Хотелось бы помолиться за всех этих несчастных людей, которые каждый день – добровольно – приходили на службу не для того, что бы нести что-то полезное и светлое в этот мир, а просто отбывать свой пожизненный срок. Дай Бог им понимания и любви.
Выйдя обратно в зону, Яша чувствовал себя уже полностью адаптировавшимся, полным сил, с хорошим настроением и ещё с большей привязанностью к своим близким. Скачок и Гриб всячески проявляли заботу, даже на футбол не пускали, оберегая Яшино здоровье. Всеми способами отмазывали его от режимных мероприятий и присутствия на изнурительных строевых занятиях. А Яша и не пытался уклонятся от чего-либо. Он думал: пусть всё будет так, как будет. Всё принимал с равной благодарностью. Он ещё внимательней стал относиться к лагерной жизни, стараясь, все увиденное запечатлеть в памяти.
Стремительными ураганами налетали ГБР (всеобщие шмоны). 200-300 ретивых сотрудников, истосковавшихся по полезной работе, заходили в зону, по 15 человек на каждый объект и отряд. Всех зэков выгоняли на улицу. И начиналась, так сказать, вакханалия, глумление над здравым смыслом. Все переворачивали, все настенные панели срывали, все баулы вытряхивали. Находили в основном грязные носки под матрасами. Такие события вызывали радостный резонанс в сердцах усердных служак: как это так, у нас, в эпоху технического прогресса, заключенный прячет грязные носки? Этого зэка заставляли писать бумагу, а потом сразу отправляли на дисциплинарную комиссию со всеми вытекающими последствиями. И не дай Бог, если ты второй раз попадешь туда: отобьют всю жопу. В каждой сумке была опись личных вещей, и если эта опись не совпадала с содержимым, если у тебя, скажем, было не двое трусов, а трое, всё – «пиши бумагу». Что-то объяснять было совершенно невозможно. Эти казённые роботы из параллельного мира с непроницаемыми лицами на все возражения бубнили одно: «пиши бумагу».
Скачок неистовствовал. Он всегда был в не себя после этих ГБРовских разворотов. Тем более, что весь отряд был отстроен его руками. Возмущаясь, он ху-лил и это варварство, и весь белый свет. Ходил к начальнику, пытался что-то доказать, но его никто не слышал. Всем похер были проблемы зеков. Тем более, ведь ГБР – это такое массовое показное мероприятие!
Погода зимой не радовала: порой за тридцать. Многие зэки без нижнего белья, в кожаных ботинках на простой носок. Проверки, проводимые на улице, заряжали всех недовольством. Иногда плац по колено заваливало снегом. Порой убирали его зэки с утра до вечера, но чаще укатывали ботинками на маршировках. В рабочих отрядах тоже было мало радостного. Усталые мужики идут с работы после развода, выходят из промзоны в жилзону,… а там их ждут режимные мероприятия. Раньше в лагерях, вспоминал Яша, если мужик работал, на него вообще не обращали внимания. А тут трудяга вернулся со смены, а ему нельзя ни умыться, ни прилечь, ни посмотреть телевизор или кино. Все были напряжены, злы, взвинчены до крайней степени. Яша чувствовал, что когда-нибудь терпению придет конец, и вулкан прорвется наружу. Зато администрация не предчувствовала ничего (наши начальники действуют всегда только по указке сверху, распорядиться своим умом они патологически не способны). По зековской почте приходили серьезные, нерадостные новости. Во всех лагерях области проходило брожение. То в одном лагере убьют зэка, то в другом – сразу 6 человек. Начались расследования во всей области. В такой ситуации администрация придумала свой выход: отрубить зэков от информационного потока. Всю аппаратуру, где было радио, изъяли. Телефонные переговорные пункты сразу все сломались. А в одной единственной крытой зоне, где был собран отрицательно настроенный контингент, зэки голодали. Позже стало известно, что были возбуждены уголовные дела против начальника управления «Рыжего» и его ближайшего окружения. Они даже были взяты под стражу. Вся верхушка областного управления оказалась, мягко говоря, не на высоте. Люди, которые определяли политику и задавали тон во всех лагерях области, были обыкновенными преступниками. (Некоторые из них впоследствии были осуждены, но многим всё это беззаконие сошло с рук.)
