Завидев спешившего матроса, Генс решил продемонстрировать всем, что такое флотская дисциплина.

– Эй, матрос, – окликнул его штурман, – подойди сюда!

– Извиняйте, господин штурман, некогда мне. Афанасий Федотович наказал готовые лодии на пригорок поднять. Говорит, не сегодня, так завтра ледоход двинет, как бы не изломало.

У стареющего голландского штурмана потемнело от злобы в глазах, распаленный алкоголем мозг требовал крови. В гневе забыв русскую речь, он набросился на бедного Петрова, низвергая на него отборную голландскую ругань, а тяжелые кулаки штурмана стали увечить беззащитного матроса.

Один из казаков поспешил за Шестаковым, другие пытались увещевать штурмана. Редко кто мог позволить себе на Лене столь бесцеремонное обхождение. Но Генс продолжал обхаживать Петрова, потерявшего сознание до прихода Шестакова.

Казачий голова без лишних церемоний огрел разбуянившегося штурмана подвернувшейся под руку оглоблей и велел казакам тащить его до своей избы, где и запер в пустом амбаре.

Все в тревоге ожидали развития дальнейших событий. Утром к Шестакову в сопровождении десятка солдат пожаловал капитан Павлуцкий.

– Будьте добры, Афанасий Федотович, освободите из-под стражи штурмана Генса.

– Генс избил моего денщика и будет отвечать за это!

– Что же по-вашему? Если я изобью солдата, тоже пойду под арест? – усмехнулся капитан.

– Штурман за избиение матроса будет отправлен обратно в Тобольск! – заявил в ответ Шестаков.

– Здесь я буду распоряжаться! Хватит представлений! – взорвался капитан Павлуцкий.

Стали подходить вооруженные казаки. Окружив своего голову, они враждебно смотрели на солдат.

– Освободите Генса! Либо я прикажу солдатам сделать это силой оружия.

Шестаков взглянул на солдат. Те были взволнованны, но готовые исполнить любой приказ капитана.

– Кровь, пролитая православным людом, будет слишком большой ценой за этого голландского прохвоста, – вздохнул Шестаков. – А вы, капитан, еще успеете пожалеть о случившемся.

Путешествие экспедиции по сибирской тайге и рекам заняло семь месяцев. В июне 1728 года все благополучно прибыли в Якутский острог. В дороге произошел еще один примечательный случай. Шестаков и Павлуцкий имели честь свидеться с командором Первой Камчатской экспедиции Витусом Берингом. Тот пребывал в полной меланхолии. Три года тяжких испытаний – и отсутствие каких-либо серьезных результатов. За такие деяния экспедиции его, командора, в столице не пожалуют. Казалось, безразличный ко всему командор соизволил выслушать Шестакова и без особых разговоров выдал ему распоряжение о передаче судов экспедиции и копию итоговой карты с подписью «Рисовал мичман Петр Чаплин».

Верно будет сказано, что дорога к восточному порубежью Российской империи была весьма известной для Тайной канцелярии. Польза от тех земель оказалась нешуточная, оттого и популярна в пользовании. Человек пропадает там, будто в преисподней, подчас и сыскать невозможно. Опальных людишек, особенно за государственные измены, шлют сюда изобильно. Всех не счесть. Но об одном все же должно поведать. Так уж распорядится провидение в своем рукоделии, шитом человеческими судьбами, сделав его волею Создателя персонажем нашей истории.

То некто Григорий Григорьевич Скорняков-Писарев. Герой Полтавской битвы, генерал-майор, начальник Артиллерийской конторы Военной коллегии. В нынешнем году за участие в заговоре против престолонаследия будущего Петра II был арестован по велению Меньшикова и сослан на поселение в Сибирь. Скорняков-Писарев – личность знаменитая. Бомбардир-капитан, любимец Петра, он вознесся до верхнего уровня власти, а известность приобрел более за буйный нрав и безмерную гульбу, столь обычную для Петровского окружения. И ведь что поразительно: разудалый гуляка и дебошир, скандалист, не раз затевавший, драки, ссоры и склоки в Сенате, он обладал блестящими инженерными способностями, великолепными по тем временам знаниями геометрии, математики, механики. Набедокурил Григорий так, что даже благоволившая к нему императрица Екатерина не выступила его заступницей. Место для ссылки было определено дикое, даже не острог какой, а Жиганское зимовье, что на север восемьсот верст от Якутска. Только там, пожалуй, и представлялось возможным образумить Петрова бомбардира.

