юлии Сорневой, – не глядя на нее, следователь обращался лишь к секретарше.

– А Сорнева – это кто?

– Это я. Юлия Сорнева, – усмехнулась Юля.

– Я вспомнила вашу фамилию. Я выписывала вам пропуск.

– Я так и не понял, – настаивал следователь, – были у убитого с журналисткой Сорневой неприязненные отношения?

– Не знаю. Я говорю, что он просто не любил писак! – сердито глядя на Юлю, повторила секретарша.

– Вы знаете, мне абсолютно наплевать, любил ли ваш начальник журналистов и меня лично. Абсолютно! – разозлилась Юлька.

Она вспоминала эту неприятную сцену, тело убитого Яценко в кабинетике, и мурашки побежали по коже.

– Папочка, приезжай быстрей и помоги мне разобраться, почему убивают «космических менеджеров», обласканных государством и правительством. Кто мог желать смерти известному и успешному Яценко?

Краевой прокурор надрывно кричал в телефон:

– Ты что, посоветоваться не мог?! Зачем пресс-конференцию созвал, чудило? Мне в Генеральной прокуратуре пообещали погоны снять, если мы этот политический скандал не потушим. Просто пожар получился.

– Странная у тебя реакция, товарищ Хоркин, очень странная. Прокурорским прослушки втыкают, а мы молчим и тушим. Может, в пожарные переквалифицироваться?

– Да в том-то и дело, что не молчим, а тут же журналистов зовем! Тяжело было мне позвонить, Иван Николаевич?

– Тяжело, честно, тяжело. У меня просто приступ ненависти случился, если бы не выплеснул все эмоции, инфаркт бы получил.

Хоркин знал, что Кочетов будет искать любые законные пути для доказательства, и если не получится это сделать с первого раза, то повторит десятый, только борьбу не прекратит, не из такого он «теста».

– Инфаркт, похоже, у меня будет.

– Прорвемся. Ты результаты проверки знаешь? Когда будем Вороткина привлекать?

– В том-то и дело, что знаю. Отпечатки пальцев там твоего сотрудника – старшего помощника прокурора Ивлева. Только без глупостей, Иван Николаевич, без глупостей…

Но Кочетов его уже не слушал и скомандовал секретарше:

– Пусть Ивлев зайдет.

– Слышал я, что ты, Виталя, увольняешься! – без обиняков начал прокурор.

– Это с чего вы взяли, Иван Николаевич! Какие-то очередные слухи о прокурорских.

– Нет, дорогой Виталя. После того как мне сообщили, что твои отпечатки пальцев у меня на столе, делать тебе здесь нечего, раз ты меня, сволочь, продал. За сколько тебя Вороткин купил, даже уточнять не буду. Надеюсь, ты не прогадал.