Пресса сообщала о диком беспределе, творившемся в лагерных камерах: зэков ломали, делали калеками, просто убивали в одиночках. И в те же чёрные дни начальник управления «Рыжий» получал благодарности от президента страны за лучшие областные показатели.
На дворе был 2010 год. Все эти чудовищные дела происходили в демократические времена в демократической стране до тех пор, пока не всколыхнулась общественность на воле. Все попытки замять эти происшествия, или свалить всё на зэков, провалились. После длительного процесса, многие были сняты со своих должностей, но большинство по-прежнему получало зарплату или (после увольнения) генеральскую пенсию (за загубленные души, наверное).
Порой Яша был в ужасе от того, что в зоне, находящейся в центре города, происходило такое, что просто глаза на лоб лезли.
После снятия с должностей обмундированных уголовников началась вроде бы оттепель в управленческих головах. Заездили комиссии всяческий организаций. Создавалась видимость благополучия.
На зоне произошел смешной эпизод. Заходит зам по тылу (главный снабженец). Высокий, здоровый, статный, с очень приятным располагающим лицом. И на понимающей нотке, дружелюбно, спрашивает у выстроенного перед ним отряда:
- Ну что, мужики, вопросы есть?
И неожиданно один Пенёк и задал вопрос:
- Вот я хожу в наряд, чищу, чищу эту картошку, много чистим, а в супе её не видно.
- Хорошо, разберемся. – решительно сказало должностное лицо, грозно взглянув на близстоящих сотрудников, и величественно удалилась.
А ответил за всё сам Пенёк. На следующий день он надолго пропал из жилки: перевели в адаптацию подучится маршировать. А зэки юморили: «видимо, там картошки больше дают».
А в адаптации все происходило так: СДИПовец ведёт отряд и постоянно отрабатывает речёвку: «Отряд, внимание!» В ответ отряд ревёт хором: «Здравствуйте, гражданин начальник!» СДИПовец: «Что от вас требуется?» Отряд орёт: «Дисциплина!» СДИПовец: «Вопросы есть?» Отряд: «Никак нет!» Вот туда и пошел наивный Пенёк отрабатывать: «Вопросы есть? Никак нет!» Поэтому, какая бы не приезжала в зону комиссия, никогда ни у кого не было вопросов. С первых шагов в зоне, чуть не круглосуточно, изо дня в день, зэка, как служебную собаку дрессируют на плацу. В целом, получалось неплохо, но иногда было смешно: маршируют-то зэки, а песню поют за оперов «Возьмёмся вместе, опера». У зэков всё путалось в головах, первоходков происходящее просто изумляло. Всеми этими жёсткими, бестолковыми крайностями с принуждением, создавалась иллюзия порядка. Зэков унижали, ломали, били, но только не исправляли. Неизвестно, были ли у администрации на вооружении другие методы перевоспитания оступившихся. Все это было страшно видеть в великом государстве, бывшей империи.
После отстранения из управленческих рядов «Рыжего» и его клики вся лагерная система, как обезглавленная гидра, была в крайней растерянности. Никто не знал, какую политику проводит в лагерях. Начальство меняло маски по два раза в день. Но сколько дерьма разворошили они в душах арестантов! Большинство стали лицемерами с холодными сердцами, озлобленными, жестокими; они ненавидели всё вокруг. Что могли принести на свободу после освобождения эти исковерканные режимом люди? Догадываетесь? А потом мы говорим, что жизнь – дерьмо. Мы сами делаем её дерьмом.
Каждый день эту серую лагерную действительность кто-нибудь скрашивал красной краской.
Зима выдалась суровой: снегу по колено, мороз. Как хорошо, думал Яша, что хоть зона маленькая. Зэки убирали плац по графику, иногда проводили на трескучем морозе целый день. Одни сменяли других, но работы не убывало. Единственными развлечениями были: раз в неделю «клуб», просмотр фильма, вечером – спортивный городок.
Наступило 4 ноября – «День согласия и Единства» или «День народного единства». В общем, власть придумала для страны новый праздник. Администрация тоже решила устроить для зэков торжество, чтобы зажечь на морозе -27 градусов в задубелых сердцах горячую любовь к Родине. Всех выгоняли из отрядов на построение: и больных, и здоровых. Слабоодетые продрогшие зэки терпеливо ждали начала этого мероприятия.