29 июня 1728 года. Не успел Якутский острог войти в привычную жизнь после переполоха, устроенного первой экспедицией Витуса Беринга, как пришло известие о скором прибытии Анадырской экспедиции.

О том, что пять лет назад Якутский казачий голова Афанасий Шестаков отбыл в Санкт-Петербург, помнили уже немногие. Сменился за эти годы воевода, многие дружки сгинули в бескрайних просторах Сибири или благополучно, по мирским обычаям, отошли в мир иной. Особую шутку судьба сыграла с Афанасием насчет воеводы.

Якутским воеводой в эти годы пребывал стольник Иван Иванович Полуэктов. Примечательно, что стольник был направлен в Якутск с должности иркутского воеводы. Иркутск город разрядный, а Якутск в его ведомстве. Так что понижение в должности у Полуэктова было весьма значимо. Но не это главное. Главное, в переплетении человеческих судеб. На смену Полуэктову в Иркутск прибыл лейб-гвардии капитан-поручик Михаил Измайлов. Тот самый, что, будучи воеводой в Якутске, отправлял и рекомендовал Шестакова в Санкт-Петербург. Поэтому нет ничего удивительного в том, что воевода Иван Иванович Полуэктов встретил Шестакова с большой неприязнью, причем скрытой под вуалью крайней любезности. Ведь капитан-поручик Измайлов, оставаясь сторонником Афанасия, являлся сейчас непосредственным начальником Полуэктова.

Но были люди, что все эти годы только и уповали на возвращение казачьего головы во главе экспедиции. Крепкие корни пустил Афанасий в Якутской земле. Здесь его сын, племянники – все взрослые казаки, готовые, не задумываясь, исполнять его волю.

Был среди них и приятель головы, Иван Козыревский. Личность весьма известная в тех краях, особливо удивительными превратностями судьбы, умом и неукротимым нравом. Над Иваном висел тяжелый рок, и не было от него никакого спасения.

В молодости он был поверстан в казаки Нижне-Камчатского острога. За обиды и тяжкие издевательства со стороны Атласова, у которого пребывал в услужении, связался он с бунтовщиками, с коими предал смерти трех камчатских приказчиков, в том числе и Атласова. Можно сказать, что под корень вывели на Камчатке сие племя.

За атамана у них был казак Анцыферов, а Ивана Козыревского поставили есаулом. Мыслили бунтовщики взять цареву казну да уйти на жительство в дальние края, на неведомые острова. Атамана за грехи тяжкие вскорости Бог прибрал: кончили его изменные камчадалы, а вот Ивану досталась другая доля.

Большими делами и опасными службами искупил он вину перед государем. Бывшие смутьяны достигли и покорили острова Курильской гряды: Шумшу, Парамушир, Онекотан; были собраны первые сведения о других островах гряды и Японии. А вот у Бога вымолить прощение оказалось гораздо сложнее. Принял Иван Козыревский монашеский постриг и звался теперь Игнатием. Но с Богом у него все равно не ладилось, и неукротимый монах Игнатий находился в глубокой опале у якутского архиепископа Феофана.

Зная все грехи и воровские делишки камчатских приказчиков не понаслышке, он всячески радел за скорейшее крещение в православие местных инородцев, тем более что веры у них другой особо не было. Так, старые причуды с духами и шаманские фокусы. Но, как ни странно, именно эта его деятельность и стала основной причиной конфликта. Объясняется-то она просто. Нет резона крестить инородцев, которые станут после того полноправными гражданами Российской империи. Как же тогда, спрашивается, возьмешь ясак? А так, некрещеный, он по-прежнему ясачный инородец.