– Господа! У меня в приемной находится некто Афанасий Шестаков. Он долгое время служил в Якутске тамошним казачьим головою. Сей казак подал челобитную в Сенат и теперь дожидается решения. В челобитной излагает прожект приведения тех земель в покорность Его Императорскому Величеству.
– Что за новость? – недовольно фыркнул адмирал. – Никак нынче мужики взялись государственные дела править. Следует его высечь да отправить обратно в Сибирь!
– Вы, адмирал, не горячитесь! – успокоил его князь Черкасский. – К таким казакам надо прислушаться! Он про Сибирь более других знает, и не понаслышке.
– Более скажу! Казак грамотен и приложил карту тех земель, с островами и землями, о которых я как главный географ империи даже понятия не имею, – добавил Иван Кириллович, раскладывая на столе карту Шестакова.
Адмирал Сиверс с нескрываемым любопытством склонился над картой, где многие надписи были весьма необычны.
– Такое трудно сочинить! Но заметьте, нет ни одного геодезического замера.
– К сожалению, тамошние мужики, как, впрочем, и архангельские поморы, сим высоким наукам не обучены.
– Ну что, господин секретарь Высокого Сената, показывайте своего мужика. Весьма любопытно взглянуть, – примирительно молвил Сиверс.
В кабинет Ивана Кирилловича Кирилова вошел якутский казачий голова Афанасий Федотович Шестаков. Под пристальными взглядами сановитых вельмож он проследовал в центр просторного, богато убранного помещения и остановился. В его поведении не чувствовалось ни раболепия, ни растерянности. Для человека, с детских лет привыкшего к опасностям и неожиданностям, эти чувства неведомы. Его более беспокоили мысли присутствующих людей, от которых сейчас зависела судьба его помыслов, и тех, кто остался на далеких окраинных берегах. Его состояние походило на напряжение охотника, неожиданно оказавшегося вблизи хищного зверя и замершего до мгновения, когда тот проявит себя либо миром, либо свирепой атакой. Чем раньше уловишь этот момент, тем больше шансов выйти победителем. Но здесь все считали себя охотниками.
«Дюжий мужичина и, похоже, непрост», – подумал адмирал.
– Умен, сразу видать, – оценил Кирилов.
– Настоящий сибиряк! Такой хоть чего добьется, лишь смерть его остановит. Ему бы подобным смельчакам поручать далее землицу восточную проведывать да не мешать указами, – заключил князь Черкасский и на правах старшего задал первый вопрос: – Откуда родом будешь, казак?
– Сибирский я, коренной! Еще дед мой – из поморов пустозерских; как на Енисей пришел северным морем, так там и остался. Верстался в Туруханском остроге в казаки, с тех пор и служим государю-батюшке. Отец в Якутский острог перебрался, ну а я по его стопам с малолетства в Якутске. Подьячий, Александр Еремеич, что в приказной избе писарем служил, – царство ему небесное! – обучил меня грамоте да языкам тамошних инородцев. Вот, более по грамотности, и выслужился до казачьего головы.
– А чего в Санкт-Петербург съехал? Аль Якутск опостылел? – продолжил дознание Черкасский.
– Что ты, господине князе! Я всей душой там. Вот как решите мои чаяния, так я до Якутска обратно откочую.
– Зрели твою карту. Прямо скажу: много там неведомых земель. Но верна ли, может, то вымысел? За карту кто ответчик? – на удивление спокойно и даже миролюбиво спросил адмирал Сиверс.
– Эту карту рисовал мой давний товарищ Иван Козыревский. Ныне он человече монашеского постригу и проживает в Якутске. В основе карты лежат походы приказчика Атласова. Иван состоял у него на службе долгое время и рисовал с его слов. После сам хаживал на кочах по Курильской гряде; другие казаки свое сказывали, а я уж, батюшка, за сии художества головой ручаюсь. Вот ежели открыть в Якутске школу обучения казачьих детей геодезии и обратить их на отыскание и покорение новых земель, на службу, к коей они совершенно обычны, то все по науке будет, и то пользам великим быть!
– Поведай вкратце сенаторам свои чаяния и заботы. Отвечай толково да без утайки, – распорядился Иван Кириллович.
