Когда у неё было свободное время, Яша придумывал ей разные занятия: просил её помочь в разборе бумаг, заполнении карточек и других, якобы срочных, делах. Алёна усаживалась напротив него, и Яша с удовольствием смотрел, как она работает.
Когда в зону приходил очередной этап, Яша забирал Алёну с собой на первичный осмотр: описывать зэкам татуировки. Вот тут уж они долго смеялись и юморили над зэковским самодеятельным искусством. Главное, Алёна была рядом. Из-за напряжения внезапно зародившихся непонятных чувств иногда они конфликтовали по пустякам, но быстро мирились. Яша понимал, что только здесь и нигде больше, он мог видеться с Алёной. Алёна была замужем и имела детей. Все у неё было как и должно быть у нормальной женщины.
Разносторонний знаток, Яша прочитал её гороскоп и узнал: рожденная в год собаки, предана своим близким (кстати, Яша знал, из декабристов 80 человек были рождены в год собаки), интересная творческая личность. Покровительницей её была Венера, богиня любви и красоты. Казалось, она сама была такой богиней, заключенная в телесные рамки со своим предназначением, кармой, судьбой, но и… со своими обязанностями.
Каждый вечер, после отбоя, когда прекращались разговоры между зэками, Яша думал об Алёне. Понимая бессмысленность этих раздумий, старался отогнать их, но снова возвращался к мыслям о ней. Во сне она снова приходила к нему, но и во сне они были на каком-то расстоянии, без какой-либо близости. Она успокаивала его, они о чем-то разговаривали. Но проснувшись, Яша не мог вспомнить этих разговоров. Все было как-то иначе. Раньше женщины снились только в известном смысле.
Свое отношение к Алёне Яше приходилось постоянно скрывать: всегда на виду, кругом или больные зэки, или врачи, или сотрудники. Но бывали минуты, когда, по работе они ненадолго оставались наедине и общались (под видеонаблюдением).
Необходимо сразу внести ясность, никогда эти разговоры не выходили за рамки дозволенного. Никаких чувственных воздыханий и признаний не было. Да и Алёна никогда не подавала повода усомниться в своей порядочности. Она вела себя скромно и сдержанно, не вселяя никаких надежд для каких-либо чувственных домыслов. Просто Яше было хорошо рядом с ней. Ему хотелось быть постоянно рядом с ней. Глядя в её глубокие глаза, он забывал свое прошлое, забывал всё на свете, и в душе у него становилось хорошо, тепло и уютно. Они говорили о жизни, о человеке, о судьбе. В основном, говорил конечно Яша, не щадивший запасов своего красноречия. Как зачарованный певец, изнывающий под окном своей прекрасной избранницы, он говорил… «о муках и мытарствах своей русской души».
О, эти загадочные русские души! Как они глубоки и размашисты, бездонны и необъятны, неисчерпаемы, буреломны и безмятежны! Как стремительно и настойчиво, не боясь опасностей и презирая смерть, преодолевает русский человек бесконечные бурлящие пороги на своём крутом жизненном пути. Как открывался ему весь размах страстей человеческих, все крайности верха и низа, самозабвенной мглы и «бессмертного солнца ума», сонной вялости и буйной одержимости, беспредельной преданности на всю жизнь и неугасимой ненависти до конца. Яша, сполна изведавший горечи жизненных испытаний, приводил примеры о высшей праведности святых, говорил о муках, в которых он познал природу своих падений – безумства, злодейства и сатанизма. Из этих падений он вынес жажду покаяния и мучительную остроту угрызений совести, сознание своего ничтожества и желанную близость смирения. Но его русская душа не могла вынести тяжести смирения. Яша говорил о том, как она впадал в сомоуничтожающее уныние, как терял грани божественного и земного, добра и зла, как обожествлял сладострастие и возвеличивал грех, воспевал одержимость и преступление. Как гнойную язву вскрывал он сущность своих падений, клеймил прежнее искривленное понимание свободы.
Только пройдя через липкую грязь жизненных испытаний, Яша начал понимать, что свобода без дисциплины – это соблазн и разрушение, а дисциплина без свободы – мертва и унизительна. Это только сначала режим, навязанный за содеянное, отягощает душу. Человек противится дисциплине, но, привыкнув и найдя свое место, учится самоорганизовываться и не замечать режим. Он живет и думает о том, как сохранить данные ему от Бога дары и одолеть соблазны, как пройти путь к исцелению.