– А то и предлагаю, господине сенаторы, что землицу ту, Чукотскую и Камчатскую, лежащую на восточном порубежье земли Русской, подвести под высокую государеву руку, ибо до сей поры инородцы тамошние не замирены и ясак добровольно не платят. По малолюдству служилых, остроги жгут, а острожный скот угоняют. Выходит, что наперед надо привести в подданство тех инородцев, которые уже были в ясашном платеже и изменили, а также и вновь, кои еще не были, а уж затем продолжить поиск новых земель.
– Обратите внимание, господа сенаторы, что речь идет именно о тех землях, куда по велению Петра Великого отправлена экспедиция Беринга, – вставил секретарь Сената.
– И что же это за народишко, не желающий идти под государеву руку? – спросил адмирал.
– Более всех досаждают чукчи, проживающие от Колымы по Анадырю до самого восточного моря. Береговых, что более промышляют морского зверя, мы прозываем сидячими, а тех, что кочуют по Анадырскому носу, оленными. Сами чукчи себя прозывают луораветлан.
– Лу-о-ра-вет-лан, – с трудом повторил Иван Кириллович. – И что же сие означает? Нечто типа быстрого оленя?
Государственные мужи дружно засмеялись.
– Извиняйте, господине секретарь, не угадали. «Луораветлан» на их языке означает «настоящий человек».
Все замолчали, словно поперхнувшись, а казачий голова продолжал:
– И не ведают те чукчи страха, а соседние народы, юкагиры и коряки, в панике бегут от них, называя грозой северного побережья.
– Расскажи о чукчах еще чего поболее, – попросил адмирал.
– Живут они, сторонясь от чужих глаз; и мы мало о них знаем. Ведомо, что кочуют на оленях и собачьих упряжках, бой у них лучный, доспехи из кож морского зверя. Начальных людей у них нет. Собирают ополчение быстро – до двух, а то и трех тысяч воинов, тогда и ставят над ними выборного командира. В бою жестоки до крайности, а с пленными обходятся по-доброму, не пытают.
– Сколько же надобно войску, чтобы усмирить сих нехристей? – подал голос князь Черкасский.
– Так, полагаю, казаков служилых собрать бы человек триста или четыреста – и достаточно, окромя солдат десятка два, геодезиста справного, матросов десяток, кузнеца, рудознатца тоже треба. Людишек лучше собрать по сибирским городам и острогам. Они более привычны к нашим морозам да и в бою с инородцами дюже стойкие. Служилых надобно развести по острогам: в Среднеколымский, Анадырский и Охотск. Оно и харчеваться так проще. С моря и с берега взять чукчей в клещи и замирить силою. Далее укрепить старые остроги, поставить новые в местах удаленных и к тому гожих, и вольно проведывать острова да новые земли.
– А что, твой племяш Иван даст ли твою карту Берингу?
– Непременно даст: у него срисованная копия имеется! Еще и проситься будет в экспедицию! Сильно его влечет в новые земли. На свои деньги морской коч ладит в Якутске, собирается Северным морем в Анадырь уйти.
– И что же, ты готов возглавить сей наряд?
– То будет для меня великая честь! Не пощажу живота своего ради дела государева! – не скрывая восторга, воскликнул Шестаков.
– Теперь ступай и жди нашего решения, – завершил разговор секретарь Сената.
После того как за казачьим головою закрылась дверь, Иван Кириллович попросил каждого высказать свое мнение.
– Господа сенаторы! Лично меня разговор окончательно убедил в необходимости снаряжения воинского наряда в земли чукчей. Надобно замирить сей народец и привести его под государеву руку. Если экспедиция Беринга вернется ни с чем, Россия будет опозорена перед всей просвещенной Европой. Мы, дети Петровы, не должны этого допустить! Предлагаю составить доношение в Верховный Совет под названием «О посылке якутского казачьего головы Шестакова в Якутский уезд к берегам Северного моря для проведывания новых земель и острогов, и о приводе обретающихся в тех землях и на островах иноземцев в подданство, и о даче ему, Шестакову, для того служилых и других чинов людей и оным жалованья».