После таких горячих излияний, Алёна, как всякая умная женщина, соглашалась с Яшей. Но иногда возникали разногласия и споры. Алёна, с улыбкой рассматривая забритую Яшину голову и испещренное шрамами лицо, говорила: «Ты бандит, Яша, выйдешь – и примешься за старое». Возмущённый Яков доказывал, что это только оболочка, реакция несозревшей души на окружающий мир, результат её падений и разочарований.
Яша, от греха подальше, уходил к Ёлочке, кстати, близкой подруге Алены (это именно Ёлочка устроила её на работу). Яша, зайдя к ней в кабинет, сразу скороговоркой, наговаривал ей массу изысканных комплиментов. Пощекотав её женское самолюбие, он с интересом наблюдал, как Ёлочка начинала светиться от удовольствия. (Господа ловеласы и селадоны! Не забывайте, что трудящаяся женщина во время работы больше всего нуждается именно в ваших, ни к чему не обязывающих, комплиментах). Иногда Яша откровенно высмеивал её наивное планирование семьи и детей. Такого саркастического подрыва основ жизни Ёлочка не выдерживала и выталкивала смеющегося Яшу из кабинета. Не забывал Яша и Кэт осыпать едкими остротами за её снобистское умничанье. Женщины злились, а Яша уходил на поиски шоколада для своих милых коллег. Каждый день они работали вместе. Яков Григорьевич на удивление оказался прекрасным организатором. (Кстати, не пора ли нашему зачуханному «электорату» заменить этих полностью обанкротившихся бывших комсомольских шестерок, стоящих у «кормушки власти», на более честных и бескорыстных людей-бандитов?)
Летом всё-таки освободился многострадальный Батон. Стройку он почти закончил, вложив немало средств и денег на обустройство МСЧ, которая приобрела вид вполне современного госпиталя. Практически заново были сделаны процедурный кабинет, аптека, кабинет дежурного врача, зубной кабинет, коридор выложен белым кафелем. (есть, оказывается, и положительная сторона у так хулимой нами «гуманитарки»). Но оставались ещё, как всегда, небольшие недоделки. Новый Б.О.Р. поставил своего старшину. И строителей поставил своих (старых строителей убрали не потому, что плохо работали, а потому, что не стучали). Б.О.Ру была нужна информация о работе МСЧ (нашим несчастным служакам приходится постоянно доказывать, что они недаром едят государственный хлеб).
За оперативниками на МСЧ была трёхместная палата, и они всегда в неё своих людей ложили, или прятали от лагерных разборок. Причин было много. Яша называл их «нелегалами» и «беженцами». Эти «нелегалы» порой месяцами лежали там, по «оперативным соображениям», пока руководство решало, что с ними делать. Яше очень не нравился этот неблагонадёжный контингент. Мест для больных не хватает, а эти бычки валяются целыми днями на кроватях и пухнут от безделья.
Была ещё одна палата для VIP-персон. (Кстати, в Америке, откуда привезли нам это понятие, таких «очень важных персон» - не более десятка, а у нас каждый вздорный человечишко в клоунском колпаке и начищенных ботинках – уже VIP-персона). Те, кто имел монеты, могли лечь в МСЧ и просто не выходить в зону. С ними Яша конфликтовал постоянно.
Целый день лежат, играют в авторитетов и рассуждают о жизни. А по большому счёту, просто платят за собственное благополучие. Лезли решать какие-то лагерные вопросы, попытались установить на МСЧ свои порядки, прикрывались «воровской идеей». Яша давал им решительный отпор, дело почти доходило до драк. Яша всегда говорил этим баловням лагерной судьбы: «Идите в зону и там вжаривайте!» Словом, очень недолюбливал Яша эти «крутые яйца», играющие в крутую жизнь на больничных койках.
Вот и получалось – у оперов 3 места, у VIPовцев – 3 места, оставалось всего одиннадцать мест на немаленькую зону. Разговаривал Яша об этом с начальником, Пруссаком. Ему тоже не нравилось, что опера вылеживаются на МСЧ, но он оправдывался своим бессилием убрать их. Зато за VIP-персон был горой. Деньги, и всё сказано (что-то уж слишком глубоко склонился перед этим всесильным идолом наш легкомысленный и недальновидный народ, а когда очухается – будет уже поздно).
